Маленькая, нахальная, и очень вредная белочка
А стало быть - своего рода профессиональный праздник для тех, кто уползает и воскрешает.
И посему вывешу недавний фик, где я уползла сразу двух любимых героев.
Название: Немного веры
Автор: Джесси Белкинс
Категория: джен, гет
Персонажи: Бартемиус Крауч-старший, Сириус Блэк, мадам Розмерта, Эммелина Вэнс, Беллатриса Лестрейндж, а также Вальбурга Блэк в качествеприглашенной звезды портрета
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 2537 слов
Жанр: общий
Предупреждения: AU , читать дальшевсе живы читать дальше не все, конечно, но Барти Крауч и Сириус Блэк точно
читать дальше
— Барти, Барти, да что же происходит? Что они с тобой сделали?
Руки у Розмерты теплые, голос — негромкий, но от ее ласк словно мелкая дрожь пробегает по телу, обжигая то ли огнем, то ли льдом, безжалостно вырывая Барти из… а и в самом деле, как назвать то состояние, после которого даже прикосновения любимой женщины — словно царапанье железом по стеклу? В смятении она хватается за палочку, торопливо и беспорядочно творя заклинания — одно за другим, наугад: какое-то из них да разрушит образовавшуюся между ними невидимую стену.
Он больше не хочет ощущать эту холодную пустоту внутри себя, не хочет, чтобы что-то постороннее отдаляло его от Розмерты. Так не должно быть.
— Я должен сам решать все, что касается меня, — медленно произносит Барти в порядке самовнушения, чувствуя, как понемногу слабеет дурман бездействия, безразличия и невесомости.
Розмерта улыбается ему — ободряюще, как улыбалась всегда в самые трудные минуты его жизни, и Барти берет ее узкие, теплые ладони в свои, сосредотачивая мысли на том, что он снова ощущает под своими пальцами теплую живую плоть, чуть сдавливает запястье, прислушиваясь к пульсирующей жилке, изо всех сил стараясь удержать слабую, но не потухающую искру, которая не позволяет ему вернуться в прежнее состояние. Состояние свободы — немыслимой для живых и разумных существ и потому жуткой, неприемлемой.
— Я рассказала Эммелине обо всем, что с тобой происходит. Она не останется безучастной.
Золотисто-алым пламенем вспыхивает камин, из которого, сопровождаемая треском и снопами искр, выпрыгивает Эммелина Вэнс — гибкая, подтянутая, по обыкновению одетая в маггловскую футболку и черные кожаные брюки.
— Мистер Крауч! — ее громкий голос буквально врывается в сознание. Эммелина присаживается рядом с Розмертой, некоторое время пристально смотрит в лицо своему бывшему начальнику и наставнику и наконец извлекает палочку. О сущности невербальных заклинаний, срывающихся с кончика ее палочки, Барти может только догадываться по движениям ее руки и цвету вспышки.
— Это Империус, Рози, — голос у нее немного усталый, с легкой хрипотцой.
— Империус… — повторяет Розмерта с чувством обреченности.
— Империус, — догадывается Крауч, словно просыпаясь и медленно выходя из затяжной комы. Все будто становится на свои места, а чувство неопределенности перестает его мучить. Он продолжает слышать все те же голоса, которые слышал уже не один месяц, не очень-то задумываясь о том, кому эти голоса принадлежат и почему это они отдают приказы ему, Бартемиусу Краучу, который даже министрам магии не единожды возражал. Он их по-прежнему слышит, но не прислушивается и, уж конечно, не торопится выполнять волю того, кто ему приказывает.
При желании против Империуса можно выстроить хороший защитный барьер, а уж у него-то и ненависти к этим тварям хватит, и желания не поддаваться на их гнусные уловки тоже.
— Кто бы ты ни был — уходи! — произносит он вслух, обращаясь то ли в глубину своего подсознания, то ли к тому самому неведомому врагу. — И прекрати шипеть как змея.
Эммелина колдует, отгоняя зло защитными заклинаниями — она считает, что чем сильнее она напичкает дом Розмерты ловушками, тем лучше. Розмерта в защитных заклинаниях не сильна, и единственное, что она может — это быть рядом. Просто быть рядом.
— Я не отпущу тебя, не отдам… кто бы они ни были… даже Сам-Знаешь-Кто не посмеет отнять нас друг у друга, — она прижимается к нему — горячо, страстно, крепко, точно заговоренная, и сквозь выжженную Волдемортом пустоту Барти ощущает легкий, но уловимый прилив сил, которые живым потоком вливает в него ее любовь.
И вздрагивает, словно от внезапного удара: в его память врывается уродливая морда, скорее змеиная, нежели человеческая. Еще один — его ужасная, роковая ошибка. Барти Крауч. Младший. Ошибка как отца, как разведчика и как человека. И — третий. Мерзкий коротышка, похожий то ли на крысу, то ли на свинью. Питер Петтигрю, Хвост. Другая его ошибка — ошибка судьи. Невзрачный полукровка, все эти годы считавшийся погибшим от руки волшебника из дома Блэков…
Что-то не так. И с Блэком, и с Петтигрю. С обоими.
…Эммелина выскакивает из зала — резко, стремительно, как будто за ней кто-то гонится. Розмерта остается рядом. Она всегда рядом — варит кофе, отвары из трав, говорит с ним — словно бы и не о чем, но от одного ее присутствия, от каждого, даже самого незначительного слова, становится лучше и теплее, а голоса и видения отступают и постепенно уходят в небытие. Но совсем забывать о том, что Барти видел в собственном доме, нельзя — ни о Петтигрю, ни о Темном Лорде, набирающем силу. Ни о сыне, о котором он и сам был бы рад забыть — но нельзя, иначе конец придет, и не только ему, а всем, за чье право жить он так яростно сражался.
— Где Эммелина? — интересуется он. — Я должен кое-что ей сказать.
— Она не уходила. Вернется скоро, — отвечает Розмерта. — Защиту ставит.
Эммелина возвращается. Лицо у нее усталое, измученное и какое-то злое — но бывают ли на свете добрые авроры?
— Рози, я выстроила вокруг твоего дома защитные барьеры, отвращающие темную магию. Они не доберутся ни до мистера Крауча, ни до тебя, — Эми уже хочет уходить, но Барти останавливает ее.
— Очень важная новость, Эми. Касается всех вас — и Амелии, и тебя. Всех, кто продолжает служить правопорядку так же достойно, как и прежде.
Вместе с Эммелиной они выходят на улицу. Эми извлекает из кармана брюк смятую пачку маггловских сигарет, протягивает Краучу. Он прикуривает, поджигая кончик сигареты с помощью палочки, и, медленно вдохнув дым, какое-то время смотрит на Эммелину, затем произносит:
— Петтигрю жив и служит Волдеморту.
Ее глаза округляются от ужаса: не потому что считавшийся мертвым — даже не человек, а подлая и гадкая крыса — оказался жив. Ее пугает спокойствие и безразличие, с которым Крауч произносит запретное имя.
Эми едва не промахивается палочкой с поджигающим заклинанием мимо сигареты и, обжегшись, вскрикивает. Да уж… нагнал он страху на обычное слово… Волдеморт. Для того, кто смотрел этой твари в глаза, — просто набор звуков. И ничего больше.
— Как я мог назвать Сама-Знаешь-Кого по имени? Я его видел. Был у него в плену, был в его власти… сам себе противен стал после этого.
— А Сириус Блэк? Значит, все было инсценировкой? Зачем они это устроили? — гадает Эммелина.
— Не знаю, — признается Барти. — Теперь уже меня не удивит и другое: что если Петтигрю виновен, а Блэк — нет?
— Я могу принести материалы этого дела, — предлагает Эми, — посмотрите свежим взглядом на то, чего раньше не замечали. Амелия разрешит, она всегда оставалась нашим хорошим другом.
* * *
Розмерта задумчиво и немного мечтательно смотрит на начинающий зеленеть высокий куст плетистых роз возле дома. Она хочет расслабиться, пытается выглядеть беспечной, но Барти почти физически ощущает ее напряжение — ей страшно и больно, она боится возвращаться по вечерам в свой собственный дом. Слуги Волдеморта снова могут начать охоту на человека, которого она любит и который слишком много знает. Да и ее не пощадят.
По совету Дамблдора Эммелина Вэнс и Амелия Боунс пустили в Министерстве слух о смерти Бартемиуса Крауча. Им поверили, и даже «Ежедневный пророк» опубликовал эту сплетню на первой полосе и растрезвонил по всей Британии. Но что такое «Ежедневный пророк» и кто такой Волдеморт? О своих врагах он узнает из собственных источников, и это всяко не пресса.
— Не лучшая затея была — объявить о моей смерти, — замечает Барти. — У Сама-Знаешь-Кого есть свое мнение на этот счет.
В ее присутствии он никогда не называет Волдеморта по имени — не хочет пугать Розмерту. Она не аврор, не боевой маг, ее можно и нужно щадить.
— Он молчит. Пока. Мы можем выиграть время, — Розмерта подходит к Барти и обнимает его, пытаясь вдохнуть в него надежду, хотя, он знает, бедняжка и сама терзается неопределенностью. — Главное — верить. Дамблдор умеет вселить веру в других. Потому что верит сам…
— Во что верит-то? — Крауч усмехается. — В лучшее в людях?
— Иногда стоит поверить и в это, — соглашается она.
Лучшее в людях… может ли человек на деле оказаться лучше, чем казался? Хуже — может, за примером далеко ходить не нужно. А лучше?
— Как ты думаешь? — Бартемиус решается наконец поделиться с любимой своими сомнениями. — Мог Сириус Блэк не быть предателем и слугой Темного Лорда?
— Он и не предатель, — отвечает Розмерта.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Я это поняла в ту самую минуту, когда узнала, что жив Петтигрю. Он и только он совершил то, в чем обвинили Блэка.
Она не говорит: «В чем ты обвинил Блэка». И никогда так не скажет, и не только не скажет — но и не подумает. Но Барти мысленно перефразирует сказанное ею — аврор не должен бояться правды, какова бы она не была.
Барти злится. Не на Блэка — и даже не на гадкого Петтигрю, обманувшего опытного разведчика. На себя — за то, что оказался таким скверным аврором.
Вечером он снова и снова просматривает материалы его дела. «Темной Метки на левой руке обвиняемого не обнаружено», — свидетельствует проводящий экспертизу Руфус Скримджер. В 1981-м отсутствие Темной Метки на руке Сириуса Блэка объяснили тем, что подозреваемый еще не успел ее получить, но непременно получил бы, если бы Темный Лорд не был уничтожен. Сложное казалось таким простым…
— У Блэка не было Метки. Видно, не зря Багнолд в свое время выдворила меня из департамента правопорядка.
— Тебе не свойственно верить в лучшее в людях — и в большинстве тех, с кем работал ты, этого лучшего нет и не было никогда. Но бывает и иначе…
Да. Бывают исключения. И если человек, носящий фамилию Крауч, мог вырасти преступником и убийцей, тогда почему в порочном семействе Блэков не родиться герою, сражающемуся со злом? И почему этим героем не оказаться тому самому Сириусу, которого он, Бартемиус Крауч, отправил в Азкабан единым росчерком пера, не вникая в суть дела и видя в нем одну только проклятую фамилию? Чистокровный Блэк убил, уничтожил неприметного полукровку Петтигрю…
* * *
Барти ненавидит дом на площади Гриммо, как ненавидел почти всех его его прежних обитателей, всех, кто носит фамилию Блэк — и живых, и мертвых. Видимо, Блэки и в годы своего расцвета не отличались чистоплотностью — грязь, вонь, паутина и, самое отвратительное, следы гнусной темной магии — они с Эммелиной по привычке гасят их нейтрализующими заклинаниями. Впрочем, и дом отвечает Барти Краучу взаимностью, и все в этом доме пропитано ненавистью к нему — Барти словно кожей чувствует эту ненависть. Но почему-то именно этот дом, а не фамильный особняк Краучей, где успел «наследить» Волдеморт, Дамблдор счел подходящим для штаба Ордена Феникса — и приходится с этим мириться.
С законным владельцем дома, Сириусом Блэком, Барти не разговаривает, даже сталкиваясь с ним лоб в лоб: о чем можно говорить с человеком, чья жизнь оказалась перечеркнута по твоей же вине?
Розмерта появляется в штабе Ордена редко: слишком много работы в «Трех Метлах». Да и не хотел Барти пускать ее в тайную организацию: Розмерта — человек мира, а не войны, она не должна рисковать понапрасну ради него.
Эммелина ненавидит этот дом не меньше, чем он — ругается, шипит, злится и едва ли не плюется.
— Да замолчи ты! — прикрикивает она на домашнего эльфа, бранящего на все лады «грязнокровок». — Какие хозяева, такие и эльфы… — это она уже к Барти.
Этот эльф и Крауча не особенно жалует: слыханное ли дело — засадить в Азкабан его обожаемую хозяйку, мисс Беллу, не к ночи будь помянута. Единственное, о чем сейчас жалеет Бартемиус — что не заавадил эту мерзавку прямо на месте преступления, над бесчувственным телом корчащейся в неизъяснимых муках Алисы Лонгботтом: Барти видит ее искаженное страданием лицо так явственно, словно это было вчера.
А полоумная ведьма с намертво приклеенного к стене портрета орет дурниной и не умолкает, стоит Барти появиться в прихожей.
— Палач! Убийца, проливавший чистейшую волшебную кровь! Ее не смыть с твоих рук! Ненавижу тебя и всех твоих дружков-грязнокровок! Как смеешь ты переступать порог моего дома после того, что ты сделал с моей племянницей?
Эми не выдерживает и по-маггловски показывает портрету хозяйки кулак, в ответ на это ведьма выдает новую тираду о «грязнокровках».
— Интересно, если в нее Авадой пустить, она орать перестанет? — предлагает Эми. — Поговорим, так сказать, на равных.
Барти возражает:
— Не надо. Я сам. — И, развернувшись к изрыгающей проклятия миссис Блэк, холодно и жестко произносит: — Замолчи. Ты уже десять лет как покойница, и твое время давно ушло. — Никаких заклинаний: не стоит пачкать свою палочку о мертвецов, притом не самых приятных.
Маггловский жест одобрения от Эммелины — большой палец вверх: мол, браво, мистер Крауч, я в вас верила.
Сириус Блэк, до сих пор молчаливо стоявший в дверном проеме, разражается хохотом — заразительным, торжествующим и совершенно искренним. И в эту минуту словно рушится пелена непонимания и противоречия между ним и Краучем — осужденным и обвинителем.
Товарищи по Ордену рассказывали, что в юности Сириус Блэк сбежал из родительского дома.
— Будь эта мегера моей матерью, я бы от нее тоже сбежал, — поясняет Крауч, уже обращаясь к Блэку.
И все как будто становится проще. Намного проще.
За ужином они впервые за все время существования Ордена Второго созыва сидят рядом и не отворачиваются друг от друга, не вымучивают слова, да и вообще чувствуют себя намного свободнее.
— Она мертва — а мы живы, — соглашается Блэк. — И, что скрывать, при всем при том, что было между нами, она ненавидит нас совершенно одинаково.
— Можно подумать, что вы ее любите, — вмешивается Эми.
А теперь они и у Фаджа в одинаковой немилости — и Крауч, и Блэк. После того, как ценой неимоверных усилий вырвавшийся из-под Империуса Волдеморта Бартемиус поведал этому, с позволения сказать, министру магии о затаившемся и набирающем силу Волдеморте, Фадж даже слушать его не стал, списав «видения» коллеги на бред и умственные расстройства. Мол, с его-то, Крауча, биографией, и свихнуться немудрено… отсюда и Темный Лорд в галлюцинациях, и змеи невиданные. Хорошо, что в Мунго на принудительное лечение не отправил — даже на это фаджевского слабого ума не хватило.
А Сириуса Фадж ненавидел давно, по личным причинам — еще до ареста Сириус был не без взаимности влюблен в свою кузину Нарциссу, Фадж тоже обожал белокурую красавицу и пытался привлечь ее внимание, но безуспешно. И даже став министром магии, Фадж не смог завоевать ее расположение, и винил во всем Сириуса, который умудрялся стоять между ними, даже будучи мрачным азкабанским призраком. Не Люциус Малфой, законный муж — а именно он, Блэк.
Напряжение между ними ощутимо разрядилось, хотя им далеко до полного взаимопонимания — но общие враги, ненавидящие обоих и столь же ненавидимые обоими, сами того не желая, дали повод к сближению. Однако, решающую точку в их отношениях суждено поставить не мертвой Вальбурге и не жалкому Фаджу — а врагу сильному, яростному, умному и — живому.
…С губ Беллатрисы срываются проклятия, а ее палочка выпускает одно за другим смертельные заклинания, рассчитывая, что хотя бы одно из них зацепит Крауча. Или Блэка. Все равно, кого — мадам Лестрейндж и сама не знает, которого из них она ненавидит сильнее.
И неизвестно, кто из них сильнее ненавидит ее.
Она уже успела приложить своим излюбленным Круциатусом сына Фрэнка и Алисы, но юный Лонгботтом вынес нестерпимые муки достойно — с гриффиндорским мужеством, как и его родители. Вырвав Невилла из кровожадных когтей мучительницы, Бартемиус атакует мадам Лестрейндж, ни на минуту не давая ей расслабиться и желая лишь одного — перед тем, как его Авада закроет навсегда закроет глаза этой злодейки, он заставит ее во всех красках прочувствовать Круцио Максима, которым она пытала Алису.
При виде Сириуса Блэка в ее глазах загорается дикое пламя, и Барти едва успевает отразить нацеленную в грудь Блэка красную вспышку и перенаправить ее. Мадам Лестрейндж падает, пораженная своим же собственным заклинанием и, войдя в еще больший азарт, Барти со всей яростью отбрасывает обездвиженное тело противницы подальше от Сириуса, чтобы впредь разбираться с нею самостоятельно.
— Оставь ее мне, Блэк. Придет в себя — разберусь с ней. У меня должок перед нею — четырнадцатилетней давности, — поздно. Блэк уже успел долбануть ее чем-то своим.
Но их совместные усилия совершают нечто необъяснимое — ее тело, подхваченное странным вихрем, пересекает комнату и летит в направлении Арки Смерти, и, не останавливаясь на достигнутом, Барти вовремя успевает швырнуть мадам Лестрейндж точнехонько в Арку.
Сириус смотрит на Крауча — с уважением, благодарностью и даже восторгом.
— Вы спасли мне жизнь, — и протягивает ему руку, которую Барти с честью пожимает. — Она могла успокоиться, только убив меня.
— Нашелся и лучший способ ее успокоить. Она не причинит больше вреда — никому… Кроме тех, кого уже убила. Или… сделала кое-что похуже.
Вера в лучшее в людях — это прекрасно, но не в таких людях, как мадам Лестрейндж.
— Справедливость восторжествовала? — Сириус криво усмехается.
— Справедливость, — соглашается Крауч. — И немного веры.
И посему вывешу недавний фик, где я уползла сразу двух любимых героев.
Название: Немного веры
Автор: Джесси Белкинс
Категория: джен, гет
Персонажи: Бартемиус Крауч-старший, Сириус Блэк, мадам Розмерта, Эммелина Вэнс, Беллатриса Лестрейндж, а также Вальбурга Блэк в качестве
Рейтинг: PG-13
Размер: мини, 2537 слов
Жанр: общий
Предупреждения: AU , читать дальшевсе живы читать дальше не все, конечно, но Барти Крауч и Сириус Блэк точно
читать дальше
— Барти, Барти, да что же происходит? Что они с тобой сделали?
Руки у Розмерты теплые, голос — негромкий, но от ее ласк словно мелкая дрожь пробегает по телу, обжигая то ли огнем, то ли льдом, безжалостно вырывая Барти из… а и в самом деле, как назвать то состояние, после которого даже прикосновения любимой женщины — словно царапанье железом по стеклу? В смятении она хватается за палочку, торопливо и беспорядочно творя заклинания — одно за другим, наугад: какое-то из них да разрушит образовавшуюся между ними невидимую стену.
Он больше не хочет ощущать эту холодную пустоту внутри себя, не хочет, чтобы что-то постороннее отдаляло его от Розмерты. Так не должно быть.
— Я должен сам решать все, что касается меня, — медленно произносит Барти в порядке самовнушения, чувствуя, как понемногу слабеет дурман бездействия, безразличия и невесомости.
Розмерта улыбается ему — ободряюще, как улыбалась всегда в самые трудные минуты его жизни, и Барти берет ее узкие, теплые ладони в свои, сосредотачивая мысли на том, что он снова ощущает под своими пальцами теплую живую плоть, чуть сдавливает запястье, прислушиваясь к пульсирующей жилке, изо всех сил стараясь удержать слабую, но не потухающую искру, которая не позволяет ему вернуться в прежнее состояние. Состояние свободы — немыслимой для живых и разумных существ и потому жуткой, неприемлемой.
— Я рассказала Эммелине обо всем, что с тобой происходит. Она не останется безучастной.
Золотисто-алым пламенем вспыхивает камин, из которого, сопровождаемая треском и снопами искр, выпрыгивает Эммелина Вэнс — гибкая, подтянутая, по обыкновению одетая в маггловскую футболку и черные кожаные брюки.
— Мистер Крауч! — ее громкий голос буквально врывается в сознание. Эммелина присаживается рядом с Розмертой, некоторое время пристально смотрит в лицо своему бывшему начальнику и наставнику и наконец извлекает палочку. О сущности невербальных заклинаний, срывающихся с кончика ее палочки, Барти может только догадываться по движениям ее руки и цвету вспышки.
— Это Империус, Рози, — голос у нее немного усталый, с легкой хрипотцой.
— Империус… — повторяет Розмерта с чувством обреченности.
— Империус, — догадывается Крауч, словно просыпаясь и медленно выходя из затяжной комы. Все будто становится на свои места, а чувство неопределенности перестает его мучить. Он продолжает слышать все те же голоса, которые слышал уже не один месяц, не очень-то задумываясь о том, кому эти голоса принадлежат и почему это они отдают приказы ему, Бартемиусу Краучу, который даже министрам магии не единожды возражал. Он их по-прежнему слышит, но не прислушивается и, уж конечно, не торопится выполнять волю того, кто ему приказывает.
При желании против Империуса можно выстроить хороший защитный барьер, а уж у него-то и ненависти к этим тварям хватит, и желания не поддаваться на их гнусные уловки тоже.
— Кто бы ты ни был — уходи! — произносит он вслух, обращаясь то ли в глубину своего подсознания, то ли к тому самому неведомому врагу. — И прекрати шипеть как змея.
Эммелина колдует, отгоняя зло защитными заклинаниями — она считает, что чем сильнее она напичкает дом Розмерты ловушками, тем лучше. Розмерта в защитных заклинаниях не сильна, и единственное, что она может — это быть рядом. Просто быть рядом.
— Я не отпущу тебя, не отдам… кто бы они ни были… даже Сам-Знаешь-Кто не посмеет отнять нас друг у друга, — она прижимается к нему — горячо, страстно, крепко, точно заговоренная, и сквозь выжженную Волдемортом пустоту Барти ощущает легкий, но уловимый прилив сил, которые живым потоком вливает в него ее любовь.
И вздрагивает, словно от внезапного удара: в его память врывается уродливая морда, скорее змеиная, нежели человеческая. Еще один — его ужасная, роковая ошибка. Барти Крауч. Младший. Ошибка как отца, как разведчика и как человека. И — третий. Мерзкий коротышка, похожий то ли на крысу, то ли на свинью. Питер Петтигрю, Хвост. Другая его ошибка — ошибка судьи. Невзрачный полукровка, все эти годы считавшийся погибшим от руки волшебника из дома Блэков…
Что-то не так. И с Блэком, и с Петтигрю. С обоими.
…Эммелина выскакивает из зала — резко, стремительно, как будто за ней кто-то гонится. Розмерта остается рядом. Она всегда рядом — варит кофе, отвары из трав, говорит с ним — словно бы и не о чем, но от одного ее присутствия, от каждого, даже самого незначительного слова, становится лучше и теплее, а голоса и видения отступают и постепенно уходят в небытие. Но совсем забывать о том, что Барти видел в собственном доме, нельзя — ни о Петтигрю, ни о Темном Лорде, набирающем силу. Ни о сыне, о котором он и сам был бы рад забыть — но нельзя, иначе конец придет, и не только ему, а всем, за чье право жить он так яростно сражался.
— Где Эммелина? — интересуется он. — Я должен кое-что ей сказать.
— Она не уходила. Вернется скоро, — отвечает Розмерта. — Защиту ставит.
Эммелина возвращается. Лицо у нее усталое, измученное и какое-то злое — но бывают ли на свете добрые авроры?
— Рози, я выстроила вокруг твоего дома защитные барьеры, отвращающие темную магию. Они не доберутся ни до мистера Крауча, ни до тебя, — Эми уже хочет уходить, но Барти останавливает ее.
— Очень важная новость, Эми. Касается всех вас — и Амелии, и тебя. Всех, кто продолжает служить правопорядку так же достойно, как и прежде.
Вместе с Эммелиной они выходят на улицу. Эми извлекает из кармана брюк смятую пачку маггловских сигарет, протягивает Краучу. Он прикуривает, поджигая кончик сигареты с помощью палочки, и, медленно вдохнув дым, какое-то время смотрит на Эммелину, затем произносит:
— Петтигрю жив и служит Волдеморту.
Ее глаза округляются от ужаса: не потому что считавшийся мертвым — даже не человек, а подлая и гадкая крыса — оказался жив. Ее пугает спокойствие и безразличие, с которым Крауч произносит запретное имя.
Эми едва не промахивается палочкой с поджигающим заклинанием мимо сигареты и, обжегшись, вскрикивает. Да уж… нагнал он страху на обычное слово… Волдеморт. Для того, кто смотрел этой твари в глаза, — просто набор звуков. И ничего больше.
— Как я мог назвать Сама-Знаешь-Кого по имени? Я его видел. Был у него в плену, был в его власти… сам себе противен стал после этого.
— А Сириус Блэк? Значит, все было инсценировкой? Зачем они это устроили? — гадает Эммелина.
— Не знаю, — признается Барти. — Теперь уже меня не удивит и другое: что если Петтигрю виновен, а Блэк — нет?
— Я могу принести материалы этого дела, — предлагает Эми, — посмотрите свежим взглядом на то, чего раньше не замечали. Амелия разрешит, она всегда оставалась нашим хорошим другом.
* * *
Розмерта задумчиво и немного мечтательно смотрит на начинающий зеленеть высокий куст плетистых роз возле дома. Она хочет расслабиться, пытается выглядеть беспечной, но Барти почти физически ощущает ее напряжение — ей страшно и больно, она боится возвращаться по вечерам в свой собственный дом. Слуги Волдеморта снова могут начать охоту на человека, которого она любит и который слишком много знает. Да и ее не пощадят.
По совету Дамблдора Эммелина Вэнс и Амелия Боунс пустили в Министерстве слух о смерти Бартемиуса Крауча. Им поверили, и даже «Ежедневный пророк» опубликовал эту сплетню на первой полосе и растрезвонил по всей Британии. Но что такое «Ежедневный пророк» и кто такой Волдеморт? О своих врагах он узнает из собственных источников, и это всяко не пресса.
— Не лучшая затея была — объявить о моей смерти, — замечает Барти. — У Сама-Знаешь-Кого есть свое мнение на этот счет.
В ее присутствии он никогда не называет Волдеморта по имени — не хочет пугать Розмерту. Она не аврор, не боевой маг, ее можно и нужно щадить.
— Он молчит. Пока. Мы можем выиграть время, — Розмерта подходит к Барти и обнимает его, пытаясь вдохнуть в него надежду, хотя, он знает, бедняжка и сама терзается неопределенностью. — Главное — верить. Дамблдор умеет вселить веру в других. Потому что верит сам…
— Во что верит-то? — Крауч усмехается. — В лучшее в людях?
— Иногда стоит поверить и в это, — соглашается она.
Лучшее в людях… может ли человек на деле оказаться лучше, чем казался? Хуже — может, за примером далеко ходить не нужно. А лучше?
— Как ты думаешь? — Бартемиус решается наконец поделиться с любимой своими сомнениями. — Мог Сириус Блэк не быть предателем и слугой Темного Лорда?
— Он и не предатель, — отвечает Розмерта.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Я это поняла в ту самую минуту, когда узнала, что жив Петтигрю. Он и только он совершил то, в чем обвинили Блэка.
Она не говорит: «В чем ты обвинил Блэка». И никогда так не скажет, и не только не скажет — но и не подумает. Но Барти мысленно перефразирует сказанное ею — аврор не должен бояться правды, какова бы она не была.
Барти злится. Не на Блэка — и даже не на гадкого Петтигрю, обманувшего опытного разведчика. На себя — за то, что оказался таким скверным аврором.
Вечером он снова и снова просматривает материалы его дела. «Темной Метки на левой руке обвиняемого не обнаружено», — свидетельствует проводящий экспертизу Руфус Скримджер. В 1981-м отсутствие Темной Метки на руке Сириуса Блэка объяснили тем, что подозреваемый еще не успел ее получить, но непременно получил бы, если бы Темный Лорд не был уничтожен. Сложное казалось таким простым…
— У Блэка не было Метки. Видно, не зря Багнолд в свое время выдворила меня из департамента правопорядка.
— Тебе не свойственно верить в лучшее в людях — и в большинстве тех, с кем работал ты, этого лучшего нет и не было никогда. Но бывает и иначе…
Да. Бывают исключения. И если человек, носящий фамилию Крауч, мог вырасти преступником и убийцей, тогда почему в порочном семействе Блэков не родиться герою, сражающемуся со злом? И почему этим героем не оказаться тому самому Сириусу, которого он, Бартемиус Крауч, отправил в Азкабан единым росчерком пера, не вникая в суть дела и видя в нем одну только проклятую фамилию? Чистокровный Блэк убил, уничтожил неприметного полукровку Петтигрю…
* * *
Барти ненавидит дом на площади Гриммо, как ненавидел почти всех его его прежних обитателей, всех, кто носит фамилию Блэк — и живых, и мертвых. Видимо, Блэки и в годы своего расцвета не отличались чистоплотностью — грязь, вонь, паутина и, самое отвратительное, следы гнусной темной магии — они с Эммелиной по привычке гасят их нейтрализующими заклинаниями. Впрочем, и дом отвечает Барти Краучу взаимностью, и все в этом доме пропитано ненавистью к нему — Барти словно кожей чувствует эту ненависть. Но почему-то именно этот дом, а не фамильный особняк Краучей, где успел «наследить» Волдеморт, Дамблдор счел подходящим для штаба Ордена Феникса — и приходится с этим мириться.
С законным владельцем дома, Сириусом Блэком, Барти не разговаривает, даже сталкиваясь с ним лоб в лоб: о чем можно говорить с человеком, чья жизнь оказалась перечеркнута по твоей же вине?
Розмерта появляется в штабе Ордена редко: слишком много работы в «Трех Метлах». Да и не хотел Барти пускать ее в тайную организацию: Розмерта — человек мира, а не войны, она не должна рисковать понапрасну ради него.
Эммелина ненавидит этот дом не меньше, чем он — ругается, шипит, злится и едва ли не плюется.
— Да замолчи ты! — прикрикивает она на домашнего эльфа, бранящего на все лады «грязнокровок». — Какие хозяева, такие и эльфы… — это она уже к Барти.
Этот эльф и Крауча не особенно жалует: слыханное ли дело — засадить в Азкабан его обожаемую хозяйку, мисс Беллу, не к ночи будь помянута. Единственное, о чем сейчас жалеет Бартемиус — что не заавадил эту мерзавку прямо на месте преступления, над бесчувственным телом корчащейся в неизъяснимых муках Алисы Лонгботтом: Барти видит ее искаженное страданием лицо так явственно, словно это было вчера.
А полоумная ведьма с намертво приклеенного к стене портрета орет дурниной и не умолкает, стоит Барти появиться в прихожей.
— Палач! Убийца, проливавший чистейшую волшебную кровь! Ее не смыть с твоих рук! Ненавижу тебя и всех твоих дружков-грязнокровок! Как смеешь ты переступать порог моего дома после того, что ты сделал с моей племянницей?
Эми не выдерживает и по-маггловски показывает портрету хозяйки кулак, в ответ на это ведьма выдает новую тираду о «грязнокровках».
— Интересно, если в нее Авадой пустить, она орать перестанет? — предлагает Эми. — Поговорим, так сказать, на равных.
Барти возражает:
— Не надо. Я сам. — И, развернувшись к изрыгающей проклятия миссис Блэк, холодно и жестко произносит: — Замолчи. Ты уже десять лет как покойница, и твое время давно ушло. — Никаких заклинаний: не стоит пачкать свою палочку о мертвецов, притом не самых приятных.
Маггловский жест одобрения от Эммелины — большой палец вверх: мол, браво, мистер Крауч, я в вас верила.
Сириус Блэк, до сих пор молчаливо стоявший в дверном проеме, разражается хохотом — заразительным, торжествующим и совершенно искренним. И в эту минуту словно рушится пелена непонимания и противоречия между ним и Краучем — осужденным и обвинителем.
Товарищи по Ордену рассказывали, что в юности Сириус Блэк сбежал из родительского дома.
— Будь эта мегера моей матерью, я бы от нее тоже сбежал, — поясняет Крауч, уже обращаясь к Блэку.
И все как будто становится проще. Намного проще.
За ужином они впервые за все время существования Ордена Второго созыва сидят рядом и не отворачиваются друг от друга, не вымучивают слова, да и вообще чувствуют себя намного свободнее.
— Она мертва — а мы живы, — соглашается Блэк. — И, что скрывать, при всем при том, что было между нами, она ненавидит нас совершенно одинаково.
— Можно подумать, что вы ее любите, — вмешивается Эми.
А теперь они и у Фаджа в одинаковой немилости — и Крауч, и Блэк. После того, как ценой неимоверных усилий вырвавшийся из-под Империуса Волдеморта Бартемиус поведал этому, с позволения сказать, министру магии о затаившемся и набирающем силу Волдеморте, Фадж даже слушать его не стал, списав «видения» коллеги на бред и умственные расстройства. Мол, с его-то, Крауча, биографией, и свихнуться немудрено… отсюда и Темный Лорд в галлюцинациях, и змеи невиданные. Хорошо, что в Мунго на принудительное лечение не отправил — даже на это фаджевского слабого ума не хватило.
А Сириуса Фадж ненавидел давно, по личным причинам — еще до ареста Сириус был не без взаимности влюблен в свою кузину Нарциссу, Фадж тоже обожал белокурую красавицу и пытался привлечь ее внимание, но безуспешно. И даже став министром магии, Фадж не смог завоевать ее расположение, и винил во всем Сириуса, который умудрялся стоять между ними, даже будучи мрачным азкабанским призраком. Не Люциус Малфой, законный муж — а именно он, Блэк.
Напряжение между ними ощутимо разрядилось, хотя им далеко до полного взаимопонимания — но общие враги, ненавидящие обоих и столь же ненавидимые обоими, сами того не желая, дали повод к сближению. Однако, решающую точку в их отношениях суждено поставить не мертвой Вальбурге и не жалкому Фаджу — а врагу сильному, яростному, умному и — живому.
…С губ Беллатрисы срываются проклятия, а ее палочка выпускает одно за другим смертельные заклинания, рассчитывая, что хотя бы одно из них зацепит Крауча. Или Блэка. Все равно, кого — мадам Лестрейндж и сама не знает, которого из них она ненавидит сильнее.
И неизвестно, кто из них сильнее ненавидит ее.
Она уже успела приложить своим излюбленным Круциатусом сына Фрэнка и Алисы, но юный Лонгботтом вынес нестерпимые муки достойно — с гриффиндорским мужеством, как и его родители. Вырвав Невилла из кровожадных когтей мучительницы, Бартемиус атакует мадам Лестрейндж, ни на минуту не давая ей расслабиться и желая лишь одного — перед тем, как его Авада закроет навсегда закроет глаза этой злодейки, он заставит ее во всех красках прочувствовать Круцио Максима, которым она пытала Алису.
При виде Сириуса Блэка в ее глазах загорается дикое пламя, и Барти едва успевает отразить нацеленную в грудь Блэка красную вспышку и перенаправить ее. Мадам Лестрейндж падает, пораженная своим же собственным заклинанием и, войдя в еще больший азарт, Барти со всей яростью отбрасывает обездвиженное тело противницы подальше от Сириуса, чтобы впредь разбираться с нею самостоятельно.
— Оставь ее мне, Блэк. Придет в себя — разберусь с ней. У меня должок перед нею — четырнадцатилетней давности, — поздно. Блэк уже успел долбануть ее чем-то своим.
Но их совместные усилия совершают нечто необъяснимое — ее тело, подхваченное странным вихрем, пересекает комнату и летит в направлении Арки Смерти, и, не останавливаясь на достигнутом, Барти вовремя успевает швырнуть мадам Лестрейндж точнехонько в Арку.
Сириус смотрит на Крауча — с уважением, благодарностью и даже восторгом.
— Вы спасли мне жизнь, — и протягивает ему руку, которую Барти с честью пожимает. — Она могла успокоиться, только убив меня.
— Нашелся и лучший способ ее успокоить. Она не причинит больше вреда — никому… Кроме тех, кого уже убила. Или… сделала кое-что похуже.
Вера в лучшее в людях — это прекрасно, но не в таких людях, как мадам Лестрейндж.
— Справедливость восторжествовала? — Сириус криво усмехается.
— Справедливость, — соглашается Крауч. — И немного веры.
-
-
01.06.2017 в 18:56-
-
01.06.2017 в 19:16