Элиза

[Танья Шейд]

Название: Элиза
Автор: Танья Шейд
Фандом: Энн Райс "Вампирские хроники"
Направление: гет
Пейринг: Арман/НЖП
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Жанр: Hurt/comfort, романтика
Предупреждение: ООС
Примечание. Фик основан на двух первых книгах цикла, поэтому с последующими книгами могут быть расхождения.

В тишине навек опустевшего дома юноша, навек застывший в своей молодости, ночь за ночью бродил по пыльным, заросшим паутиной комнатам, словно призрак, лишённый покоя. Возможно, он и был таким призраком – уже давно, хотя сам того не сознавал.
«Тебе нужно познать новое время, чтобы научиться в нём жить», - так ему говорили. И он, как мог, постарался впитать в себя все знания, которым располагал новый мир, все открытия учёных, познать все науки. И тем не менее, оставался чужим, отгороженным от жизни невидимой стеной.
Никто не мог обвинить его в недостатке упорства, твёрдости характера, умения держать себя в руках. Благодаря упорству он возвысился над себе подобными, которые питали к нему страх, смешанный с благоговением и едва ли не обожествлением – но среди этой толпы он оставался одиноким.
А сейчас толпы в этом доме нет и никогда больше не будет. Он один, а потому может хотя бы попытаться сбросить маску безжалостного чудовища…
Нет! Ему никогда не избавиться от этой маски, потому что он и есть чудовище. Он стал им давно, когда на его глазах сгорел его любимый наставник, а враги, называвшие себя Детьми Сатаны, силой и жестокостью принудили его стать одним из них.
Дети Сатаны умели читать мысли, а потому он боялся думать о наставнике, изгонял из мыслей все воспоминания об учителе – а за всю его жизнь только эти воспоминания и были светлыми! В остальных были лишь темнота, страх и унижение. Его советчики воображали, будто ему могут помочь книги, написанные умными и образованными людьми современности – но откуда этим советчикам знать, что может произойти с твоей душой, если ты вынужден был веками запрещать себе думать о хорошем? Вообще о чём-либо хорошем? И что, если тот, ради кого ты принёс эту жертву, как выяснилось, благополучно существовал всё это время вдали от тебя, зная, что ты жив, зная, что с тобой и где ты, но даже не пытаясь вернуться, не пытаясь тебя спасти?
Нет, конечно же, его советчики этого не понимали. А вот умные учёные люди однажды поняли и написали много разных книг по медицине. Они ведь теперь разбирались не только в болезнях тела, но и души – а потому и для постигшего его несчастья придумали длинное, умное и красивое слово на латыни. А заодно объяснили, почему такие, как он, не могут измениться.
О тех, чья душа не способна была измениться, знали и не столь учёные люди, даже те, кто не читал умных книг. И придумали для их обозначения более простое слово, всего из шести букв: маньяк.

Арман не читал больше книг ни по медицине, ни по каким-либо другим наукам. Он вообще не читал больше книг. Просто бродил по бывшему Театру вампиров, не видя ничего перед собой, иногда, когда был совсем уж голоден, вылезая поохотиться – и каждый раз видя в глазах жертвы ненависть к своему убийце. А любви он не находил нигде и не найдёт уже никогда.
Мариус оказался предателем и бросил его на произвол судьбы. Луи, чьё сердце, казалось, было способно любить сильнее и искреннее, чем сердце любого другого вампира, после событий в Париже словно бы вообще утратил умение чувствовать – и виноват в этом был он, Арман. Лестат, которого он ждал так долго, так надеялся на его возвращение, пересёк океан только за тем, чтобы отпить его крови – а сам Арман был ему не нужен!
И причина была не в них, а в Армане. Именно он не был нормальным, именно он никогда не сможет свернуть с пути зла – а потому ему нельзя надеяться ни на чью любовь. Таковы законы мира.

Так, бродя без цели по заброшенному театру, он случайно оказался в собственных бывших покоях. Несмотря на грязь, пыль и паутину, там ещё сохранились остатки былой роскоши и красоты. Была там и картина, которую сам Арман написал в те далёкие времена, когда ещё во что-то верил. Девушка, невыразимо прекрасная, одетая в лёгкую тунику, какие носили в Древней Греции, с небесно-голубыми глазами, с улыбкой протягивала руки к зрителю, словно желая обнять. Только её не пугала навеки изувеченная душа Армана, только она, его собственное создание, неспособна была его предать.
Внезапно Арман сдёрнул со стены картину, прижал к груди. Он хочет быть там, внутри картины, где хорошо и где его можно любить! Возможно, если он будет смотреть на эту картину долго-долго, она и в самом деле станет реальностью, а прежняя реальность перестанет существовать?
Две кровавые слезы скатились по его щекам, упали тяжёлыми каплями – и Арман по-настоящему испугался, что эти отвратительные кляксы испортят чудесный добрый мир по ту сторону рамы! Однако с картиной не произошло совершенно ничего, словно она была неуязвимой для горя и бед. Лишь присмотревшись, Арман понял, что кровавые капли попали на раму, оставив целым и невредимым само полотно.
- Ты ведь обязательно пришла бы ко мне, если бы могла? – прошептал он девушке. – Ты ведь меня любишь, правда? Каким бы я ни был, что бы ни писали обо мне профессора в своих трудах? И ты… никогда-никогда меня не предашь, ведь верно? Не предашь…
Утерев слёзы, он склонился к картине и нежно поцеловал губы девушки.
И сразу же пришло решение. Если он не может последовать за чудесной красавицей в её нарисованный мир, остаётся только самому привести её сюда.

Очень скоро бывший театр вновь преобразился. Его стены и полы безупречно сверкали, нигде ни соринки. Книги по естественным наукам покинули полки шкафов, сменившись книгами по механике, корешки которых украшали фамилии самых прославленных мастеров разных времён. Если этот квартал был обжитым, наверняка обитатели окрестных домов возмущались бы скрипом, скрежетом и прочими шумами, которые гораздо чаще можно услышать в мастерской, чем в театре. Но люди из окрестных домов уже давно разъехались кто куда – за окрестностями бывшего Театра вампиров давно закрепилась недобрая слава.
А потому Арман мог работать ночь напролёт, не думая об осторожности или маскировке. Изучив как следует найденные в книгах чертежи и создав на их основе свои собственные, он, казалось, забыл обо всём на свете, кроме своей безумной попытки ухватить мечту и оставить её при себе.
Куклы-автоматоны были изобретены уже давно, но его творение должно было стать шедевром из шедевров. Механическая имитация человека, призванная сопровождать его в вечности, должна была сочетать в себе умения самых знаменитых автоматонов, когда-либо созданных смертными, и даже превосходить их в этих умениях. Она должна была открывать и закрывать глаза и рот, двигаться грациознее любой живой танцовщицы, уметь написать любую фразу на любом из европейских языков, играть на любом музыкальном инструменте, и самое главное – она должна была уметь говорить и отвечать собеседнику. Так, чтобы сам мастер мог принять своё творение за живое существо и поверить словам, произнесённым искусным механизмом!
Лицо куклы в точности повторяло лицо девушки с портрета, словно тот был с неё написан. А вот одежду пришлось подобрать по нынешней моде: не дело прогуливаться по улицам Парижа в компании дамы, одетой как древняя гречанка!
Когда были изготовлены голова, лицо и волосы, Арман совсем потерял покой. Если бы ему не были нужны силы для работы – он бы и охотиться перестал, чтобы не расставаться даже ненадолго со своей возлюбленной, которой в мыслях давно дал имя: Элиза. Почему Элиза? Неизвестно. Возможно, имя пришло к нему во сне, возможно, просто очень ему нравилось… а возможно, девушку в самом деле так и звали.
- Только ты и я, Элиза, - шептал он, нежно проводя рукой по волосам механической куклы. – И если ты будешь со мной, мне не нужен больше будет никто в целом свете. Вампиры и люди вероломны, а ты мне верна, и я об этом знаю. Мы уже сейчас друг друга любим, верно, милая? А когда ты сможешь ходить и говорить, я возьму тебя за руку и так, не отпуская, проведу тебя по улицам всего Парижа, всех городов, мы посетим все балы, все театры – и везде тобой будут восхищаться! И всё же я восхищаюсь тобой больше всех, и ты об этом знаешь.
И вот пришла ночь торжества. Элиза, одетая в восхитительное голубое платье, на ногах – элегантные белые туфельки, сидит в кресле, обитом золотым бархатом, а Арман не сводит с неё глаз, словно влюблённый рыцарь – с дамы своего сердца. От волнения у него дрожат руки, поэтому повернуть ключ, чтобы завести потайную пружину в левой половине груди, ему удаётся не сразу. Когда же это всё-таки получается, и Элиза взмахивает своими чудесными чёрными ресницами, Арман на миг теряет дар речи.
- Здравствуйте, - произносит тем временем кукла серебряным голоском, каким не может похвалиться ни одна оперная певица. – Меня зовут Элиза. Могу ли я узнать ваше имя, месье?
Ну конечно, она знает его имя, ведь он так часто разговаривал с ней во время работы. Так что вопрос Элизы свидетельствует лишь о её хороших манерах.
- Арман, мадемуазель, - дрожащим голосом выговаривает он.
Теперь пора сказать, вернее, спросить и о другом. О самом важном.
- Элиза, вы любите меня?
Арман не знает, как у него хватило сил произнести это. Но слышит ответ, который так хотел услышать всё это время и на который настроил Элизин механизм.
- Да, мой милый Арман, я люблю вас.
Тогда он решается. Наклоняется к Элизе совсем близко и целует её губы из папье-маше. Когда он отстраняется, Элиза повторяет его жест, и это радует Армана несказанно.
Он берёт её руки и любуется пальцами, в которых безупречно гнётся каждый сустав. Их руки одинаковой температуры, поскольку у обоих тела не способны вырабатывать тепло.
- А что ещё вы любите, Элиза? – спрашивает он.
- Цветы, - отвечает кукла. – Птиц. Луну. Музыку и танцы.
- Это прекрасно, Элиза, - говорит он. – Но вы не возражаете, если сегодня ночью мы не будем танцевать, а посидим вместе просто так?
От пережитого волнения его едва держат ноги, но не признаваться же в этом девушке…
- Я с удовольствием посижу с вами, Арман, если вы будете держать меня за руку, - звучит серебряный голосок Элизы. – А граммофон вы можете завести? Я бы послушала сейчас какую-нибудь лирическую мелодию, так будет приятнее сидеть вместе.
- Да, Элиза, разумеется, - он всё-таки заставляет себя подняться, чтобы завести граммофон. – Надеюсь, это вам понравится.
Из граммофона льётся чистая и нежная мелодия, а двое обитателей этого дома молча слушают её, обняв друг друга. За окном начинается дождь, его капли барабанят по стеклу.

Арман открыл глаза и обнаружил, что сидит всё в том же кресле, откинувшись на спинку, Элизы же рядом нет. Значит, их встреча, беседа под звуки граммофона, признания в любви были всего лишь видением? Возможно, он так устал от работы над куклой, что уснул, не добравшись до гроба? Но кто тогда закрыл ставни? По ночам ставни он всегда держал открытыми, чтобы видеть усыпанное звёздами небо, не знающее земных забот и тревог.
Щёлкнув зажигалкой, Арман зажёг свечу. Будучи вампиром, он прекрасно видел в темноте, но со светом в комнате стало уютнее. Он уже собрался было подняться со свечой в мастерскую, когда заслышал топот маленьких ножек на лестнице.
- Добрый вечер, мой милый Арман, - прозвенел голосок Элизы. – Я весь день думала, чем заняться – и, кажется, придумала. Мне бы очень хотелось, чтобы вам понравилось.
За дверью был свет. Не солнечный, который несёт с собой боль, а мягкий и спокойный, напомнивший Арману о картине, с которой сошла к нему Элиза.
- Лампы! Вы принесли все лампы, которые освещали когда-то театральную сцену! – внезапно воскликнул Арман. – И обставили весь дом театральными декорациями! Даже стены украсили бумажными цветами!
- Вам нравится, милый Арман? – Элиза смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых Арману почудилась смесь волнения и надежды. Наверное, такие же глаза были у него самого, когда он показывал наставнику свои первые творения…
«Хватит о нём. Он остался в прошлом, как и всё остальное. Здесь есть только Элиза и я. И этот дом принадлежит Элизе, он часть её волшебного мира, а я здесь гость, которого она милостиво принимает».
Пусть будет так. Пусть Театр вампиров со всем его злом уйдёт в небытие. Пусть души невинно убитых здесь девушек обретут покой, а их убийца, лишённый покоя навсегда, в этой сказочной стране хотя бы вспомнит, что это такое.
- Вы хмуритесь, - говорит Элиза. – Вас что-то тревожит?
- Нет, Элиза, - отвечает он. – Просто… просто говорят, что когда-то в этом доме пряталась банда разбойников, которые заманивали сюда девушек и убивали их.
Элиза смотрит на него пристально, не отводя взгляда.
- Но это только слухи, конечно же, - поспешно добавляет он. – На самом деле это здание раньше принадлежало театру, вы же сами разыскали старые декорации.
- Да, вы правы, - и вот Элиза опять весела, все страхи забыты. – Но если это театр, то пойдёмте же в зрительный зал! Я спою для вас со сцены, Арман, мне так хочется вас порадовать.
И вот он любуется Элизой из партера, а та, прижав к груди руки, выводит очаровательные рулады из знаменитых опер.
А потом они покинули бывший театр, ставший для них обоих домом, и отправились на прогулку по ночному Парижу. Арман заказал экипаж, и теперь можно было не бояться воров и бандитов. Разумеется, ни один вор или бандит не справился бы с вампиром, но вряд ли Элизе приятно будет видеть, как он отправит их на тот свет, предварительно утолив голод.
Кстати, питаться ведь теперь придётся втайне от Элизы. Его возлюбленная была совершенством, но сам он оставался воплощением зла, вынужденным убивать. Да, Элиза не способна предать, он сам сделал её такой, она будет любить его несмотря ни на что - но будет ли она сама счастлива с чудовищем?
Если бы только его мог напоить аромат сирени, разливающийся в воздухе! Или та свежайшая вода, что падает на землю из туч во время грозы, давая жизнь цветам и зелени!
«Элиза, - молился он про себя, - Элиза, сделай меня таким же, как ты! Научи питаться одной лишь красотой, помоги забыть о зле!»
Он нежно прикоснулся к руке возлюбленной, словно надеясь, что та вправду обладает властью освободить его от проклятия.
Кукла же, сидя в экипаже рядом со своим создателем, постоянно поворачивала голову, как будто её удивляло всё в этом мире.
- Почему эти бедные белые цветы лежат посреди улицы? – внезапно спросила она. – Неужели они никому не нужны?
- Возможно, кто-то посчитал, что не нужны, мадемуазель, - отвечал кучер. – Не все люди любят цветы. А может быть, какой-нибудь влюблённый юноша попытался подарить их даме своего сердца, а та, сочтя кавалера недостойным, выбросила подарок.
- Из какого же племени варваров была эта дама? – в голоске Элизы ясно слышалось возмущение. – Я немедленно хочу подобрать эту бедную веточку!
- Не стоит вам ходить в ваших туфельках прямо по улице, мадемуазель… - начал было кучер, но тут же замолчал, потому что Арман в один миг оказался на мостовой рядом с веткой белоснежных цветов, а подняв их, тут же вернулся в экипаж и протянул находку Элизе.
- Благодарю вас, мой друг, - улыбнулась Элиза, - Эти цветы так похожи на застывший лунный свет, что, глядя на них, невозможно не думать о вас.
Вскоре найденная случайно во время ночной прогулки и поставленная в воду веточка пустила корешки, Элиза при виде этого зрелища хлопала в ладоши, а Арман улыбался, созерцая её радость.
Так прошло три дня и три ночи, потом ещё три дня и три ночи. Потом ещё неделя. Потом месяц, потом полгода…

В эти полгода Арман ни разу не выходил на охоту. Пытаясь забыть о жажде, он проводил почти всё время с Элизой, доставал для них обоих приглашения на балы, в театр, на концерты…
Потому что одна пролитая капля крови могла разрушить тот чудесный мир, что построили для себя они с Элизой – так же, как когда-то его кровавые слёзы чуть было не погубили прекрасную картину, с которой Элиза впервые на него взглянула!
Лицо его с каждой ночью становилось всё бледнее, кожа – всё суше, тело слабело, потому что не получало новых жизненных сил, что содержатся в крови смертных.
Элизе Арман не говорил ничего: за четыреста лет он привык носить маску.
Но каждый раз, ложась в гроб, он оставался наедине со своей жаждой, и это было страшно. Сколько, интересно, он сможет так существовать? Сколько пройдёт времени, прежде чем Элиза, не дождавшись его однажды вечером, войдёт в его комнату и обнаружит гроб с безжизненным иссохшим телом?
Арман старался ложиться перед рассветом, чтобы восходящее за закрытыми ставнями солнце скорее погрузило его в сон – но и во сне ему хотелось пить, а грёзы были полны кровавого тумана, в котором нельзя было увидеть больше ничего и никого.
Никого?
В один из таких мучительных дневных часов из красного тумана выступила фигура, в которой Арман сразу же узнал себя самого. Его двойник походил на него всем: фигурой, походкой, лицом, на котором застыла жестокая усмешка – точь-в-точь такая же, что появлялась каждый раз на его собственном лице, когда он пытал свои жертвы, прежде чем убить их.
- Что, наигрался в куклы? – небрежно бросил его двойник, усаживаясь рядом с гробом и глядя на Армана сверху вниз. – Да, вот такая судьба настигла замечтавшегося вампира, которому захотелось однажды выдать желаемое за действительное. Но оба мы знаем, что кукла – это лишь автомат, она не обладает собственной душой, а все её слова о любви по сути ничем не отличаются от обычной граммофонной записи. Бедняжка, ты так хочешь быть кому-то нужным, что согласен уже и голодать, лишь бы не смотреть правде в глаза. А правда – это я, и я о тебе знаю больше, чем ты сам о себе знаешь. Кстати, я ведь тоже из-за тебя умираю с голоду – ты меня не кормил уже полгода, и всё из-за своих выдумок! Посмотри на этот механизм, к которому ты так привязался – разве есть у него что-то общее с человеком?
В руке у него появилось безжизненно повисшее тело Элизы. Недолго думая, двойник перекусил ей шею. Из раны хлынул поток крови, неизвестно откуда взявшейся – Арман отлично помнил, что никакой красной жидкости в свой автоматон он не заливал!
Двойник набрал полный рот кукольной крови, поморщившись, выплюнул.
- Пустая, - слово было брошено нарочито резко, однако в глазах двойника Арману на миг почудилось горькое разочарование. – Пустоголовая, с пустой грудью и пустым сердцем. Тебе живые люди нужны, Арман, живые, которыми можно насладиться по-настоящему. Или у тебя вдруг появилось отвращение к убийству? И с каких же пор ты стал таким нежным? Ты сам выбрал эту дорогу когда-то, а снявши голову, по волосам не плачут – знаешь поговорку?
- Я не такого хотел, не такого… - с трудом шепчут губы настоящего Армана.
- А чего, интересно? – его двойник отбросил подальше останки куклы и придвинулся ещё ближе. – Когда тебе пообещали бессмертие, ты вообразил, что станешь ангелом с крылышками? Или с феями познакомишься? Нет уж, Благий двор тебя не примет, а Неблагий – это мы и есть, ну, почти.
- Я хотел быть с Мариусом… - удаётся выговорить Арману. – Всегда, вечно… Он мне дороже всех на свете был, я принял от него дар бессмертия, чтобы нам никогда не расставаться! Только поэтому! Я бы сам на такое никогда не пошёл, я просто не хотел, чтобы Мариусу пришлось меня потерять! Я сам так много потерял уже тогда…
- А когда Мариус показал свою истинную натуру, оказалось, что прежним тебе уже не стать, - его двойник явно забавлялся. – Вот ведь любит судьба пошутить! Ты всем ради наставника пожертвовал – а теперь тебе самому жертвы нужны, иначе никак.
Он наклонился совсем близко, нависал над Арманом так, что тот не смог бы теперь подняться из гроба, даже если бы у него оставались силы.
- Так иди же и убей кого-нибудь! – закричал он, тряся Армана за плечи. – Убей, потому что я хочу пить! Иначе…
Он запустил клыки в горло беспомощного Армана.
- Заберите меня отсюда! – услышал тот собственный крик. – Умоляю!
Кровавый туман проник ему в горло, поглощая все звуки.

В этом тумане он плыл куда-то уже много часов, а возможно, что и дней. Не за что было ухватиться, чтобы прекратить этот полёт без конца и цели, нельзя никого позвать на помощь, потому что туман забрал у него дар речи.
Он не мог понять, есть ли у красного тумана запах. Если и есть – то именно так, наверное, пахнет пустота. Та пустота, что каждый раз оставалась в сердце Армана, когда его покидал кто-то из любимых. Просто потому, что жить рядом с таким существом никто не способен. Кроме разве что куклы.
- Элиза, пожалуйста, услышь меня… Приди ко мне, забери меня с собой в свой мир, мне так плохо здесь… Дай мне цветочного нектара, я так хочу пить… Крови не надо. Если даже твой нектар мне не поможет – значит, жить мне уже незачем.
Кто-то берёт его за руку, он чувствует удивительный аромат, начинает жадно его вдыхать. Похоже на цветы, но что это за цветы?
Аромат придаёт ему сил, он начинает сопротивляться несущему его в никуда красному туману, и тот постепенно рассеивается.
Арман открывает глаза и понимает, что лежит поверх белой ткани, чистой и приятной на ощупь. Ещё через несколько мгновений становится ясно, что белая ткань – это простыня, а сам он уложен в постель, обычную постель, в каких спят люди. Да, и под головой у него подушка, а сверху он накрыт одеялом.
- Пей, - Элиза протягивает стакан, наполненный светлой жидкостью.
Он пытается отпить из стакана, но пальцы его не слушаются – за несколько столетий он разучился обращаться с такой посудой. Он роняет стакан, но его тут же грациозным движением ловит Элиза. Совершенный механизм куклы не подвёл и на этот раз: из стакана не пролилось ни капли.
Теперь Элиза сама держит стакан, и Арман с жадностью пьёт. С каждым глотком к нему возвращаются жизненные силы, жажда отступает.
- Ты ведь этого просил? – спрашивает Элиза. – Я не ошиблась? Забрать тебя из гроба, напоить цветочным нектаром, а крови не давать совсем.
- Я бредил, - признаётся Арман, садясь в постели. – Но ты сделала всё правильно! Скажи, Элиза, что это за нектар? Откуда?
- Я беспокоилась о тебе, - говорит Элиза. – Ты уже полгода был словно болен, но мне ничего не говорил. А та веточка, которую – помнишь? – мы подобрали когда-то на мостовой, так и стояла у меня на комоде, она очень подросла, корешки пустила… Мне хотелось знать, что это за растение, я пошла в Ботанический сад и узнала, что это «живой волос». Я тут же решила приготовить для тебя настой, ведь «живой волос» помогает при многих болезнях, жизненной силы в нём немногим меньше, чем в «корне жизни».
- Конечно же! – восклицает Арман, поражённый открытием. – Жизненная сила... Именно в ней и нуждаются вампиры, именно ради неё и охотятся за чужой кровью. Но если у меня будет «живой волос», то мне, возможно, вообще не нужна будет кровь?
- Энергия – это вовсе не мистическое понятие, - говорит Элиза. – Это физическая величина, которая измеряется в джоулях. Энергии полон весь мир, а не одна только кровь человека.
- А энергия «живого волоса» ещё и добрая, - неожиданно произносит Арман, хотя до того никогда не задумывался над этим. – Она не связана ни с убийством, ни с каким-либо иным злом, поэтому она чище. Она не имеет никакого отношения к смерти и несёт в себе только жизнь. Элиза… как ты думаешь, может ли она залечить и душевные раны?
Последний вопрос дался ему невероятно трудно, но если есть надежда…
- А ты страдаешь от душевных ран, мой милый друг? – в серебряном голоске Элизы послышались тревожные нотки.
И тогда слова полились потоком. Он не стыдился и не смущался Элизы, ведь они с ней были единым целым. Он рассказал и о детстве, проведённом в борделе, и о своём спасителе Мариусе, который не только ввёл его в мир искусства и красоты, но и стал дороже жизни. О том, как Дети Сатаны на его глазах сожгли Мариуса, его мастерскую и всех учеников, пощадив лишь Армана – но лишь затем, чтобы подвергнуть жесточайшим пыткам и сделать из него полную противоположность самого себя.
Кровавые слёзы бежали потоком, но Арман этого не замечал.
- А потом я узнал, что Мариус знал обо всём, но не пришёл за мной, - у вечно юного вампира дрожали плечи. – Я к тому времени успел встретить Лестата и привязаться к нему, но он уехал в дальние страны, а я снова ждал – почти сто лет. А потом он вернулся, раненый, и просил у меня каплю моей крови, которая могла бы его исцелить. Я запер его в башне и подверг пыткам, а потом попытался убить. Теперь ты видишь, Элиза, какое я ужасное существо… Я так сильно нуждаюсь в любви, и если не получаю её, мной овладевает такая боль и такой гнев, что я не могу их ничем заглушить, пока не отомщу тому, кто заставил меня вновь разочароваться. Тогда Лестат был прав, а я – нет, но вести себя иначе я просто не мог. Учёные теперь нашли название для той болезни, что терзает мою душу. И пишут в своих книгах, что она неизлечима. Потому я и создал тебя – у меня не осталось больше сил терпеть. Ещё одно разочарование – и я уничтожил бы весь Париж, правых и виноватых, стариков и младенцев. Но, Элиза, разве я виноват, что со мной такое сделали?
- Мой бедный… - Элиза обняла его крепко-крепко. – Но ведь я тебя не разочаровала? Из-за меня тебе не было больно?
- Нет, Элиза, - он тоже ласково её обнимает. – С тобой хорошо, я могу тебе верить – одной в целом мире. И эти цветы… от них тоже хорошо.
- Пусть они тебе помогут, - шепчет Элиза. – А если их силы окажется мало – я на всё пойду, семь пар железных башмаков истопчу, но добуду для тебя корень жизни!
- Семь пар башмаков не надо, - Арман гладит её по голове, чтобы успокоить. – Если уж наши цветы смогли исцелить меня от жажды крови – значит, они не зря встретились у нас на пути. Я теперь всем сердцем верю, что могу исцелиться, что бы не писали об этом учёные мужи. Я даже не стану больше ложиться в гроб – я ведь не умирать собираюсь, а жить.
- Я очень рада, - Элизин голосок звенит музыкальным колокольчиком. – Очень-очень. Только… понимаешь, это всегда была моя кровать. Механизмам ведь тоже нужен отдых, чтобы не испортиться раньше времени. Нет, не уходи. Здесь хватит места на двоих…
Арман засыпает, держа за руку Элизу. Элиза закрывает глаза, тело её неподвижно. Спит ли она? Умеют ли вообще куклы спать? Трудно сказать – ведь этот вопросом учёные мужи пока не занимались.

Эпилог

Прошло около сорока лет. За это время Париж успел повидать и пережить многое. Были и радостные дни, и тяжёлые испытания – как, например, немецкая оккупация в годы Второй мировой войны. Но за свою долгую жизнь древний город привык возрождаться вновь и вновь, с каждым разом становясь всё прекраснее.
Теперь же в городе царили мир и спокойствие. Днём улицы заполнялись народом, ночью же ничто не мешало Арману с Элизой наслаждаться тихими прогулками под луной.
Впрочем, теперь Арман мог гулять и под солнцем: полный отказ от крови освободил его душу от власти мрака. Вот только загореть ему не удавалось: кожа его, как и раньше, поражала своей белизной, но ему это очень шло.
Жили они в обычной квартире, и соседи всегда с большой теплотой отзывались о молодой паре с третьего этажа. Ещё бы, ведь молодые супруги Жанно не только были хороши собой, но и поговорить с ними было приятно – оба такие интеллигентные, никогда не позволят себе грубого слова, а муж, господин Арман Жанно, ещё и картины пишет! А если зайти к ним на минутку, вам обязательно покажется, что вы попали в волшебный сад – столько там всяческих цветов, выращенных заботливыми руками госпожи Элизы…
Даже странно представить в таком жилище предметы современного быта, но они там, конечно же, имелись. Вечера Арман с Элизой любили коротать под звуки музыкального проигрывателя, а о новостях им сообщали радио и телевизор.
Собственно, благодаря телевизору и произошло это важное событие.
- А теперь мы ненадолго переместимся в Рим, - говорил диктор новостей. – На днях здесь открылась выставка молодого, но многообещающего художника Джованни Милани. Его картины неизменно собирают восторженные отзывы как критиков, так и зрителей. Сегодня наш репортёр беседует с господином Милани, а также с его женой Ритой…
Если, услышав имя, Арман в первый миг попытался списать всё на простое совпадение, то стоило молодому итальянскому художнику появиться в кадре, как все сомнения отпали. Сердце у Армана застучало как сумасшедшее, потому что такого просто быть не могло!
Когда-то Арман был любимым учеником Мариуса Римского – но там были и другие, которые, как видел Арман собственными глазами, все погибли в огне пожара. Одного из приятелей, с которыми он делил кров в те недолгие счастливые времена, звали Джованни Милани.
Арман был любимцем учителя, а Джованни – одним из многих, но на отношениях двух мальчишек разница в положении никогда не сказывалась. Как и Арман, Джованни Милани был сиротой - Мариус подобрал его на улице, каким-то чудом разглядев в мальчишке-беспризорнике дар художника.
И, пожалуй, Джованни был для Армана самым близким другом среди ровесников. Они почти все дни проводили вместе, делились друг с другом секретами и мечтами. Ближе для Армана был только Мариус.
Усилием воли Арман заставил себя вернуться от воспоминаний к настоящему.
- Многие говорят, - донеслись до него слова репортёра, - что один из ваших предков, ваш тёзка, также был художником и что вас с ним объединяет не только имя, но и судьба.
- Вы правы, - взяв протянутый ему микрофон, отвечал Джованни Милани. – Это наша семейная легенда, и восходит она к пятнадцатому веку. Однажды в мастерской, где, будучи подростком, жил и работал мой предок-тёзка, случился ужасный пожар, погубивший и мастерскую, и мастера, и всех товарищей Джованни Милани-старшего. Выжил он просто чудом, но благодаря таланту ему удалось выбиться в люди. К сожалению, время не пощадило его творений, и увидеть их нам не дано. Всё, что осталось – это память, которую храним мы, его потомки. Что касается меня, то я в годы войны потерял своих родителей, оказался на улице, вынужден был бродяжничать. Спустя три года меня разыскали дальние родственники, им я обязан образованием… и моей нынешней известностью, ведь это они устроили меня когда-то в художественный коллеж.
- Могу подтвердить каждое слово моего мужа, - улыбнулась в камеру Рита. – В жизни порой случаются невероятные истории, каких и фантазии киносценариста не выдумать.
Больше Арман не мог усидеть на месте. У вампира никогда не будет возможности узнать, что случается с душой человека после смерти, но если правы те, кто допускает возможность перерождения…
- Элиза, мы вылетаем в Рим, - сказал он, выключая телевизор. – Срочно.
Всю историю он рассказал Элизе, пока собирали вещи. В аэропорту долго ждать не пришлось, и уже через несколько часов они стояли в вестибюле римского отеля и объясняли, что им необходимо увидеться с Джованни Милани.

- Так ваш предок был знаком с моим? – говорил Джованни Милани, когда они вчетвером, включая Риту, шагали по солнечным улицам Рима. – И вы носите его имя, как я – имя своего предшественника? Поразительное совпадение! Но поразительнее всего то, что в том пожаре смог выжить кто-то ещё. Ведь на протяжении почти пяти столетий в нашем роду считалось, что Джованни-старший был единственным…
- Вы правы, - очень серьёзно проговорил Арман, глядя прямо в глаза сегодняшнему Джованни. – Это поразительно.
- Знаете, Арман, мне кажется, что я нашёл своего давно потерянного брата…
- Это так, Джованни. Вы даже не представляете, насколько вы правы.
- И ведь вы пишете картины, Арман. Надеюсь, вы не против, если я на них взгляну? Нет, я понимаю, что они сейчас в Париже…
- Вы обязательно увидите мои картины, Джованни. Обязательно.
Вскоре Арман и Джованни настолько сблизились, что открыли совместную мастерскую. Наверное, это должно было случиться несколько столетий назад – но лучше поздно, чем никогда.
Подружились и Рита с Элизой. Хотя внешне у смуглой говорливой итальянки с короткой стрижкой не было ничего общего с хрупкой белокожей Элизой, будто сошедшей со старинного полотна (впрочем, почему «будто»?), но обе умели видеть мир в светлых и ярких красках, у обеих сердца были открыты для добра, и обе умели верить в чудо.
Возможно, Арману и придётся когда-нибудь вновь встретиться с другими вампирами, и можно сказать наверняка, что, чем бы не обернулась эта встреча, Элиза пойдёт за ним до конца. Возможно, если придётся сражаться, Джованни встанет с нем плечо к плечу, как и положено братьям. В этой жизни возможно многое, а потому бесполезно пытаться наверняка предугадать будущее. Лучше остановиться здесь и сейчас, позволив нашим героям насладиться каждым мгновением настоящего, чтобы эти счастливые дни навсегда остались с ними в воспоминаниях.

@темы: фанфик, гет, Энн Райс "Вампирские хроники", PG-13

Comments

[царевна Лягушка]

Прекрасная истрория. Получилось очень красиво.

[Мэлис Крэш]

Здорово