Спустя восемь лет выкладываю проду к "Страшной силе". Чуть-чуть.

[-Хиссти-]

Фандом: Вдоль по радуге или приключения Печенюшкина
Название: Счастье - в твоих руках, или чудеса без волшебства
Автор: -Хиссти-
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Ляпус/Тилли, мельком некоторые канонные и неканонные персонажи
Категория: джен, гет
Жанр: AU, повседневность, романтика, м.б. немного юмора
Рейтинг: PG-13 (или PG-15?)
Предупреждения: возможен частичный/обоснованнный/частично обоснованный ООС
Примечания: Прямое продолжение фанфика "Страшная сила". Содержит намёки на будущее, упоминания прошлого и отсылки ко всякой фигне.
Краткое содержание: После того, как Ляпуса оставили в живых, но лишили власти и волшебных сил, он всё-таки не сдался. Пошёл строить дом и свою любовь!


1.

Снова и снова трясёт от бессильной злости. В голове туман, в памяти - огромные провалы, многое вокруг кажется незнакомым. Из рук всё валится, за что ни возьмись, а особенно тяжело иметь дело с ножом и расчёской. Совсем недавно получалось любоваться собою в зеркале, а теперь - глаза бы себя не видели: на голове бардак, рукава растянуты, подол и воротник порваны, хуже бездомного! Ну как, как можно гордиться собой и ставить себя выше всяких тупых ничтожеств, когда ты слабее их?! Как можно верить в то, что тебя хоть кто-то любит, если тебе теперь нечем, абсолютно нечем произвести впечатление и понравиться?! Должно быть, и поддержала-то она всё-таки не из страха, так из жалости, а не из жалости - так из страха. Нет, всё-таки из жалости - было бы странно бояться того, кто растерял абсолютно всё и больше ничего не может.
Туман в голове немного проясняется, когда пройдёшь через тёмные заросли и окажешься на тихой, хорошо скрытой полянке, чем-то напоминающей одно знакомое место. Перед глазами предстаёт некто высокий, черноволосый, в чём-то тёмном и зелёном. Он один из немногих, кто вызывает уважение. Можно ли брать с него пример, чтобы снова начать представлять собой хоть что-то? Получится ли, будет ли под силу сравниться с ним?! Должно быть, это будет нелегко...

"...Нужны мозги. Умение продумывать на несколько шагов вперёд и производить нужное впечатление, - всплывают в голове его слова. Так, это сейчас не подходит, момент немного не тот. - Рассчитывать следует только на себя, - ну, тут он прав, не на кого больше. Да и унизительно принимать помощь сверху, как подачку от тех, кто сильнее. Иного отношения сейчас не добиться, да и, по правде говоря, иные услужливые дураки тоже порядком надоедают, чем за ними следить - проще в одиночку всё сделать. - ...Делай всё-таки своими руками, - звучит в голове очередное назидание. - Совсем без этого едва ли обойдёшься. Без труда невозможно добиться успеха. Зато потом сам себе спасибо скажешь, что не пожалел рук для грубой работы!"
- Сделаю! - сжимая кулаки, яростно шепчет Ляпус, вернувшись домой и вспомнив, в каком именно пыльном углу у него завалялись топор, пила, молоток и прочие полезные в хозяйстве принадлежности. - Не пожалею рук! С магией любой дурак может, а я и без неё всё сделаю!
"И пусть все, кто сейчас радуются моему поражению, подавятся сушёными грибами от зависти! - Ляпус не осмеливается произносить это вслух - а ну кто-нибудь вдруг подслушает - но губы его изгибаются в нехорошей, злорадно-мечтательной улыбке. - А Тилли, вместо того, чтобы жалеть или бояться меня, пусть от восторга забудет, как смотреть ещё куда-то по сторонам! Я стану для неё самым настоящим прекрасным принцем, и когда Тилли согласится стать моей женой - я уведу её в свои владения! Нам будет хорошо вдвоём... в нашем новом доме! Я построю для нас дом такой красоты, какой не каждый волшебник может себе позволить! Со множеством окон, с надёжным забором и даже с садовым участком или небольшой клумбой рядом... если только мне будет позволено там что-то посадить, просто для красоты, конечно же. А для моего уединения в доме будет уютный, тёмный и зловещий чердак с пауком и паутиной!"
Последняя картина вызывает такое волнение, что внутри аж всё дрожит от предвкушения. Лестница наверх, бревенчатые стены, сходящиеся над головой, приятный полумрак, окошко в зелёный лес, рама-паутина и паук, тонко вырезанные из дерева... Не терпится сделать и посмотреть, что получится! Ради этого стоит попытаться, рискуя пораниться, утомиться и извести множество лишней древесины. Где там топор-то? Вот он, под кроватью валяется, хорошо, что никто не стащил. Тяжёлый, лезвие острое, держать в руках страшно! Но надо, надо! Вперёд, по мосту через речку - и в лес, там достаточно деревьев, чтобы хватило на всю постройку. Лишь бы по пути никого не встретить, с топором-то на плече - мало ли, что эти глупые домовые решат. С них ведь станется поднять тревогу - и тогда пропадут все планы пропадом.

2.

Ляпусу повезло - он добрался до леса незамеченным. Окинул взглядом растущие кругом деревья, выбрал одно, достаточно высокое и в меру толстое, взял топор в руку покрепче и размахнулся, делая глубокий вдох:
- Ну, с чего-то надо начинать!
И понеслись удары, один за другим! Толстая кора и тугая древесина поддавались неохотно, рука у Ляпуса вскоре заболела от напряжения, а рубашка и волосы промокли от пота. Но он не собирался отступать, пока не срубит хотя бы одно дерево целиком. И всё продолжал, продолжал и продолжал рубить, на одной только злости.
- Да когда ж ты уже упадёшь, проклятая деревяшка?! - потеряв терпение, Ляпус рубанул как-то заметно резче обычного. С облегчением отметив, что удалось не оттяпать себе палец или что-то ещё, он услышал шум над головой. Надрубленное дерево шаталось, задевая своей кроной остальные деревья, оно было готово вот-вот повалиться на землю. Ещё один удар топором - и Ляпус молниеносно отскочил в сторону, чтобы тяжёлый ствол не упал прямо на него. Отбросив топор, Ляпус опустился на землю, чтобы перевести дух. Его трясло, рука ныла от усталости, да что там рука - всё тело ныло после непривычной нагрузки. Нормально дышать Ляпус тоже смог не сразу. Но перед ним на земле лежало первое срубленное дерево, и это значило, что мучения маленького домового не напрасны.
"Это было непросто! И зачем я только взялся?! Впрочем, раз уж меня отказались превращать в осиновый пень - значит, мне дан ещё один шанс проявить себя и превзойти остальных! Так что не напрасно взялся, нечего тут! Тем более, что с одним деревом я всё-таки справился, стало быть - есть надежда нарубить и на целый дом".
Ляпус вытер рукавом пот со лба, поднялся на ноги, взял свой топор и глубоко вздохнул.
- Теперь второе... И только попробуй мне не поддаться!

К вечеру Ляпус смог нарубить довольно приличную кучу деревьев, очистить их от ненужных тонких веток и аккуратно сложить рядом. Он порядком взмок, в растрёпанных волосах застряли щепки, веточки и листья, на руках появились ссадины, а кое-где и рубашка порвалась - даром, что и без того уже была не слишком-то целой. К счастью, хоть пальцы на руках были всё ещё целы, как и сапоги. Ляпус отдохнул и ещё раз внимательно окинул взглядом гору нарубленных стволов:
- Ох, и как же мне теперь эту кучу домой тащить?! Не по одному же!
У него с собой не было верёвки. И это означало, что придётся снять с себя пояс и связать деревья им. Но на все деревья длины пояса не хватало, как и сил у самого Ляпуса, чтобы дотащить до дома такую ношу.
Он таскал к дому небольшие вязанки деревьев до глубокой ночи, пока не перенёс их полностью. Так и заснул под открытым небом, привалившись к своей драгоценной, таким трудом добытой куче древесины. Назавтра предстояло разделить всё по виду и цвету - пускай снаружи дом будет светлым, а на мебель внутри и элементы украшения пойдёт уже более тёмное и красное дерево - и начать подгонять по длине и форме. Ляпуса ждал ещё один трудный день...

3.

Руки сжимают что-то живое и шершавое, не желая отпускать.
- Смилуйся, повелитель! - хрипит неведомое существо. - Если отпустишь - я исполню любое твоё желание!
- Я хочу снова обладать волшебной силой, - отвечает Ляпус. - Сделай так, чтобы я мог превратить своих врагов во что мне вздумается! И чтобы только я мог снять эти чары!
- Твоё желание исполнено! - пищит существо, сопровождая свои слова тонким звоном. - Теперь отпустишь?
- Да, проваливай! - Ляпус бросает непонятное волшебное существо на землю, разворачивается и идёт вершить свою месть. Вот из-за холма показался Мохнатик. Ляпус машет к его сторону рукой - и неотёсанный домовой превращается в кучу соломы вперемешку с коровьими лепёшками. Ляпус идёт дальше, довольно потирая руки. Навстречу ему - Фантолетта. На вид ей сегодня лет тридцать, на ней синее платье, голубая шляпка, а на лице - брезгливость и сдержанное неодобрение. Не рада она видеть Ляпуса, вестимо. Один взмах руки - и престарелая фея оборачивается пугалом с тыквой вместо головы. Только платье да шляпка на ней прежние. Ляпус торжествующе хохочет, предвкушая расправу над другими. Он до всех доберётся! Пора во дворец, авось удастся снова там поселиться!
Диего Морковкин, не успев возмутиться нагло шагающим ко дворцу Ляпусом, снова обращается в дерево со ртом-дуплом. Дракошкиус отчаянно тявкает, подпрыгивая, не понимая, куда пропал его рост, голос и две головы - он стал маленьким серым пуделем! Ляпус идёт в сад - отдохнуть от тявканья назойливой псины, но там путь ему преграждает Фёдор Пафнутьевич. Он недобро смотрит на Ляпуса, разминая в руках что-то, похожее на розги: "Опять за чёрное колдовство своё взялся?! Ох и получишь ты сейчас, ох, получишь, негодяй! Ну-ка, ложись на лавку! И штаны спускай!"
Ляпусу и это нипочём - в один миг он превращает Федю в каменную статую. Этакий смотритель в саду, ещё лучше, чем пугало - прямо как живой! В восхищении от удачного дополнения к ландшафту Ляпус идёт любоваться цветами, надеясь отыскать там снова что-нибудь чудодейственное. Но находит там фею Тилли. Она опять босая, но на голове у неё в этот раз не гребень, а венок из фиалок и ромашек. "Ляпус, миленький, ты вернулся! - радостно кидается она ему на шею. - Я ждала тебя! Здесь меня ни цветы, ни птицы не радуют, если нет тебя! Только тебя люблю, никого больше..."
Её губы так близко. Её соломенно-жёлтые волосы щекочут ему шею. Ляпус тянется поцеловать Тилли. Кровь приливает к лицу, губы дрожат, руки сжимают ткань её платья, сердце вот-вот выпрыгнет из груди... И когда их губы соприкасаются - боковым зрением Ляпус успевает заметить рассыпающиеся вокруг золотые искорки. И летят они прочь, охватывая всё пространство вокруг, и оживает обратно Федя, и снова возвышается грозный Дракошкиус, отбрасывая тень на замерших вместе домового и фею. И... почему-то очень щекотно!

Ляпус вскочил с колотящимся сердцем, стряхнул с лица каких-то букашек, вытащил из-за шиворота сухие листья, осмотрелся вокруг и перевёл дух:
- Приснится же... Эх, совсем другое мне придётся делать, чтобы Тилли меня одного любила! Так мне и вернут волшебную силу, как же...

Весь день возился Ляпус с нарубленными деревьями - обрубал лишние ветки, пилил брёвна, подгоняя по размеру, прикидывал, на что какого дерева хватит. Когда древесины не хватило - снова отправился в лес и в несколько заходов натаскал оттуда ещё. Большей частью именно светлых деревьев - чтобы точно на стены хватило. Хотел Ляпус, было, достать лопату и начать копать землю для фундамента, да вдруг понял, что руки уже отнимаются, а кое-где и порезы кровоточат. Вспомнил, как пару раз чуть не отпилил себе по пальцу, ужаснулся и покачал головой, глядя на ровную стопку брёвен перед собой и на солнце, клонящееся к закату:
- Ну ничего, терпение и труд всё... Всё, я устал. Завтра продолжу.


4.

Спустя несколько дней упорной работы Ляпус понял: он так больше не может. Надо сделать перерыв и хотя бы прогуляться вдоль речки Помидорки, дать измученным рукам отдохнуть. А ещё он очень соскучился по Тилли и надеялся её там встретить. Пусть Ляпусу пока ещё нечем впечатлить свою милую фею, но увидеть её хотя бы раз ему было просто необходимо, чтобы напомнить себе, ради кого он старается. Только бы Тилли не успела разлюбить и забыть его! Только бы всё не оказалось напрасным!
И когда надежда Ляпуса всё-таки оправдалась, и он увидел фею, бегущую откуда-то с корзинкой вдоль берега Помидорки - он с нескрываемой радостью подбежал к ней.
- Здравствуй, моя милая Тилли! - широко улыбаясь, Ляпус сжал её руку. - Я так рад тебя сейчас видеть! Давай погуляем с тобой вместе.
- Давай! Как мы и собирались когда-то, правда? Ой! - Тилли внимательнее пригляделась к нему. - Ляпус, миленький, что с тобой?! Ты что-то выглядишь нехорошо... То есть, каким-то измученным! - она с сочувствием обняла его и погладила по щеке. - Похудел, побледнел, волосы опять растрёпаны. Ты не заболел? Как у тебя вообще сейчас дела? Чем ты теперь занимаешься?
- Потом скажу! Это пока тайна, - хитро улыбнулся Ляпус. - Не бойся, не захватом Фантазильи - за мной же теперь наверняка следят. Но кое-что я действительно делаю, и ты права - я уже замучился и устал. Вот, как раз пошёл прогуляться и отдохнуть - а тут ты мне навстречу.
- Замучился, бедненький! - Тилли погладила его по косматой голове. - Может быть, я могу тебе помочь чем-нибудь? Ты только скажи.
- Спасибо, - растроганно улыбнулся Ляпус. - Я рад, что ты беспокоишься обо мне! Но я поставил перед собой новую цель и хочу достичь её сам, только своими руками. Понимаешь? Поэтому я пока ничего не могу тебе сказать. Вот когда сделаю...
- Ты большой молодец, Ляпус, - Тилли взяла его за руку. - Не сдаёшься, делаешь что-то своими руками. Я рада. Вот только... что ты такое этими руками делаешь, что они у тебя все в порезах и ссадинах?! Чем это ты так, а?
- Да какая разница? - отмахнулся Ляпус. - Не помню уже. Может, топором, а может, и лопатой. До свадьбы заживут как-нибудь!
- Не "как-нибудь", а с моей помощью! Хорошо? - Тилли стянула полотенце со своей корзинки. - Смотри! Я как раз ходила обрабатывать синяки и раны подравшимся домовятам, так что у меня с собой остался бинт и подорожник. Как раз тебе хватит. Давай-ка, протягивай ладони! Будем и тебе делать перевязку.
Ляпус покорно отдал свои руки в распоряжение феи. Она аккуратно перебинтовала ему ладони и отдельно - некоторые изрезанные пальцы, подложив под бинты чистые, слегка влажные листья подорожника. Было непривычно и не слишком удобно, но Ляпус надеялся, что это ненадолго, и скоро его руки будут в порядке. И тогда можно будет продолжать свою работу.
- И сколько дней мне так ходить? - уточнил он.
- Это особенный, очень сильный подорожник, так что с ним за один день всё заживёт. Как раз отдохнёшь пока, чтобы потом с новыми силами вернуться к... тому, что ты делаешь, - на самом деле Тилли уже начала примерно догадываться, что Ляпус может скрывать, но решила не портить ему возможность сделать ей сюрприз, понимая, что быть таинственным и скрытным, а затем потрясать внезапно - это важная часть его натуры.
- Тилли, милая! - взволнованно начал Ляпус. - Спасибо тебе за всё! Ты знаешь, что ты самая добрая фея из всех, кого я встречал?! Ты так заботишься обо мне... я не ожидал такого! Я сейчас просто... тронут до глубины души и очень-очень счастлив! - почти прошептал он сорвавшимся голосом, заключая её в крепкие объятия. Внутри всё дрожало, а когда Тилли обняла его в ответ - Ляпуса бросило в жар. Он принялся целовать её щёки, нос, губы, а она в ответ ласково ерошила его волосы и тоже целовала его в раскрасневшиеся щёки. И неизвестно, как долго бы они стояли там, возле речки, не отрываясь друг от друга, да только заслышались вдалеке чьи-то голоса, и Ляпус предложил Тилли уйти куда-нибудь подальше, пока их никто не видит. Не хотелось ему, чтобы кто-то мешал, чтобы кто-то смотрел на то, как ему хорошо быть рядом с милой феей. Ещё, чего доброго, захотят испортить ему и ей всю радость от встречи!

Они дошли до опушки леса, и Тилли присела под деревом, а Ляпус лёг, положив голову ей на колени. Он смотрел на ясное голубое небо, просвечивавшее сквозь шелестящую листву, а юная фея ласково перебирала пальчиками его волосы. Им было спокойно и хорошо вместе.
- Какой же ты смешной, когда бываешь весь занят, озабочен чем-то одним - и не до того тебе, что сам помятый и лохматый, - улыбнулась Тилли. - Нет, не обижайся - ты по-хорошему смешной и милый! Хотя аккуратным ходить тебе ещё больше идёт. Но я всё понимаю, у тебя сейчас, наверное, нет сил ещё и привести себя в порядок? Тяжело тебе, наверное, миленький Ляпус... Наверное, ты хотел бы, чтобы я увидела тебя чистым и красивым, а на этот раз не вышло, - вздохнула она.
- Хотел бы, - подтвердил Ляпус. - Ты права, моя милая. Мне сейчас очень тяжело без волшебной силы, хотя и с ней-то не всё давалось легко. Но ты знаешь - я решил, что не позволю себе всегда терпеть во всём поражение. Я справлюсь! Со всем справлюсь, невзирая на трудности и препятствия на моём пути! Вот увидишь, увидишь, моя прелестная фея! Я не останусь навсегда таким, как сейчас - лохматым, уставшим и кое-как одетым. Рано или поздно всё будет по-другому!
Ляпус пытался уверить в этом даже не столько Тилли, сколько самого себя, чтобы ему не захотелось бросить свою затею. Сегодня утром он наконец-то поставил первую стену своего будущего дома. Она была сколочена из ровных брёвен приятного золотистого цвета, почти такого же, как волосы его милой Тилли. Стена эта была заметно выше самого домового и пугающе нависала над ним. Ляпус не знал даже, чего больше он боялся - что она вдруг развалится, или что рухнет прямо на него. Тогда-то он и подумал, что пора отдохнуть. Теперь же он был настроен решительно и готов попытаться снова, если, вернувшись, обнаружит, что стена всё-таки упала и развалилась. Времени у него было в запасе - все двести лет, пока волшебная сила не вернётся. Но всё-таки хотелось достроить дом побыстрее.
- Конечно, будет по-другому! - Тилли наклонилась и поцеловала его в лоб. - Конечно, ты наберёшься сил, закончишь с чем-то и возьмёшься уже за себя, чтобы стать ещё красивее! Я в тебя верю, миленький Ляпус! Ты только береги себя и свои хорошенькие пальчики. А если не получится их беречь и опять поранишь - мой подорожник снова тебе поможет, ты только попроси меня!
- Хорошо, - не стал спорить Ляпус. А про себя подумал - интересно, знает ли Тилли, что у него забрали воспоминания о свойствах растений? Судя всему - нет. Сперва про подорожник рассказала, а ведь в другой раз и о чём-нибудь другом случайно может рассказать...


5.

Шло время, а строительные работы всё продолжались. Все четыре стены уже были готовы и стояли прочно, не собираясь падать. Ляпус научился не попадать себе инструментами по пальцам. Злость на проклятых добрых волшебников всё ещё одолевала его временами, но Ляпус выплёскивал её, яростно срубая деревья, и пока что ему это помогало. К моменту, когда наступала очередь тонкой работы, Ляпус становился уже достаточно спокоен, чтобы не промахиваться и сосредоточенно вырезать из древесины самые разные детали. В конце концов, ему нужны были в новом доме не только стены, пол и крыша, но и мебель, начиная со стульев и заканчивая шкафами для хранения посуды, книг и всего остального. До кровати у Ляпуса пока ещё не дошли руки - переутомившись после дня тяжёлой работы, он засыпал там, где упадёт. Зато мысль о красивых наличниках на окнах, раме-паутине для чердака и крылатых драконах на воротах так будоражила ум и сердце бывшего правителя Фантазильи, что он поспешил заняться ими в первую очередь. Кровать подождёт, печь - тоже. Ведь главное - красота! Он покажет всем, что умеет ценить красивое, не в пример прочим неотёсанным домовым!
И в тот момент, когда Ляпус любовался собственноручно вырезанной и вставленной в окно чердака рамой в виде паутины с ручкой в виде крупного паука, его охватила гордость и осенила мысль: ведь он сделал это идеально! Дерево подвластно его рукам, а значит - есть способ без всякого волшебства разжиться и теми вещами, которые не растут в лесу, например, тканями, стеклом и хорошей посудой. Достаточно продавать собственные изделия или обменивать их на нужные ему вещи!
С тех пор Ляпус принялся за работу не только над собственным будущим домом, хотя и о нём тоже не забывал. Он начал делать оконные рамы, табуретки, вырезать узорные наличники, коромысла, игрушки для маленьких домовят. Время от времени Ляпус выбирался на какую-нибудь ярмарку или праздник и предлагал народу свои поделки. Не все соглашались их брать, и оказалась бы затея Ляпуса совсем провальной, если бы однажды среди покупателей не затесался сам Фёдор Пафнутьевич. Он авторитетно заявил, что остерегаться угрозы со стороны Ляпуса и ждать неприятностей от его поделок не стоит, ведь у того теперь нет злых чар. Также новый Великий Маг добавил, что идею заняться вырезанием из дерева подкинул Ляпусу он сам, а потому всецело одобряет это начинание. С тех пор торговля у Ляпуса пошла намного успешнее, и он разрывался между уязвлённой гордостью из-за того, что без помощи Феди у него бы ничего не вышло, и неохотным признанием, что вмешательство старшего домового оказалось очень кстати. Ляпус скрипел зубами, но заставлял себя быть вежливым и спокойным на публике, когда продавал свои изделия. А потом, возвращаясь на порог своего необустроенного ещё дома, старался сделать что-то ещё лучше, чем в прошлый раз, чтобы почувствовать, что в успешной продаже есть и его заслуга, что именно он делает всё так хорошо, красиво и аккуратно, что народ готов это брать. Именно он, Ляпус, вырезал фигурку страшного и грозного дракона для уличного театра кукол, а потом - не менее страшных злодейских воинов, ведьму и короля! И десяток паучков, с виду почти как живые, чтобы озорные дети могли напугать ими тех, кто боится! И огромную кучу деревянной посуды, как раз для тех, у кого всё валится из рук и кому позарез нужны были небьющиеся тарелки и миски. И даже много-много-много пуговиц из тёмного, красного и золотисто-жёлтого дерева... Последние он как раз обменял у какой-то старой феи-швеи на зелёную ткань, золотистую бахрому и вату для набивки, чтобы доделать, наконец, красивый и мягкий диван, на котором он однажды ляжет не один, а вместе с Тилли... Замечтавшись о том, как они будут лежать на мягком диване вместе, как он крепко прижмёт её к себе, вдыхая аромат её нежной кожи и чуть выгоревших на солнце волос, Ляпус незаметно для себя обстрогал крыло для будущего дракона слишком сильно, и теперь оно не подходило в пару к первому, уже готовому. А ведь этого дракона он делал уже для себя, чтобы посадить на ворота! Как раз для того, чтобы Тилли увидела и впечатлилась его мастерством!
- Вот же дурак влюблённый! - Ляпус сердито швырнул на землю неудавшуюся деталь. - Перестарался, теперь придётся заново! Нельзя отвлекаться, нельзя, нельзя! Но я слишком скучаю по Тилли. Эх, видела бы она, каким получился первый!.. - мечтательно вздохнул он, глядя на грозно восседавшего на деревянном столбе дракона с красным туловищем и тёмными крыльями. Сейчас Ляпус работал над вторым таким же.
Следующая попытка вырезать драконье крыло оказалась более успешной, и на этом Ляпус решил, что ему пора отдохнуть. И если повезёт - не одному. Он отправился в сторону Хрустального ручья, надеясь застать там Тилли.
- Ляпус! Миленький мой Ляпус! - феечка кинулась навстречу, завидев его. - А смотри, что у меня для тебя есть! - она протянула ему корзинку, полную сушёных лисичек. - Вот! Это всё тебе!
- Всё мне?! - Ляпус был тронут. - Тилли, милая, но как же... Ты ведь делишься со всеми домовыми, неужели на этот раз ты решила по-другому?
- Других я уже угостила, - улыбнулась Тилли. - А это всё твое. Я специально собрала и засушила много грибов, чтобы набралась целая корзинка специально для тебя! Угощайся! Ты это заслужил, ведь ты теперь так усердно трудишься! Мне другие феи рассказали, что ты сделал кукол для уличных представлений! А Лопоух и его отец Носатый - ну, может быть, ты их помнишь, они служат во дворце на кухне - очень нахваливают твои деревянные ложки и особенно половник, который не звенит! Ты молодец, Ляпус! Я горжусь тобой! - Тилли крепко обняла его и от души поцеловала в щёку.
- Спасибо, - Ляпус покраснел и притих. Какое-то время он молчал, пожёвывая сушёный грибочек и подбирая слова, а затем всё же решился спросить:
- Тилли, а можно ли гордиться собой тому, кто добился успеха не совсем сам? Ну, то есть, сам, но не совсем в одиночку. Например, сначала ему помог кто-то сильный, а дальше уже сам. Вот. Разве это повод для гордости?
- А почему же не повод-то? Дальше ведь всё сам! - Тилли не разделяла сомнений самолюбивого домового. - Эх, не понимаешь ты всё-таки, что такое - помогать друг другу, - вздохнула она, потрепав Ляпуса по волосам. - Помогать ведь нужно не тому, кто совсем ничего сам не делает, а как раз тому, кто делает - чтобы у него точно получилось. А у тебя получается. Так что смело можешь собой гордиться! Я тебе разрешаю, - засмеялась она.
- Ты - мне? Разрешаешь гордиться собой? - Ляпус почувствовал зарождающееся возмущение, но постарался сдержать его.
- Да я пошутила! - Тилли примирительно улыбнулась, погладив его по руке. - Тебе это и без моего разрешения можно. Правда-правда.


6.

"Тяжело без волшебной силы. Тяжело!" - Ляпус сидел в углу своего нового дома, откинувшись головой к стене. Руки его гудели от усталости, зато сам дом наконец-то был практически готов. Оставалось построить печку, застеклить окна, сделать уборку и добавить ещё каких-нибудь деталей для красоты внутри и снаружи. Сил доползти до кровати у Ляпуса не было, а на диване он ещё не закончил с обивкой. Так что в этот раз он снова ночевал на полу, обдуваемый ветерком из оконного проёма. Прохладный пол немного успокаивал уставшие ладони. Ляпус закрыл глаза и представил, будто по его рукам растекается сила, и вот ему достаточно уже простого заклинания и взмаха руками, чтобы в этом углу мгновенно возникла печь из белого кирпича, с трубой, заслонкой и всем полагающимся. И не нужно таскать кирпичи, обливаясь потом! За один миг могло бы быть готово то, на что теперь у него уйдёт много дней... Ляпус с досадой сжал кулаки, чувствуя, как его бросает в жар от гнева:
- Проклятый Печенюшкин, я обязательно отомщу тебе! Однажды придёт время - и я снова стану могущественным волшебником! Сильнее, чем был раньше, сильнее, чем ты сейчас... - губы Ляпуса растянулись в нехорошей улыбке. Он вдруг увидел себя стоящим в какой-то тюрьме, напротив заточённого там рыжего зверька. Ляпус нависал над ним - торжествующий, в шикарной чёрной рубашке и том самом плаще с серебряным капюшоном, преисполненный собственного превосходства. А его ладони холодила голубая сияющая энергия, которую он выкачивал прямо из крохотных обезьяньих лапок Печенюшкина, скованных наручниками. Ляпус видел это как вживую, отчего он даже рассмеялся довольным смехом. Но тут где-то снаружи, со стороны леса раздалось уханье совы, и Ляпус тут же очнулся от наваждения.
"Эх, мечтать не вредно! Когда-нибудь я найду способ и возможность забрать у Печенюшкина всю его волшебную силу вместе со своей. Когда-нибудь... Однако, не стоит пока слишком много об этом думать. Не время. Я не хочу снова потерять Тилли, поэтому сейчас я должен думать о том, как произвести впечатление на неё! Она должна ахнуть от восторга, когда увидит дорожку, вымощенную камнями, цветущие ландыши и сверкающий чистотой дом! И я буду вести её за собой - красивый, нарядный, идеально причёсанный... И та самая чёрная рубашка! Шёлковая, с полупрозрачными рюшами на манжетах и таким же воротом... Мне она подойдёт! А потом я разрешу Тилли бережно расстегнуть на ней пуговицу, потому что нам станет жарко..."
Ветер подул в окно, остужая разгорячённого своими мечтами домового. Ляпус заснул, и ему всю ночь снились цветущие ландыши, гуарам, другие цветы и прохладная вода речки Помидорки.

Проснувшись наутро, Ляпус уже знал, что делать. Первым делом он подмёл пол во всём доме, изрядно надышавшись пыли и собрав полное ведро стружек и опилок, оставшихся после вырезания им всей мебели. Это была его первая уборка в новом доме, поэтому чистый пол впечатлял своим видом, а ведро с мусором оказалось довольно тяжёлым. Ляпус вышел с ним наружу, деловито присматриваясь к дорожке, ведущей к воротам и прикидывая, как будет выкладывать камни по краям.
"Белые, гладкие, от маленьких к большим. Округлые - сюда, на дорожку. А те кирпичи, что сохранили форму, пойдут на постройку печи. Вытряхну ведро в речку, а потом в него же и наберу, сколько уместится".
Ляпус знал, что когда-то через речку Помидорку пытались построить мост из белого кирпича, но то ли построили неправильно, то ли что-то слишком тяжёлое навалилось сверху, а только обвалился тот мост, и кирпичи остались на дне. Часть их раскололась на небольшие кусочки, которые обкатало в воде до округлой формы. Их-то Ляпус и собирался достать из речки и принести к своему дому, чтобы украсить дорожку.

Однако, дойдя до берега Помидорки, Ляпус остановился в нерешительности. Вода была такой чистой, в ней отражалось голубое небо и искрились лучики солнца... Перед внутренним взором всё ещё не до конца привыкшего к опрятности домового вдруг возник взгляд Тилли, полный ужаса и упрёка. Именно так она будет смотреть, если он выбросит свой мусор прямо в воду! Ляпус вспомнил, как ещё там, в замке, он раз за разом вызывал у Тилли страх или возмущение своими действиями, и у него сжалось сердце. Он был в одном шаге от того, чтобы это повторилось! И тогда все усилия пропадут зря.
"Чтобы Тилли любила меня, а не сторонилась, я должен обращаться бережно с тем, что она видит! - напомнил себе Ляпус. - Это наше с ней место, наша речка Помидорка! Красивая, чистая... Нельзя бросать в неё мусор. Тем более, что мне самому сейчас из воды камни и кирпичи вытаскивать! Вот же я болван, не подумал сразу!"
Со вздохом настучав себе по голове, Ляпус прошёлся вдоль берега в поисках места, более подходящего для опилок и стружек. Кое-где под деревом на влажном песке валялась кучка веток, листиков, прибившихся к берегу деревяшек и соломинок. Ляпус аккуратно вытряхнул своё ведро именно в эту кучку, чуть выше, чтобы не подхватило волной. С чувством облегчения он вернулся к тому участку реки, где в воде белели округлые камни. Закатав рукава своей серой рубашки, Ляпус начал собирать их и складывать в ведро.

- Фёдор Пафнутьевич, он камни оттуда таскает! - не будь Ляпус так занят, он мог бы услышать взволнованный шёпот, доносящийся из кустов неподалёку. В кустах за ним уже давно наблюдало двое домовых, теперь к ним присоединился третий.
- Да ну? И много уже натаскал-то?
- Много! Весь день туда-сюда со своим ведром бегает! К своему новому дому носит, опять строить что-то собрался.
- А ещё знаете, что? Он хотел сначала ведро в Помидорку вытряхнуть, прямо в воду, а потом постоял-постоял, подумал-подумал - и передумал! Под дерево вытряхнул.
- Так радоваться ж надо, ребятки! Злодей-то наш бывший, оказывается, на правильный путь понемногу встаёт! А вы ему не мешайте, не мешайте... Пускай лучше дом себе строит, чем пакости всякие, вроде порабощения свободного народа Фантазильи! Такой неугомонной натуре надобно, значит, хоть куда-то себя приложить, вот он и старается, руками работает, как каждый порядочный домовой. И вы тут давайте, тоже не бездельничайте! - Федя разогнал любопытных и, удовлетворённо усмехаясь, пошёл по своим делам. Когда ещё там, в замке, Ляпус воспринял его предложение поработать руками и научиться чему-нибудь полезному как вызов, Федя до конца не был уверен, что тот сам верит в то, что говорит. Как оказалось - Ляпус был настроен серьёзно и подошёл к делу основательно. Это давало надежду, что он отнюдь не безнадёжен и когда-нибудь станет совершенно нормальным домовым. Тем самым домовым, который создаёт уют в доме.

Тем временем Ляпус уже принёс достаточное количество камней к своему дому и принялся выкладывать их по обеим сторонам дорожки, стараясь не задеть понемногу зацветающие ландыши.
"Будет красиво! - мечтательно думал он. - Тилли оценит мои старания, ей должна понравиться такая дорожка, ведущая в наш с ней новый дом..."
Закончив с дорожкой, Ляпус вздохнул. Дальше предстояло собирать тяжёлые кирпичи для постройки печки. И они лежали куда дальше и глубже, за ними нужно было нырять.
В который раз придя на берег Помидорки, Ляпус поёжился от прохладного ветерка и стал медленно и неуверенно развязывать пояс, готовясь снять рубашку. Потом вспомнил, что под штанами у него вполне приличного ещё вида шёлковые панталоны, доставшиеся от неизвестного прадедушки - кажется, бабуся говорила, что он был не из домовых - и решил, что штаны тоже лучше оставить сухими на берегу.
"Сначала вытащу на берег столько кирпичей, сколько нужно - то есть, буду нырять за ними много раз, пока не вытащу достаточно. А согреюсь потом, когда буду носить их домой, - рассудил Ляпус, раздеваясь. - Вроде бы вода не совсем уж ледяная, привыкну... Однако, какие же у меня волосы на груди! - вдруг кинул он взгляд на себя. - Придётся ли их брить? Мне об этом не говорили".
Он сделал глубокий вдох и нырнул в прохладные воды Помидорки, чтобы вскоре вынырнуть у берега с кирпичом в руках. Но после нескольких попыток Ляпус понял, что плыть с кирпичами не так-то легко - они тянули его на дно, и чем дальше, тем страшнее ему становилось, что так не получится вытащить столько, сколько ему нужно. Тогда Ляпус начал поднимать кирпичи со дна и бросать их, двигать ближе к берегу, чтобы потом дотащить их уже не на плаву. Он не рассчитывал ни на чью помощь и даже не подозревал, что уже какое-то время находится на речке не один.
Фея Тилли проходила мимо, собираясь нарвать черемши и мяты к ужину, когда вдруг увидела, как Ляпус разделся и нырнул в воду. Спрятавшись за деревом, она решила понаблюдать за ним, гадая, просто ли поплавать он пришёл или же с какой-то иной целью. Тилли никогда прежде не видела Ляпуса без одежды и отметила, что сложен он хорошо - пожалуй, даже лучше, чем казался ей, когда ходил в серой ночной рубашке или в чёрном камзоле. По-видимому, постоянная физическая нагрузка сделала Ляпуса тоньше в талии и шире в плечах, его руки теперь выглядели сильными. И этими сильными руками он вытаскивал на берег белые кирпичи. Было видно, что домовому приходится нелегко, но он старается.
- Ляпус, миленький! - позвала она. - А тебе их сколько надо-то? Много ещё осталось?
От неожиданности Ляпус выронил кирпич, едва не попав себе по ноге.
- Тилли?! Что ты здесь делаешь? Ты подсматриваешь за мной, да? - он почувствовал смущение и тревогу, но вдруг понял, как не подать вида и обратить всё в другое русло. - И как я тебе вот такой? - очаровательно улыбнулся он, поигрывая мускулами. - Ты бы согласилась, чтобы я поднял тебя и понёс на руках во-он до тех деревьев? - он показал рукой в сторону леса, откуда пришёл.
- Сейчас - не стоит, а так, конечно, давай как-нибудь, - охотно согласилась Тилли. - Я верю, что ты сможешь. Меня ведь легче нести, чем все эти кирпичи, правда? Так сколько тебе их нужно? - не отступала она.
- Ещё семь вот таких кучек, как уже собрал, - неохотно ответил Ляпус. - Или восемь. Чтобы на печку хватило.
- Тебе ведь тяжело!
- Вот поэтому мне лучше всё сделать за один раз, чтобы потом не напрягаться.
- Так ты весь вечер будешь их вытаскивать, в потом всю ночь носить домой?! - Тилли не на шутку встревожилась. - Ночью будет холодно, ты не должен ходить вот так, мокрым, а то простудишься!
- Тилли, ты так беспокоишься за меня... - Ляпус спрятал довольную улыбку. - Ну хорошо, хорошо. Тогда я не всё сегодня. Сейчас ещё немножко вытащу, а остальное уже завтра, днём, когда будет тепло.
- Не оставайся здесь, когда начнёт темнеть, пожалуйста! Я ведь правда переживаю за тебя. И я очень расстроюсь, если ты сможешь построить печку, а сам при этом заболеешь, - Тилли посмотрела на Ляпуса так жалобно, что ему вдруг совсем расхотелось с ней спорить или обманывать её. Она была права - ему стоило поберечь себя.
- Ну что ты, Тилли, я же всё понял, - Ляпус коснулся руки феи, желая успокоить её. - Я обещаю, что этой ночью буду отдыхать, а продолжу завтра. Я не заболею, вот увидишь. Я сильнее, чем кажусь!
- Ну... как знаешь. Тогда я побежала! - одарив его хитреньким взглядом, Тилли побежала в лес, стараясь выглядеть как можно беззаботнее.
Ляпус действительно ушёл домой на закате, прихватив с собой несколько кирпичей, что поместились в ведро. Он честно провёл ночь в своём доме, кутаясь в ткань, предназначенную для обивки дивана, чтобы согреться. Каково же было его удивление, когда, придя наутро снова к Помидорке, Ляпус увидел на берегу огромную кучу самых отборных кирпичей! Следы на мокром песке выдавали, что не обошлось без русалок и водяных. Судя по всему, Тилли попросила их достать кирпичи со дна, чтобы облегчить Ляпусу работу. Теперь ему оставалось только понемногу носить их в дом.
"Ты всё-таки так хочешь быть полезной мне, Тилли... - думал он. - Хочешь этого сама, когда я ни о чём не прошу. Что ж, пожалуй, не буду отговаривать тебя и сердиться за то, что не дала мне всё сделать одному. В конце концов, это будет и твой дом тоже. Это ты будешь греться зимой у печки и готовить в ней еду. Мы с тобой будем. Мы. Вместе!"


7.

- Я не хочу новое платье! Я хочу влезть в старое!
- Ну, милая, кто ж тебе виноват, что ты каждый день вместо хлеба тортики уплетаешь да газировкой запиваешь? Диета из лунных лучей и росы тебе поможет! Фантолетте, и той помогает, а тебе-то всего четвёртая сотня лет пошла, так что вернёшь ещё всю свою былую форму и красоту! В трёхсотлетней давности платье влезешь - и будешь смотреться в нём лучше всех!
Ляпус шёл домой, закупившись очередными инструментами и материалами, и поневоле слушал разговор двух фей, которые пришли на тот же рынок "просто посмотреть". Одна из них была пухловатой, хотя кудрявой и всё ещё симпатичной. Вторая была постарше на вид, но гораздо тоньше. Видимо, сама уже сидела на той самой диете. Бросив на фей скучающий взгляд, Ляпус ускорил шаг, торопясь домой.
"Я тоже хочу влезть в старое! - с досадой подумал он. - Хочу вернуть былые колдовские силы, знания, вновь надеть свой плащ с серебряным капюшоном и объявить себя... Так, пока я не вернул себе всё, мне что же - голышом ходить и ночами в одиночестве прозябать? Ни за что! Тилли верит в меня, поддерживает... Она любит меня, я в этом снова уверен! Но я хочу, чтобы она полюбила меня ещё сильнее! Чтобы потеряла голову и стала навеки только моей! Я должен очаровать её! Мне нужна рубашка, которая будет называться "магия чёрного". Парадная, нарядная, торжественная... Пусть она принесёт мне победу!"

С обустройством дома всё уже было наконец-то доведено до конца, включая печь, всю мебель и даже ландыши, посаженные на подходе к воротам. Отдохнув пару дней, Ляпус решил заняться собой. Теперь, когда у него в новом доме уже имелся шкаф с зеркалом в полный рост, Ляпусу стало видно, что он успел порядком запустить себя. Да, фигура подтянулась, мышцы окрепли, но вот одежда и волосы...
- Тьфу, серость бледная! - недовольно выплюнул он, оглядев свою поношенную, рваную, выцветшую серую рубашку, в которой всё это время работал. Неухоженные лохмы на голове настойчиво требовали шампуня из крапивы и питательной маски из яиц. На штанах уже виднелись потёртости, и повезло, что на коленях, а не где-нибудь повыше. В общем, в таком виде Ляпус мог очаровать разве что какую-нибудь родственницу Мохнатика, да и то, только если бы она не знала, кто он такой.
- Так, всё, хватит мне так ходить! - объявил Ляпус. - Настало время мне превратиться в рокового красавца и завоевать хотя бы сердце моей красавицы! А там я уже всем покажу... То есть, там уже посмотрим. Посмотрим, что я кому смогу показать... - недобро и уклончиво пробормотал он уже себе под нос, опасаясь, что кто-нибудь подслушает. То, что его дом был обнесён забором и стоял вдали от других домов, не мешало Ляпусу порой остерегаться, что за ним следят. Поэтому самые сокровенные мысли он старался не озвучивать вслух. Однако всё ещё помнил, с чего начались его мечты о новой "победоносной" рубашке.

Сказано - сделано. Следующие два дня будущий роковой красавец вовсю орудовал ножницами, иголкой, нитками... Выкройки на себя он успел сделать заранее, ещё перед тем, как идти за тканью, поэтому взял как раз столько, сколько точно хватило бы на рубашку и штаны, да ещё бы осталось. В будущем Ляпус планировал сшить себе также ночную рубашку, новые трусы и что-нибудь для холодной погоды, может быть, даже и с капюшоном. Но сперва ему нужен был парадный костюм, состоящий из атласных штанов серебристо-серого цвета, чёрной шёлковой рубашки с полупрозрачными воротом и рюшами да ещё пояса с металлической пряжкой. Сапоги были ещё в хорошем состоянии, так что их Ляпус решил пока не менять, только почистить как следует.
Когда всё было готово, Ляпус скинул с себя грязные вещи, помылся и переоделся в обновки. Подойдя к зеркалу, он с радостью и гордостью отметил, что рубашка сидит на нём на удивление хорошо, подчёркивая его фигуру - что говорило о том, что за шитьё самонадеянный домовой взялся всё-таки не зря. А ещё новая рубашка оказалась такой мягкой, чистой, приятно прохладной на ощупь, что Ляпус чувствовал в ней какую-то лёгкость, как будто гора свалилась с плеч. Давно он не ощущал себя так. Вот только одна деталь всё портила, как всегда... Но недаром Ляпус всё-таки приучился справляться с этим самостоятельно, хоть и не обзавёлся в своё время серебряной расчёской, как мечтал.
Шампунь из крапивы, яичная маска и деревянный гребень сделали своё дело. Теперь, когда вместо гнезда на голове Ляпус имел удовольствие видеть в зеркале блестящие кудри, точно у сказочного принца, он был наконец-то доволен собой.
- Ну, как я, хорош? - спросил сам себя Ляпус, вертясь перед зеркалом. - Весьма хорош! Лучше всех на свете! Осталась лишь самая малость... - он достал с полки новый одеколон с хвойным ароматом и брызнул на себя. - Вот так. А теперь мне пора. Я знаю, что делать. Мне ведь повезёт, не так ли?


8.

Ляпус не зря всё это время торговал деревянными игрушками, посудой и пуговицами. Помимо мебели, ткани, шампуня и одеколона он успел приобрести ещё пару кое-каких мелких вещиц - там же, где и пряжку для своего пояса. Правда, эти вещицы стоили намного дороже, да к тому же одна из них ему не шла. Ляпус очень надеялся, что об этом никто не узнает. К счастью, торговец был из таких же нелюдимых, как и сам Ляпус, его больше интересовали драгоценные металлы и камни, чем личная и общественная жизнь посторонних домовых. Так что Ляпус мог быть спокоен - этот не разболтает всему свету, что именно он купил и зачем.
Отодвинув пару книг с полки - да, помимо шкафа у него теперь имелась и книжная полка - Ляпус достал маленькую зелёную коробочку и за неимением карманов заткнул её за пояс, прикрывая пряжкой. После чего, наконец, покинул дом и отправился на далёкий луг, заросший жёлтыми цветами, похожими на одуванчики.
Путь его лежал поначалу вдоль берега Помидорки, и, когда Ляпус, довольный своим видом и мечтающий об успехе предстоящего плана, проходил там - он вдруг услышал восхищённые вздохи и негромкие девичьи голоса.
- Ты смотри, какой хорошенький! - черноволосая русалка с розовым хвостом и в венке из синих цветочков не могла оторвать глаз от такого нарядного и ухоженного Ляпуса. - А знаешь, какой он без рубашки! Я помню, как он тут неподалёку нырял за белыми кирпичами - так у него такие сильные руки, такой плоский живот и такие обтягивающие панталоны! Как жаль, что я не могу поплавать вместе с ним!
- Вместе с ним?! Кувшиночка, опомнись! Это же сама знаешь, кто - бывший Злодей В Серебряном Капюшоне, Ляпус! Он подчинил себе весь народ Фантазильи и послал кучу народу в бой, чтобы одолеть девочек из мира людей! - неодобрительно заметила другая русалка, с серьёзным лицом и тёмно-зелёными волосами. - Вот он тогда сам не сражался, потому что трусливый и слабый был, а теперь стал крепким, сильным - и кто знает, на что в одиночку способен? Вдруг он самого Мурлыку Баюновича сможет убить, чтобы опять занять его место? А ты с ним вместе плавать собралась, дурёха! Ох, Водяная Лилия, не о том ты думаешь в свои-то сто восемьдесят лет! - покачала она головой.
- Зануда ты, Ламинария! Ну знаю я, знаю, что Ляпус был злодеем, - недовольно вздохнула Кувшиночка, она же Водяная Лилия. - Но он же такой симпатичный! По виду даже и не скажешь, что домовой - они обычно все какие-то неотёсанные, непричёсанные, а вот Ляпус...
- Что есть, то есть, - согласилась ещё одна русалка, пухловатая и рыжая. - Молод, хорош собою, одевается вон как хорошо... Да вот только на нас никогда внимания не обращал! Ходит, задрав нос. Хоть бы раз улыбнулся и поздоровался!
- Янтарина! - погрозила пальцем зеленоволосая Ламинария. - Ты смотри, а то он тебе так улыбнётся и поздоровается, что потом саму себя забудешь и мать родную не узнаешь! У него, конечно, вроде как волшебную силу забрали - а вдруг не всю? Что-то уж больно хорошо у него дела идут после изгнания - такой домище себе построил, да и поделия его идут просто нарасхват! Не стоит быть легковерными, девочки - видно же, что не совсем без колдовства Ляпус всё это делает. Так что осторожнее с ним! А то поглядите хотя бы на бедолагу Глупуса - до сих пор никак не отойдёт.
- Да отойти-то отошёл, - усмехнулась ещё одна русалочка, маленькая, тоненькая, с острым носом и блестящими голубыми волосами. - В смысле, отошёл и близко к Ляпусу больше не подходит, а издалека-то поглядывает! Сохнет по нему, как рыбка без воды! - рассмеялась она.
- Аквамаринка, тихо! - шепнула ей Янтарина, показывая куда-то вперёд, в густые заросли гуарама. - Он может тебя услышать. И не посмотрит, что ты девочка, Глупус у нас с девочками не церемонится. Помнится, сболтнул однажды, как ещё во дворце феечку Тилли толкнул в какую-то чёрную грязную лужу, чтобы не ходила вся такая чистая. Вот услышит нас тут с вами - и как бы опять не рассвирепел.
- А чего это он? - Аквамаринка тихо захихикала. - Ревнует, небось?! Вот же чудной этот Глупус! Нашёл, кого... Лучше бы нормальную русалочку себе нашёл, а не этого! - русалочка ещё сильнее зашлась смехом. Неожиданно сердитая Кувшиночка вдруг зарядила ей по личику своим хвостом, заставив ту обиженно вскрикнуть.
- Ну всё, вот теперь - точно услышит, - припечатала рыжая Янтарина.
Всё это время Ляпус медленно шёл на расстоянии, делая вид, будто что-то обдумывает. А затем так же медленно обернулся и с ядовитой улыбкой направился к русалкам.
- Красавицы... А вот то, что я вас услышал - это ничего? Или так и задумано?
- Ой, - Янтарина пристыженно потупилась, а Аквамаринка спряталась за её спину. Кувшиночка покраснела и поправила венок на голове, явно смущаясь, что Ляпус так близко. Ламинария, глядя на это, приложила ладонь к лицу и цокнула языком.
- Значит, вы не нарочно, всё с вами понятно, - ухмыльнулся он. - А всё равно хорошо, что я вас услышал! Очень вовремя, скажу вам я! Говорите, Глупус по мне сохнет? Говорите, он Тилли во дворце во что-то толкнул? - глаза Ляпуса сверкнули недобрым огнём. - И ещё говорите, он тут неподалёку прячется. Так?
Аквамаринка и Янтарина в ответ закивали, показывая в заросли. Сквозь листву и цветы смутно просматривались очертания зелёной тушки.
- Да ты его не бойся! - Кувшиночка подплыла ближе, устремив на Ляпуса горящий взгляд. - Только скажи - и я устрою этому Глупусу, чтобы за тобой не подсматривал! Я боялась, что он к тебе пристанет, когда ты за кирпичами пришёл. Но его в тот день тут не было, повезло же тебе. Ах да, можно мне спросить, что ты из этих кирпичей такое построил? А то Тилли, когда просила помочь их вытащить, мне не сказала, вот противная! А ты скажешь?
- Скажу, - Ляпус холодно улыбнулся. - Я построил из этих кирпичей печь. В ней как раз можно будет сварить вкусную, наваристую уху - из Глупуса и из тебя, драгоценная Водяная Лилия, если ты ещё раз назовёшь Тилли противной!
Русалочка обиженно захлопала ресницами. Мало того, что Ляпус сразу назвал её полным именем, как провинившуюся, так он ещё и готов расправиться с ней из-за этой Тилли! А ведь она ему даже не подходит - такая простая совсем, ещё и с другими домовыми водится... Должно быть, всех их без разбору любит, что Ляпуса, что остальных.
- Вредина ты, Ляпус, - буркнула она. - Я для тебя самые лучшие кирпичи подбирала, а ты в этой печке меня сварить хочешь! Ну хорошо, хорошо, не скажу я больше про Тилли ни слова! Не противная она. Доволен! Все у тебя противные, а одна она почему-то не противная! Так любишь её, что ли? Прямо серьёзно любишь?
- Если бы не любил так серьёзно - ты бы сейчас со мной не так разговаривала, - ответил Ляпус ещё более холодным и ядовитым тоном. - Если бы не Тилли - вы бы сейчас все здесь меня боялись и уважали! Так что лучше радуйся, что Тилли не позволит мне сварить из тебя уху, и плыви-ка строить глазки кому-нибудь другому. Можешь даже самому Глупусу, только подожди чуть-чуть, а то у меня к нему разговор есть! - развернувшись, Ляпус решительно направился к зарослям гуарама, где прятался водяной. Тот испуганно замер, пытаясь слиться с зелёной листвой. Но Ляпус раздвинул стебли и навис над Глупусом, припечатывая его твёрдым недовольным взглядом.
- Послушай... Совершенно Зелёный Водяной Орёл, - обманчиво мягко начал он. - Я, конечно, уже не твой господин и повелитель. Но если бы по-прежнему им был - тебе бы не поздоровилось, поверь мне!
- Ляпус, ты сево? Сьто я сделал тебе сейсяс? - Глупус состроил жалобную мордашгку, но Ляпуса этим было не тронуть. - Я зе дазе в дом твой не заходил и нисего больсе не тлогал!
- Вот и не трогай. И Тилли чтобы тоже больше не трогал, понял?
- Ты есё злисься на меня, Ляпус? Я плосто тебе понлавиться хотел, понимаесь, а эта Тилли мне месала! Но я исплавлюсь, сестное слово!
- Глупенький Глупус, трогательная простота! - засмеялся Ляпус. - Мне нельзя понравиться, понял? Это только одной Тилли и удалось, а больше - никому. Разве что вот я сам себе ещё нравлюсь, и на этом всё. Так и передай вон тем русалочкам, - он показал рукой в сторону, - чтобы они тоже не пытались мне понравиться, я уже занят. Я намерен жениться на Тилли, и если вдруг ты, или кто-то из них, вздумаете нам с ней помешать, то я найду способ вас наказать!
- Зенисься, да? - Глупус разочарованно притих, а потом ему в голову пришла вдруг совершенно неожиданная мысль. - Это сьто зе - у вас и детки, навелное, будут? А они будут кто - домовые или феи? Как ты или как эта Тилли?
Ляпус на мгновение аж опешил от рассуждений водяного, а затем покраснел и нервно рассмеялся.
- А тебе-то это зачем?!
- А плосто так. Лусьсе пусть на тебя похози будут, а то фей и так много, зато ты такой один, плинс на голосине!
- Шлёпай уже отсюда подобру-поздорову! - почти беззлобно отмахнулся от него Ляпус. - Надеюсь, ты меня понял, и ни ко мне, ни к Тилли впредь лезть не будешь? А то в бочке тебя засолю и на праздничный стол подам!
- Лусьсе бы на свадьбу плигласил! - надулся Глупус. - Я понял, я буду холосо себя вести, и Тилли больсе обизать не буду. Эх, дозить бы мне, сьтоб васих деток есё поняньсить! Буду плавать их усить, тлениловать кататься на водных лызах! Я как лаз сам узе на них умею, тепель пола и длугих усить!
- Умеешь кататься - вот и катись, пока я добрый, - Ляпусу порядком надоел этот шепелявый водяной, и он поспешил уже свернуть разговор и идти себе дальше. - А будут ли у меня с Тилли детки - это неизвестно ещё, время покажет.
"Она ещё и замуж-то за меня не согласилась пойти! Мне ещё только предстоит ей предложение сделать. Или хотя бы для начала позвать её на свидание. Но не с пустыми же руками я к Тилли заявлюсь, верно?"
О том, могут ли у феи быть дети, да ещё и от домового, Ляпус никогда прежде не задумывался. Но любопытство Глупуса уже успело передаться ему. А что, если такое чудо всё же возможно? Что, если у доброй феи родится ребёнок, который унаследует дар злого колдовства, которого временно лишён сам Ляпус?! Эта мысль не на шутку взбудоражила его, и Ляпус побежал со всех ног, пытаясь отвлечься и не тешить себя слабой надеждой. Пушистые цветы, похожие на одуванчики, желтели впереди. Ляпус не знал их названия, но они напоминали ему о Тилли, о её лёгких золотисто-соломенных волосах. Они были простыми, милыми и солнечными, прямо как она. С мечтательной улыбкой Ляпус сорвал один цветок и понюхал. А затем ещё, и ещё, и ещё...


9.

Нарвав небольшой букетик, Ляпус отправился к замку Уснувшего Рыцаря, надеясь встретить там Тилли. Он очень волновался и надеялся, что никто не подумает ничего плохого, увидев его с цветами. В конце концов, на этот раз Ляпус точно не собирался использовать их возможные волшебные свойства. Если повезёт, то и без этого всё получится!
Завидев светлую макушку Тилли издалека, он сделал глубокий вдох, собираясь с духом, и вышел ей навстречу.
- Ляпус! Миленький Ляпус! - Тилли подбежала к нему, её глаза сияли от восторга. - Ох, какой ты сегодня красивый! Ты это ради меня так нарядился? - она протянула руку, желая прикоснуться к его волосам и рубашке, но Ляпус не дал юной фее этого сделать, резко выставив вперёд свой букет.
- Вот. Это тебе, - неловко начал он. - Милая моя Тилли, поверь мне, я не знаю, что это за цветочки, но они напоминают мне о тебе. Нравятся?
- Какие хорошенькие! - Тилли взяла у Ляпуса букет, понюхала цветы и рассмотрела их получше. Пять жёлтых пушистых цветков и один нераспустившийся бутон, напоминавший острую козлиную бородку. - Аа, я знаю, что это! Это козлобородник.
- Как-как - козлобородник?! - Ляпус был немного неприятно удивлён этим названием, как будто это его самого сейчас так тонко сравнили с козлом.
- Ну да. После того, как он отцветёт, на головках появляется пух, как у одуванчика. Или как у козлиной бородки, потому и называется так, - с улыбкой пояснила Тилли. - Но цветёт он и правда красиво. Спасибо тебе, Ляпус! Мне правда очень нравятся эти цветочки. И ты тоже нравишься! - она порывисто поцеловала его в щёку.
- И я тоже нравлюсь... - повторил Ляпус, чувствуя, как кровь приливает к лицу. - Ты ведь сейчас серьёзно говоришь, Тилли? Скажи, я теперь и правда красив? Я так старался! Я же обещал, что однажды перестану быть растрёпанным неряхой, обещал, что изменюсь, ты помнишь? Если, несмотря на все мои усилия, окажется, что на меня могут заглядываться только русалки да водяные, а ты на самом деле не делаешь различий между мной и другими домовыми, то я этого не вынесу! - он сжал кулаки и опустил взгляд. - Я не хочу нравиться им всем, я хочу нравиться именно тебе, понимаешь?!
Тилли обняла маленького домового, поражённая таким отчаянием в его голосе.
- Ну ты чего, миленький моя Ляпус? Я знаю, знаю... Ты всё это время старался ради меня, и я очень-очень тронута! Ты необыкновенный, такой упорный, целеустремлённый и никогда не сдаёшься! Как же я тебя всё-таки люблю!
- Ты всех любишь, - с некоторой горечью ответил Ляпус. - А я - только тебя. Ты одна смогла разбудить моё сердце, до этого я никого не любил, кроме себя самого. Но ты такая милая, очаровательная, весёлая и ласковая! Я сам себе был удивлён, когда понял, как сильно мне тебя не хватает. Я думал, что меня не интересует ничто, кроме самых чёрных и злых дел, но ты стала самым светлым лучиком в моей жизни! Ты - словно тёплое солнышко, заставляющее темноту в моей душе отступить, ради тебя я готов становиться лучше и не думать больше о плохом. Я люблю только тебя одну, но ради твоей улыбки я буду хорошим и с другими, насколько смогу. Тилли, ты веришь мне? Ты ведь помнишь, от чего я ради тебя отказался? Знаешь, как мне тогда было страшно, что всё зря, что уже поздно, что я окончательно всё испортил?! - Ляпуса бросило в дрожь от воспоминаний о том, как Тилли сидела без сил у него на руках, и он ждал, что либо умрёт она, либо он, и тогда она будет радоваться его смерти. - Знаешь, как... - он замолчал, не в силах продолжать, чувствуя, как слёзы рвутся наружу. Ляпус не ожидал, что ему будет так тяжело вспоминать об этом, он вообще не собирался этого делать, оно как-то само... Но Тилли определённо тронула его уязвимость, отчего фея стала с ним лишь ещё ласковее и нежнее. Она снова поцеловала Ляпуса в щёку, нежно прижала его к себе и принялась гладить по волосам, приговаривая:
- Я верю тебе, верю... Я всё помню. Не бойся, мой хороший, всё же обошлось, всё хорошо. Я с тобой, я рядом. Я тебя правда очень-очень люблю. Именно тебя. Ты смог сделать даже то, что далось тебе очень нелегко, чтобы только видеть мою улыбку, - Тилли отстранилась и взяла его руку в свою, глядя на маленького домового, к его удивлению, с уважением и гордостью. - Знаешь, Ляпус, у тебя просто необыкновенная сила духа!
- Сила духа? - с недоумением переспросил Ляпус. - А я-то думал, что как раз наоборот - ты стала самой главной моей слабостью. Я хотел покорить тебя, а получилось, что это моё сердце и моя судьба в твоих руках! В твоих самых добрых, нежных и тёплых руках, - он принялся нежно целовать её пальчики. - Я тоже очень люблю тебя, слышишь, Тилли?! - пылко прошептал Ляпус, опускаясь перед ней на одно колено и вынимая из-за пояса ту самую коробочку, чтобы открыть и продемонстрировать взору Тилли маленькое изящное золотое колечко со сверкающим камушком цвета молодой листвы. - Ты выйдешь за меня? Поверь, ты не пожалеешь! Всё это время я строил новый дом для нас с тобой, и теперь он ждёт тебя! В нём есть мягкий диван, самая настоящая печка и даже отдельная комната, если ты вдруг захочешь побыть одна. Даже две таких комнаты, а ещё чердак! Но в гостиной и в столовой тоже хорошо, там есть, где посидеть. И много окон с видом на лес! У меня теперь очень красиво! Но даже в таком красивом и уютном доме мне холодно и одиноко, потому что рядом нет тебя, - Ляпус грустно вздохнул. - Я согреваю себя лишь мечтами о тебе - что ещё мне остаётся? По утрам меня будит пение птиц - а я так хочу, чтобы это был твой звонкий смех, твой нежный голос, твои мягкие руки... Будь со мной, моя прелестная фея, я прошу тебя! Обещаю, что не стану держать тебя в плену, мои ворота всегда будут открыты, и ты по-прежнему сможешь каждый день бегать к своему Хрустальному ручью, к нашим домовым и русалкам, пока я буду занят. Я продолжу вырезать деревянные игрушки, посуду и другие вещи, у меня ведь отлично это получается. Я смогу дать тебе всё, что ты захочешь! Поверь, я даже готовить научусь! Ты будешь приносить домой ягоды, грибы и другую еду, а я буду готовить нам завтрак, обед и ужин. И чай из трав. Из тех, что ты принесёшь, сам я на всякий случай не буду их больше рвать, не бойся. Ну как, ты согласна? Тилли, фея Хрустального ручья, готова ли ты стать моей женой? - закончил он торжественно и официально.
- Конечно, миленький Ляпус! - голосок Тилли растроганно дрогнул. - Конечно, я согласна!
Ляпус надел ей на пальчик кольцо, которое так шло к зелёным глазам юной феи, а затем поднялся и счастливо закружил её в объятиях. Губы их соприкоснулись в нежном поцелуе. В траве застрекотали сверчки. На ветке запела птичка. В кустах поодаль кто-то негромко присвистнул и побежал прочь, чтобы разнести по всему свету эту новость...


10.

Свадьба Ляпуса и Тилли едва ли была таким уж радостным событием для тех, кто их знал. Несколько домовых и фей пришли и даже приняли подарки - угощения из грибов и ягод от Тилли и деревянные расчёски от Ляпуса - но поздравляли счастливых жениха и невесту довольно сдержанно: Ляпуса они боялись случайно рассердить неосторожным словом, дабы он опять вдруг не затаил на них злобу, а за Тилли откровенно беспокоились, сомневаясь, что она сделала правильный выбор, связав свою судьбу с бывшим узурпатором Фантазильи. Поэтому обстановка на лесной полянке, где происходило их обручение, была несколько напряжённой. Объявить наказанного домового и фею Хрустального ручья мужем и женой взялась та самая немолодая худенькая фея, которую Ляпус уже видел на рынке в компании другой, пухленькой, желающей влезть в своё старое платье. Она предложила им обменяться кольцами - если у Тилли был золотой перстень с камнем навроде хризолита, то у Ляпуса кольцо оказалось двухцветным, с серебряной зубчатой каймой по краям и золотым в середине, довольно необычного вида - а затем, когда они расписались на волшебном свитке, добавила там свою подпись и размножила этот свиток натрое. Один вручался самим новобрачным, второй был отдан лично в руки Фёдору Пафнутьевичу, как главе Фантазильи, а третий предстояло хранить в архиве, сделав частью книги, в которую вписывали каждое значимое событие из жизни фантазильцев, начиная с рождения и кончая смертью. Фёдор и пожилая фея сочли брак между домовым и феей достаточно выходящим из ряду вон случаем, требовавшим повышенного внимания - тем более, учитывая положение Ляпуса. Это ж надо - был злодеем, потерял волшебные силы в наказание, а поди ж ты, несмотря на всё это, осмелился жениться!

- Вы, душенька Лилианна, не смущайтесь да прежде времени не переживайте ни о чём, - настраивал фею Великий Маг, когда отдавал распоряжение расписать Ляпуса с Тилли. - Об этом моя голова болеть должна, не ваша. Время покажет, насколько хороша идея домовому жениться на фее.
- Ох, если бы простому домовому, а то ж бывший злодей да узурпатор! - качала та головой. - Не ровен час - поработит он нашу милую Тилли, одурманит, с ума сведёт, а то и вовсе отравит через неё Хрустальный ручей - и опять всё по новой, опять беда ждёт народ наш фантазильский! Неспокойно мне на душе всё-таки, Фёдор Пафнутьевич. Русалки с Помидорки поговаривают, будто осталось при Ляпусе что-то из его колдовских умений, недаром он так разжился да осмелел опять!
- Да мало ли, что поговаривают, не верьте вы этим слухам, душенька Лилианна! Я ж самолично злодею наказание подбирал! Так и предложил - лишить его колдовской силы и отправить работать руками. Всё под моим бдительным присмотром, всё с моего дозволения. И деревяшками своими Ляпус так успешно торгует, потому как это я всем поведал, что он без волшебства их делает, на одном упорстве так хорошо вырезает. Авось и передумал уже о злодействе помышлять-то. А зачем, когда можно снискать себе славу и успех таким вот полезным делом? Видать, призвание есть у него к прекрасному! Я как раз давеча поразмыслил - надобно сделать прибор такой, чтобы в каждом домовом и в любом существе выявлял, к чему есть склонность, что лучше всего получаться будет, если возьмётся. Чтобы такие вот, как Ляпус, впредь сразу верно выбирали занятие себе по душе да по силам и от неуспешности не надумывали превзойти всех недобрым путём.
- Светлая вы голова, Фёдор Пафнутьевич! Хорошо бы не ошиблись вы в Ляпусе, не зря такой шанс ему дали, - вздохнула она. - Ладно, поверим ему пока что, будто взялся за ум и о тихом семейном счастье начал думать. Да и Тилли в нём что-то всё же нашла, так не будем расстраивать девчонку зря. Совет им да любовь, в общем!

- Совет вам да любовь! - так и объявила фея Лилианна, вручая новобрачным свиток под торжественное пение специально приглашённых на церемонию птичек. - А вам, дорогая моя Тилли, советую держать вашего обожаемого супруга в ежовых рукавицах, чтобы не надумал опять в дурную сторону начать посматривать, - негромко добавила она, наклонившись к той.
- В ежовых рукавицах?! - испуганно переспросила Тилли. В памяти у неё мгновенно всплыли синие колючие верёвки, которые она выпускала, чтобы наказать фею Фантолетту и произвести впечатление на Ляпуса. - У меня нет таких! То есть... Я не буду, это злое колдовство, это больно, понимаете? А я Ляпуса вообще-то люблю! - она нежно обняла его, не давая в обиду. - Он обещал, что постарается быть хорошим. Так что не надо его в ежовые рукавицы. И никого в них не надо!
- Ну ладно, милая, как знаешь, - пожала плечами Лилианна.
- Я безмерно тронут, красавица моя! - прошептал Ляпус, глядя на неё тёплым, взволнованным взглядом и счастливо улыбаясь. - Ты права, моя милая Тилли! Зачем нам с тобой ежовые рукавицы - тебе достаточно держать меня в своих нежных руках, и я буду весь твой!
У Тилли закружилась голова от его сияющих серых глаз и открытой, нежной улыбки. Таким Ляпус нравился ей ещё больше, да что там, нравился - она была готова обожать его! Мысленно Тилли поклялась, что сделает всё возможное, чтобы как можно чаще видеть его таким счастливым. Ляпус так старался ради неё, и теперь пришло её время отплатить ему такой же горячей любовью. Он заслужил наконец-то стать счастливым! Такой трогательный и милый, такой изящный и необыкновенный, яркий, выразительный, непохожий на других - но больше не страшный, не опасный и не злой. Теперь Тилли могла довериться своему новоиспечённому супругу и больше не бояться любить его. Она поцеловала Ляпуса в губы, с тихим счастливым смехом провела пальчиком по его покрасневшей щеке, а затем взяла его за руку и весело шепнула на ушко:
- Ну что, побежали домой?
- Побежали! - ответил Ляпус. Тилли устремилась вперёд, сверкая белыми туфельками, её длинное белое платье с прозрачным бантом и такими же прозрачными рукавами замелькало посреди деревьев. Ляпус побежал за своей молодой женой, раскинув руки, чтобы поймать её, как только догонит. Свиток со свидетельством о заключении брака он предусмотрительно заткнул за пояс сзади, чтобы тот не мешал. Они бежали сквозь чащу леса, всё больше удаляясь от той полянки, и когда впереди Ляпус завидел знакомую тропинку, он бесшумно подкрался к Тилли и обхватил её руками:
- Попалась! Теперь ты моя! - с хитрой улыбкой прошептал он, зарываясь носом в её волосы, отчего Тилли покрылась мурашками. - Помнишь, как я предлагал понести тебя на руках? Думаю, сейчас самый подходящий момент! - прежде, чем Тилли успела ответить, Ляпус поднял её на руки и бережно понёс по тропинке. - Смотри, моя милая, видишь вот эту дорожку из белых камней? Она ведёт в наш с тобой дом! Видишь эти белые цветы, что похожи на маленькие колокольчики? Они растут здесь специально для тебя! Потому что они тоже напоминают мне о тебе, такие же милые, нежные и звонкие.
- Очень красиво, Ляпус! Правда, очень-очень! - у Тилли даже слёзы на глазах выступили от восторга. - Ты... ты самый талантливый домовой на свете, вот ты кто! Такую красоту воплотить, и всё это без магии, без заклинаний! Наверняка и в доме меня тоже ждёт что-то очень красивое, правда?
- Не всё сразу, милая... - усмехнулся Ляпус. - Смотри, эти драконы приветствуют нас! - показал он на две крылатых фигурки на воротах. - Они стоят на страже нашего с тобой счастья. Не бойся, Тилли, эти драконы не кусаются! Но те, кто направится в наш дом с нехорошими намерениями, будут напуганы и попятятся прочь!
- Тебе лишь бы кого-нибудь напугать! - беззлобно пожурила его Тилли.
- Ну, совсем отказаться от этого я тоже не могу, ты же меня знаешь. Но отныне пугать я буду только понарошку, - заверил её Ляпус, невинно и очаровательно улыбаясь. - А теперь приготовься! - одной рукой он распахнул входную дверь и, продолжая держать Тилли, переступил через порог. - Добро пожаловать в наш дом! - торжественно объявил он. - Слева у нас кухня: шкаф с посудой отделяет от остальной территории стол и два стула. Сегодня на столе у нас пирожки с лисичками и с ежевикой, а в чайнике поджидает мята, чабрец и душица, чтобы заварить ароматный чай. Вот и та самая печка, в которой я нагрею воду, как только ты захочешь! Дрова ещё есть, а в самой печке сухо и тепло, потому что пирожки я испёк сегодня утром.
- Какой же ты у меня молодец! - Тилли рассмотрела печку, окинула взглядом весь дом, пол, стены. - У тебя тут ещё и так чисто! Ты ведь сам делал уборку? Или кто-то тебе всё же помог?
- Конечно, сам, всё сам! - с гордостью ответил Ляпус. - Но ты ведь теперь будешь помогать мне, когда я буду слишком уставшим?
- Обязательно! Но только когда тебе правда тяжело. Я же не хочу, чтобы ты мучился, считая, что я превосхожу тебя во всём. Поэтому я не буду тебе мешать, если ты захочешь сделать всё сам, - улыбнулась Тилли. - Я в тебя верю, ты у меня всё можешь! Наверное, нам с тобой лучше делать уборку и готовить по очереди?
- Согласен! Но это всё подождёт, - Ляпусу не терпелось перейти к гораздо более приятному делу, ведь Тилли была так близко к нему, его пальцы ласкали её тело сквозь тонкий шёлк платья. - Сегодня у нас и так есть всё для того, чтобы нам было хорошо! Смотри, какой мягкий и красивый диван я смастерил для нас! - он показал в угол, где их дожидался упомянутый диван, обитый ярко-зелёным бархатом. У подлокотника лежала подушка из более светлой зелёной ткани, украшенная кисточками из золотистой бахромы.
- Он... как будто прямо из дворца! - изумлённо воскликнула Тилли. - Ты тоже сам его делал?!
- Тоже сам. Ну сама подумай, разве есть желающие сделать или подарить мне такой диван? Но я очень хотел, чтобы в нашем доме было хоть что-то такое, роскошное, понимаешь?
- Да ты и сам выглядишь роскошно! - рассмеялась Тилли, спрыгивая с рук Ляпуса и ощупывая его рубашку. - Снова одеваешься как король или принц, так хочешь выглядеть лучше всех! Откуда такой чудесный чёрный шёлк? Он очень редкий или дорогой, да?
- Да самый обыкновенный, - улыбнулся Ляпус. - Просто я постирал его специальным зельем, чтобы сохранить эту магию чёрного! Я хотел хорошо выглядеть на нашей свадьбе, и мне это удалось!
- Что ещё за зелье? - насторожилась Тилли. - Его ты тоже сам?..
- Ну нет, вот это - уже не сам, разве можно мне теперь делать зелья самому? - вздохнул Ляпус. - У одной ведьмы купил, как раз после того, как закупился тканями. Состав мне неизвестен, но она сказала, что хорошо держит цвет у чёрных вещей.
- Аа, понятно, - кивнула Тилли. - Только, раз оно для чёрных - ты им занавески тогда не стирай, ладно? А то слишком темно будет. Я больше люблю, когда в доме светло. У тебя здесь приятный полумрак, но его надо бы чем-то разбавить.
- А, занавески? - Ляпус растерянно огляделся по сторонам, понимая, что совсем забыл о них. - Я пока их не успел, прости... Давай, ты сама выберешь занавески на свой вкус, хорошо? И повесишь сама, чтобы точно висели ровно и аккуратно! Ты ещё очень многое можешь сделать здесь, чтобы дом стал по-настоящему уютным, и тебе в нём было хорошо! - заманчиво протянул он. - Ведь ты теперь тут полноправная хозяйка, не так ли, Тилли?
- Хитренький! - засмеялась она. - Коварный Ляпус, ты специально на мне женился, чтобы я помогла тебе повесить занавески, подобрала ковёр и... что там ещё ты не успел сделать для уюта?
Ляпус в ответ опустил голову, краснея, но улыбка у него была очень весёлой.
- Да ладно, я же не сержусь! - Тилли обняла его и поцеловала в щёку, а затем взъерошила его густые тёмные кудри. - Я готова быть хозяйкой в твоём доме и помочь тебе сделать его уютнее! Я ведь люблю тебя, слышишь? Люблю! Мой невероятный мастер чудес без колдовства! Иди ко мне, миленький Ляпус... - она расстегнула пуговичку на его рубашке и нежно прижалась лицом к его груди. - Самый красивый, самый очаровательный мой... Сегодня я буду любить только тебя одного!
Услышав эти слова, Ляпус почувствовал, как его бросает в жар. Тилли была так близко, она была готова любить только его, принадлежать только ему! По телу пробежала сильная дрожь, слёзы счастья брызнули из глаз. Взволнованный, возбуждённый, Ляпус принялся осыпать свою драгоценную фею поцелуями, а пальцы его уже нащупывали пуговички на спине... Декоративный венок, украшавший сегодня голову Тилли, полетел на пол. Звякнула пряжка пояса, свиток тоже покатился по полу, закатываясь под стол. Три любопытных птички, сидевшие на окне, почти бесшумно упорхнули, понимая, что счастливых влюблённых лучше оставить сейчас наедине. А те и не замечали ничего вокруг. Ляпус сжал в объятиях свою Тилли, нависая над ней сверху и жадно, ненасытно целуя её губы. Они и не заметили, как повалились прямо на диван, причём Тилли - аккурат головой на подушечку с кисточками. Места на диване хватило обоим. Было очень мягко, удобно, но, несмотря на расстёгнутые одежды, как ни странно - жарко. Любовь ведь и должна согревать, не так ли?
- Ты, только ты - моё ласковое, тёплое, согревающее солнышко! - прошептал Ляпус, снова прижимая Тилли к себе и зарываясь лицом в её волосы. - У остальной Фантазильи есть своё солнце, рыжее, беспощадное, а моё солнце - это ты! Только дай мне слово, что никогда не погаснешь.
- Ты сам мне сказал, что темнота в твоей душе отступает передо мной, - ответила ему Тилли. - Так почему же я погасну? Я не погасну, миленький Ляпус, я буду освещать и согревать твою жизнь... прямо до посинения! - вспомнила она.
- Прямо до посинения! А потом от меня останется... - Ляпус задумался, кое о чём вспомнив. - Я слышал, у фей не бывает своих детей. А у нас, у домовых - бывают! И Глупус почему-то думает, что у нас с тобой тоже будут, - засмеялся он. - А ты как думаешь, милая Тилли?
- А я не знаю, - растерялась она. - Я же фея, так что я никогда даже не думала об этом. Мы, феи, чужим деткам помогаем и заботимся, и это тоже большая радость и счастье!
- А вот я бы на твоём месте всё-таки не терял надежды! - хитро улыбнулся Ляпус. - Конечно же, ты фея, но теперь ты не одна, и сегодня ты в моих руках! И кто знает, какое ещё чудо я способен сотворить, пусть даже без волшебства?!

*

Семь десятилетий спустя в одно прекрасное утро маленький пальчик пересчитал головки увядших ромашек, стоявших в вазе на окне, а затем раздался хлопок в ладоши и звонкий торжественный голосок заполнил дом Ляпуса и Тилли, привлекая их внимание:
- Раз, два, три, четыре, пять... а я умею колдовать!!
Семь посвежевших ромашек поднялись вверх, и это определённо было волшебство.

@темы: фанфик, гет, джен, PG-13

---

[Арнель]

Давно тут не было активности! Когда выложу на Фикбук (жду финальной вычитки), кину сюда фик? Он не совсем уползание, он скорее возвращение тела духу, его давно лишённому.

---

И снова день рождения Уползанца!

[киса в свитере]

Дорогие сообщники, поздравляю с очередным днём рождения сообщества, желаю много прекрасных уползаний в наступившем новом году жизни соо. Реал, конечно, не отпускает многих из нас, но попробуем найти время и уползти тех, кто этого ждёт.

---

С днём рождения любимый бар "Уползанец"!

[киса в свитере]

Многая лета героям любимых книг! А мы уж всех уползём!

@темы: у стойки

---

Ученик вампира

[Танья Шейд]

Фандом: Энн Райс "Вампирские хроники"
Направление: джен с элементами гета
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Амадео, Мариус, Бьянка и др.
Пейринг: Амадео/Бьянка
Примечание. Попытка написать киносценарий по мотивам романа Энн Райс "Вампир Арман".
Предупреждение. Очень вольная трактовка. Концовка изменена.

Из ЗТМ

ЭКСТ. Притон работорговцев. Ночь. Открывается окно, человеческая рука выплёскивает из окна ведро с помоями.

ИНТ. Притон работорговцев. Тёмная, грязная комната без мебели, в которой еле-еле горит светильник. На дощатом полу лежит АМАДЕО, накрытый грязной тряпкой.

АМАДЕО. Господи, избави меня…

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Притон работорговцев. Комната торговца рабами. ТОРГОВЕЦ РАБАМИ сидит за столом, ссыпает в кошелёк золотые монеты. За кадром раздаётся громкий стук в дверь. Торговец рабами направляется к двери, открывает дверь, в помещение входит МАРИУС. Мариус одет во всё красное, его длинные, очень светлые волосы падают на плечи.

ТОРГОВЕЦ РАБАМИ. Что привело вас сюда, достойный господин?
МАРИУС. Мне нужен мальчик, которого привезли недавно. Тот, который отказывается работать. Ему пятнадцать лет, у него чудесные каштановые волосы и карие глаза.
ТОРГОВЕЦ РАБАМИ. Есть такой, но вам он не подойдёт. Посмотрите других наших юношей – прекрасный товар, скажу я вам!
МАРИУС. Мне нужен этот мальчик. Если не отдадите его мне – я сообщу властям о том, чем вы тут занимаетесь.
ТОРГОВЕЦ РАБАМИ. Как вы пожелаете, достойный господин. Я вас провожу.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Притон работорговцев. Грязная комната без мебели, где поселили Амадео. Амадео всё так же неподвижно лежит на полу. Открывается дверь, входят Мариус и торговец рабами.

МАРИУС. Я забираю мальчика.

Мариус подходит к Амадео, склоняется над ним, ласково трогает плечо.

МАРИУС. Амадео…

Амадео открывает глаза.

АМАДЕО. Мой спаситель… Вас Господь послал?
МАРИУС. Нет, я не посланец Господа. Но я спасу тебя.
ТОРГОВЕЦ РАБАМИ. Берите, берите, посмотрите, какой он сильный! Прекрасным работником будет!

Мариус берёт на руки Амадео. Амадео из последних сил пытается его обнять.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Ванная комната, на полу – большая ванна, наполненная водой. Рядом с ванной на деревянном табурете сидит Амадео, Мариус старательно вытирает Амадео полотенцем.

АМАДЕО. Мастер, я обязан вам жизнью. Клянусь, я никогда, никогда вас не покину! Вы мне больше чем отец! Хотя я совсем не помню своего отца…

Амадео хмурит брови.

МАРИУС. Здесь отныне твой дом. Забудь обо всём, что тебе пришлось пережить. Прошлое ушло навсегда.
АМАДЕО. Мастер, скажите, почему вы меня спасли? Что во мне особенного?
МАРИУС. Таких, как ты, нет больше в целом свете. Я это понял сразу, едва тебя увидел.
АМАДЕО. Не может быть! Ведь вы так похожи на посланца Небес, а я – обычный мальчишка, ни на что не годный…
МАРИУС. Если бы только ты мог увидеть себя моими глазами! Ты понял бы многое. Но пока знай, что одна твоя улыбка мне дороже всех сокровищ мира. Посмотри на меня. Разве мои глаза лгут?
АМАДЕО. Нет, мастер. Я никогда не посмел бы подозревать вас во лжи.

Мариус берёт Амадео на руки, прижимает к груди, целует в лоб. Амадео незаметно для себя засыпает. Мариус несёт Амадео по коридору палаццо, приходит в будущую спальню Амадео, подносит Амадео к роскошной кровати, бережно укладывает, укрывает одеялом.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Спальня Амадео. Утро. Амадео спит в кровати. Рядом с кроватью на деревянном табурете сидит ВИНЧЕНЦО. У Винченцо морщинистое лицо и седые волосы. Амадео просыпается.

ВИНЧЕНЦО. Доброе утро, дружок. Как себя чувствуешь? Ничего не болит?
АМАДЕО. Это был не сон, господин? Но где мой хозяин?
ВИНЧЕНЦО. Хозяина никогда не видят днём. Дождись вечера, тогда он появится.
АМАДЕО. Где я? Что это за чудесное место?
ВИНЧЕНЦО. Это дом господина Мариуса. Он художник, здесь находится его мастерская, здесь живут и подмастерья. Отныне ты – один из них.
АМАДЕО. Я – ученик господина Мариуса? Я готов всё для него сделать, возьмусь за любую работу!

Винченцо улыбается.

ВИНЧЕНЦО. Сначала позавтракай. Тебе ведь силы понадобятся.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Столовая. Утро. Амадео с аппетитом завтракает яичницей, по правую руку от него сидит РИКАРДО, по левую – ГАЭТАНО. Рикардо и Гаэтано тоже завтракают яичницей.

РИКАРДО. Таких людей, как господин Мариус, во всём мире больше не сыщешь! Он всех нас забрал от злых хозяев, обучает нас наукам и искусству, а затем мы отправимся в университет в Падуе – он сам так сказал.
АМАДЕО. Падуя? Это далеко отсюда?
ГАЭТАНО. Неблизко.

Лицо Амадео грустнеет.

АМАДЕО. Тогда я не хочу ехать в Падую. Ведь там не будет Мастера.
РИКАРДО. Не грусти, это будет ещё не скоро. Давай после завтрака прогуляемся, посмотришь Венецию.
АМАДЕО. Венецию?
ГАЭТАНО. Да, этот город зовётся Венецией. Неужели ты даже этого не знал? Видимо, издалека тебя привезли. Но мы тебе всё покажем и всему научим, станешь настоящим венецианцем!

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Вид Венеции сверху. День. Камера перемещается над домами и куполами церквей, останавливается над рыночной площадью.

Рыночная площадь, залитая солнечным светом. Торговцы зазывают покупателей, предлагая им яркие ткани, украшения, сочные фрукты. Амадео, Рикардо и Гаэтано подходят к прилавку с тканями.

РИКАРДО. Вот это голубое полотно тебе пойдёт, Амадео.
АМАДЕО. Оно цветом как ясное небо.
ГАЭТАНО. Спасибо господину Мариусу, он всегда хорошо нам платит. Берём эту ткань.
РИКАРДО. А вы вон туда посмотрите!

Амадео и Гаэтано оборачиваются. На площади за их спинами на небольшой сцене идёт представление комедии. Играют АКТЁР в образе богатого старика и АКТРИСА в образе молодой красавицы. Актёр одет в чёрное, актриса – в голубое.

АКТЁР. Прошу вас, станьте моей женой! Ведь такого молодца, как я, во всей Венеции не найти! Обещаю, вы будете купаться в золоте и серебре!
АКТРИСА. Вы имеете в виду серебро ваших волос? Спасибо, такого богатства и у моего деда хватает!

Амадео смеётся.

РИКАРДО. Ну вот, ты уже и смеёшься! Чувствую, дело у нас на лад пойдёт.
ГАЭТАНО. Это верно, в Венеции лечит сам воздух, как говорят поэты. Посмотрите, это Бьянка!

В толпе среди зрителей стоит БЬЯНКА. На ней прекрасное зелёное платье по моде конца пятнадцатого века. Завидев Амадео, Рикардо и Гаэтано, Бьянка опускает глаза, поворачивается и уходит.

АМАДЕО. Как она прекрасна!
ГАЭТАНО. Хороша собой, это верно! И цену себе знает. Половина Венеции за ней уже бегает. Кому она только не строила глазки!
РИКАРДО. Ты так говоришь, как будто это плохо! Да что может быть лучше, чем благосклонность красотки!
АМАДЕО (тихим голосом). Бьянка…
РИКАРДО. Ты наверняка с ней ещё увидишься. Она принимает в своём доме лучших поэтов, художников и философов. И господин Мариус у неё бывал. Тебя наверняка с ней познакомит, если попросишь.
ГАЭТАНО. Нам пора. Мы ведь сегодня ещё даже за работу не брались.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Мастерская. День. Амадео с готовностью берётся за кисть и краски, спешит к холсту, но внезапно меняется в лице и опускает кисть.

АМАДЕО. Не могу. Почему – не знаю. Я хотел нарисовать Мастера.
РИКАРДО. Ну, чего ты испугался? Господин Мариус наверняка рад будет получить свой портрет.
АМАДЕО. Не могу рисовать. Раньше мог, я это точно знаю.
ГАЭТАНО. Я слышал, что тебя держали в рабстве. Тебе многое пришлось пережить, вот и пропало вдохновение. Ты попробуй с чего-нибудь совсем простого, хотя бы человечка нарисуй. Палка, палка, огуречик…

Амадео с сомнением смотрит на кисть.

Появляется Мариус, не замечая остальных учеников, направляется прямо к Амадео.

МАРИУС. Как у тебя дела, Амадео? Понравилась тебе Венеция?
РИКАРДО. Он не может рисовать. Боится красок и кистей. Пожалуйста, хозяин, не сердитесь на него!
МАРИУС. Вижу, на щеках у тебя появился румянец. Прогулка пошла тебе на пользу.

Мариус задерживает взгляд на разрумянившихся щеках Амадео, берёт в свою ладонь его руку, рассматривает, затем с едва заметным вздохом отпускает.
Амадео замечает странную печаль Мариуса.

АМАДЕО. У вас случилось что-то плохое, Мастер?

Мариус улыбается.

МАРИУС. Что ты, вовсе нет. Но я хочу попросить тебя… Будь так добр, составь мне компанию сегодня вечером.

Амадео оживляется.

АМАДЕО. Я с радостью, Мастер! Для вас – всё что угодно!

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Сад при палаццо Мариуса. Ночь. Небо усыпано звёздами. На скамье рядом сидят Амадео и Мариус, они держатся за руки. На заднем плане – палаццо.
Крупным планом – их руки.
В кадре появляется Рикардо.

МАРИУС. Рикардо!
РИКАРДО. Слушаю, хозяин.
МАРИУС. Будь любезен, принеси лютню. Мы с Амадео хотели бы послушать твою музыку.
РИКАРДО. Сейчас, хозяин!

Рикардо поспешно уходит.

АМАДЕО. Здесь так красиво, хозяин. Мне кажется, я попал на Небеса. Но порой я боюсь, что просто сплю. Открою глаза – и это чудо исчезнет. И вы исчезнете…

Амадео замолкает, испугавшись собственных слов.

МАРИУС. Я никуда не денусь. Немного в мире найдётся таких сил, что заставили бы меня исчезнуть, но и им я не позволю этого сделать.
АМАДЕО. А что это за силы, Мастер?
МАРИУС. Огонь, например. Он опасен для всего живого, да и неживого тоже, если только это не камень. А я, увы, не из камня.
АМАДЕО. Это хорошо, что вы не из камня. Будь вы каменным – не были бы так добры ко мне.

Лица Амадео и Мариуса в профиль, повёрнуты друг к другу. Оба с нежностью смотрят друг другу в глаза.
Появляется Рикардо, в руках у него лютня.

Рикардо. Вот и я, хозяин. Вот эта лирическая баллада наверняка усладит ваш слух, и слух Амадео тоже.

Рикардо принимается играть. Слышна чудесная мелодия.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Комната Мариуса. Мариус пишет кистью портрет Амадео. Бросает кисть, начинает мерить шагами комнату, заложив руки за спину.

МАРИУС (З/К). Чего я хочу для этого мальчика? Я выбрал его для себя, считая, что ему уже нечего терять. Разве мог я подумать, что он так быстро вернётся к жизни? Какое право я теперь имею у него эту жизнь отобрать? Мне нужно заинтересовать его чем-то другим, чтобы он забыл обо мне. Но он не хочет забывать. Он слишком ко мне привязан! Я должен либо отпустить его, либо прогнать… и снова остаться в одиночестве. У меня больше нет сил… Почему я не такой же человек, как он? Почему я не могу стать человеком, вместо того чтобы тянуть его за собой во тьму?

Мариус хватается за голову. Крупным планом – его лицо, искажённое отчаянием. По щекам текут красные слёзы.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Сад при палаццо Мариуса. Поздний вечер. Мариус и Амадео прогуливаются по саду. Мариус с нежностью обнимает Амадео за плечи. На заднем плане – палаццо.

МАРИУС. Ты слишком много времени проводишь в палаццо, Амадео. Тебе нужно лучше познакомиться с городом, со здешними людьми. В твоём возрасте уже пора начать думать о прекрасных дамах…

Амадео краснеет.

МАРИУС. Могу посоветовать тебе навестить местную красавицу – Бьянку. У неё постоянно в доме много гостей, для которых она устраивает роскошные вечера. И сама она так хороша собой, словно сошла с картины великого художника.
АМАДЕО (оживлённо). Я могу навестить Бьянку? Прямо сейчас?

Мариус достаёт из кармана лист бумаги, на котором чернилами уже выведен адрес Бьянки. Протягивает бумагу Амадео.

МАРИУС. Вот здесь записан её адрес. Ты быстро найдёшь её дом.

Амадео убегает.

Лицо Мариуса – крупным планом, на нём видна печаль.

МАРИУС (тихим голосом). Почему я всегда должен терять то, что мне дорого?

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Бьянки. Бальный зал. Играют музыканты, богато одетые кавалеры и дамы танцуют. Бьянка сидит на диване рядом с богато одетым ФЛОРЕНТИЙЦЕМ.

БЬЯНКА. Ну что вы, синьор, вы мне льстите! Неужели и вправду нет во всей Венеции девушки прекраснее меня?
ФЛОРЕНТИЕЦ. Клянусь вам честью, синьорина! Я готов повторить это тысячу раз, чтобы у вас не осталось сомнений!
БЬЯНКА. Мне хочется пить. Может быть, составите мне компанию?
ФЛОРЕНТИЕЦ. С удовольствием, прекрасная Бьянка!

Бьянка берёт два наполненных бокала, один подаёт флорентийцу, другой оставляет себе. Оба выпивают напиток.

ФЛОРЕНТИЕЦ. Что-то меня в сон потянуло… Нужно выйти на свежий воздух…

Глаза у флорентийца закрываются.
Крупным планом – рука Бьянки. Незаметно для флорентийца она засовывает руку ему в карман и вытаскивает кошелёк и исписанные бумаги. Кошелёк и бумаги Бьянка прячет у себя в сумочке.
Флорентиец отрывает глаза.

ФЛОРЕНТИЕЦ. Простите, синьорина, но мне и в самом деле нужно подышать воздухом.

Флорентиец уходит. Бьянка очень серьёзно глядит ему вслед.

Появляется Амадео, подходит к дивану, где сидит Бьянка.

АМАДЕО. Прекрасная Бьянка, надеюсь, вы и мне не откажете в гостеприимстве…
БЬЯНКА. Разумеется, не откажу, молодой синьор. Не назовёте ли вы своё имя?
АМАДЕО. Меня зовут Амадео, синьорина. Я ученик господина Мариуса…
БЬЯНКА. Что? Господин Мариус? Тот самый, что написал мой портрет?

Бьянка горячо пожимает Амадео обе руки.

БЬЯНКА. Для ученика Мариуса двери моего дома открыты в любое время! Не почитаете ли вы мне стихи, синьор Амадео?
АМАДЕО. Увы, я не пишу стихов, синьорина. Я всего лишь подмастерье у господина Мариуса, даже рисовать не умею. Хотя он старается научить меня всем наукам, чтобы потом я мог отправиться в университет в Падуе.
БЬЯНКА. Уверена, вас ждёт прекрасное будущее, синьор Амадео!
АМАДЕО. Вот только сам я совсем не хочу уезжать. Мастер для меня больше чем отец, я бы лучше умер, чем покинул его.
БЬЯНКА. Наверное, хорошо, когда в жизни есть кто-то настолько близкий…
АМАДЕО. А в вашей жизни нет такого человека, прекрасная Бьянка? Простите, я задал бестактный вопрос…
БЬЯНКА. Увы, я одинока, синьор Амадео. Даже в этой толпе людей мне одиноко – ведь среди них нет никого, кому я могла бы доверить всё, что у меня на сердце.
АМАДЕО. От души желаю, чтобы однажды вы встретили такого человека! Пока же я могу предложить вам лишь танец. Могу ли я просить вас подарить мне танец, синьорина Бьянка?
БЬЯНКА. С удовольствием, синьор Амадео.

Амадео и Бьянка оказываются в толпе танцующих, под лирическую музыку сами начинают танцевать. Амадео умело ведёт Бьянку в танце.
Музыканты с вдохновением играют на своих инструментах.
Лица Амадео и Бьянки – крупным планом, проплывают перед камерой, сменяя друг друга. У обоих на щеках румянец, оба искренне улыбаются.
Бальный зал, вид сверху. В зале кружится в танце множество пар, среди них – Амадео и Бьянка.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Комната Мариуса. Мариус стоит спиной к зрителю и старательно пишет картину. На картине – изображение Амадео на коленях, его руки сложены в молитве, он окружён ангелами с чёрными крыльями.
Амадео входит. Мариус не оборачивается.

МАРИУС (почти без выражения). Уходи, Амадео.
АМАДЕО. Мастер, вы не рады меня видеть?
МАРИУС. Я сказал – уходи.
АМАДЕО. Мастер, чем я провинился перед вами?
МАРИУС. Ты был у Бьянки?
АМАДЕО. Да, Мастер… Мастер, вы же сами меня к ней послали! Я сделал то, что вы просили, почему же вы теперь мной недовольны?
МАРИУС. Иди к себе. Прошу тебя.

Мариус начинает быстрее работать кистью. Амадео уходит.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Бьянки. Личные покои Бьянки. Темно, зажжена только одна свеча. Без стука входит БАНКИР, садится на стул.

БАНКИР. Всё исполнено?
БЬЯНКА. Всё исполнено, кузен.

Бьянка отодвигает ящик своего комода, достаёт оттуда бумаги и кошелёк, которые украла у флорентийца. Подаёт бумаги и кошелёк банкиру. Банкир просматривает бумаги.

БАНКИР. Ты хорошо поработала, прелестная Бьянка.
БЬЯНКА (тихим голосом). Рада, что не разочаровала вас, мой покровитель.
БАНКИР. Ты ведь помнишь, что с тобой случится, если ты однажды меня разочаруешь.
БЬЯНКА. Разумеется, помню, мой покровитель.

Банкир встаёт со стула.

БАНКИР. Приятных тебе снов, Бьянка! Думаю, вскоре увидимся снова.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Спальня Амадео. Амадео спит в своей кровати.
Веки Амадео – крупным планом.

ПЕРЕХОД

ЭКСТ. Каменная пустыня. Амадео стоит посреди её. В кадре появляется ВАМПИР-МОНАХ. Вампир-Монах одет в грязное монашеское одеяние, у него очень бледное лицо, его чёрные волосы спускаются до плеч, тонзура отсутствует.

ВАМПИР-МОНАХ. Берегись своего учителя, Амадео. Берегись, пока не стало поздно. Ты видишь от него только добро – но способны ли твои глаза видеть всё на свете? Быть может, им доступна только малая часть?
АМАДЕО. Кто вы? Чего хотите?
ВАМПИР-МОНАХ. Почему твой наставник появляется только вечером и ночью? Почему никогда не принимает участия в трапезах со своими учениками? Почему он выкупил тебя, если ты больше не можешь рисовать? Почему сердится на тебя, когда ты делаешь то, что он говорит?
АМАДЕО. Говорите прямо. Что вам нужно?
ВАМПИР-МОНАХ. У Мариуса свои намерения, и намерения это недобрые. Ему нужен был юноша, чтобы использовать его для нечистого ритуала. Ты знаешь о том, что в Венеции Мариуса считают колдуном?
АМАДЕО. Нет…
ВАМПИР-МОНАХ. Об этом все говорят за закрытыми дверями. Только в глаза никто правды не скажет. Все его боятся из-за его богатства. Ты ведь его любишь, правда?
АМАДЕО. Да, люблю.
ВАМПИР-МОНАХ. А меня ты смог бы полюбить? Вижу, что не смог бы. Это грустно, но мне приходится мириться с тем, что я есть. А Мариус мириться не желает, ему нравится лгать. Почему у него есть красивый дом, музыка, есть ученик, так искренне его любящий – а я должен себя всего этого лишать? Почему только мне должно быть так горько?

Амадео испуган.

ВАМПИР-МОНАХ. Ну, обними же меня, как обнимаешь Мариуса! Позволь мне услышать, как стучит твоё сердце! Ты так прекрасен – потому что живой. А я нет. Если бы ты знал, как я хочу тебя обнять, как хочу вспомнить, что это такое – быть живым… Но одно моё прикосновение – и ты станешь как я! И как Мариус! Он такой же, запомни!

ИНТ. Палаццо Мариуса. Спальня Амадео. Амадео с ужасом просыпается в кровати.

АМАДЕО. Какой жуткий сон! Кто был этот монах? Что у него общего с Мастером?

В ЗТМ.

Из ЗТМ.

Панорама Венеции. На экране в убыстрённом темпе сменяются времена года: лето, осень, зима, весна, лето, осень, зима, весна, лето.

РАССКАЗЧИК (З/К). Миновало два года…

ИНТ. Палаццо Мариуса. Комната Мариуса. Амадео стоит напротив Мариуса, смотрит ему в глаза.

АМАДЕО. Мастер, почему вы так переменчивы ко мне? То ласковы со мной, как с родным сыном, то словно видеть меня не хотите? Мне кажется, вы храните какую-то тайну, которая вас мучит, но со мной вы боитесь ей поделиться.

Амадео подходит ближе к Мариусу.

АМАДЕО. Не бойтесь, Мастер. Я уже не ребёнок. Я давно понял, что вы не обычный человек.

Лицо Мариуса крупным планом. На нём явная тревога.

АМАДЕО. Вы никогда не появляетесь днём, никогда с нами не едите. Вы прогоняете меня от себя, словно боитесь, что я попаду в беду, если буду с вами. Но я клянусь честью – если будет нужно, ради вас я не побоюсь и самого чёрта!

Мариус закрывает лицо руками.

МАРИУС (дрожащим голосом). Не говори так… Не говори… Ты и понятия не имеешь…
АМАДЕО. Мастер, на вас какое-то проклятие? Если так, то это не ваша вина!
МАРИУС (тихо). Неужели ты тоже хочешь быть проклятым, Амадео?
АМАДЕО. Почему я буду проклят?
МАРИУС (срываясь на крик). Так смотри же!

Крупным планом – лицо Мариуса. Мариус открывает рот и обнажает длинные клыки.
Амадео испуган, но не пытается убежать.

МАРИУС. Ты этого хочешь? То же самое будет и с тобой, если мы не расстанемся. Ты понимаешь, что служит пищей таким, как я? Понимаешь?!

Амадео молчит, его лицо непроницаемо.


МАРИУС. Ты немедленно отправляешься в Падую. Завтра же. Винченцо упакует твои вещи.

Амадео бросается к Мариусу, обнимает его.

АМАДЕО. Вы питаетесь кровью, верно? Человеческой кровью?
МАРИУС. Кровью злодеев. Полторы тысячи лет назад я дал клятву не причинять вреда невинным людям и не нарушил её с тех пор ни разу.
АМАДЕО. Вы верны своей клятве – так почему же не верите моим? Почему не верите, что я никогда вас не брошу? Вас много обманывали в жизни? Но я тоже многое пережил – однако сумел вам поверить. Доверьтесь и вы мне, прошу вас.
МАРИУС. Амадео, я поверю тебе. Поверю, когда ты пройдёшь последнее испытание.
АМАДЕО. Я готов на всё. Лишь бы вы стали мне доверять.
МАРИУС. Тогда следуй за мной.

В ЗТМ.

Из ЗТМ.

ЭКСТ. Палаццо Бьянки, фасад. Ночь.

ИНТ. Палаццо Бьянки. Личные покои Бьянки. На заднем плане – кровать Бьянки, на левой от зрителя стене – зеркало.

АМАДЕО. Мастер, зачем мы здесь?
МАРИУС. Пришёл час испытания.
АМАДЕО. Это дом Бьянки! При чём здесь она?

Открывается дверь, входит Бьянка.

БЬЯНКА. Синьор Мариус! Как я соскучилась! Но почему вы не постучали?
МАРИУС. Смотри, Амадео! Смотри, что мне подобные делают с людьми! С людьми из плоти и крови, такими, как ты!
АМАДЕО. Бьянка – не злодейка, Мастер!
МАРИУС. Ты так думаешь? А если я скажу тебе, сколько людей она ограбила? Она заводит разговор с намеченной жертвой, затем предлагает ей бокал, в который подмешано снотворное – и, когда жертву сковывает дремота, твоя Бьянка совершает своё чёрное дело!
БЬЯНКА. Меня заставили! Синьор Мариус, неужели в вашем сердце нет ни капли жалости к несчастной девушке?
АМАДЕО. Давайте выслушаем Бьянку, Мастер. Иначе, если вы попытаетесь до неё дотронуться, вам придётся меня убить.
БЬЯНКА. Спасибо тебе, Амадео… Синьор Мариус, я говорю вам правду. Меня заставили. Когда умерли мои родители, я осталась на попечении своего кузена, богатого флорентийского банкира. Это он поселил меня здесь, он подарил мне этот богатый дом и дал много денег. Но взамен он требует, чтобы я воровала деньги и ценные бумаги у его врагов. Если я его ослушаюсь, он меня отравит!
АМАДЕО. Вы слышите, что она говорит, Мастер? Разве можно наказывать жертву и оставлять настоящего виновника гулять на свободе? Нам нужно расправиться с этим банкиром, Мастер, а не с бедняжкой Бьянкой!
БЬЯНКА. Освободите меня от кузена, синьор Мариус. Если сделаете это – я буду вам благодарна всю мою жизнь, выполню любую вашу просьбу.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Таверна. Ночь.

ИНТ. Зала в таверне. За столом сидит банкир, перед ним стоит пустая кружка. Банкир пьян.

БАНКИР. Правду говорят, что не найти города лучше Флоренции. В этой Венеции что? Сплошная вода. Наверняка стоять этому городишку осталось недолго. Однажды все отсюда уедут… или утонут.

Банкир пьяно смеётся.
За спиной банкира появляются Амадео и Мариус.

МАРИУС. Доброй вам ночи. Мы, случайно, не знакомы?
БАНКИР. Как же, здесь о вас все наслышаны, синьор Мариус. Какая честь с вами встретиться! Кстати, если вам нужны мои профессиональные услуги…
МАРИУС. Пока не нужны, благодарю вас. А вот поговорить очень хотелось бы. Но не здесь.
БАНКИР. Предпочитаете свежий воздух, синьор Мариус? И то правда, здесь одной только рыбой и пахнет.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Берег канала. Ночь. На берегу канала, возле самой кромки воды – Амадео, Мариус и банкир.

МАРИУС. А теперь смотри, Амадео…

Амадео испуган. Его лицо крупным планом.

Банкир отходит, останавливается у самого края воды, на его лице суеверный ужас.

БАНКИР (кричит). Нет! Сгинь, нечистая сила!

Мариус спиной к зрителю надвигается на банкира.

Амадео внезапно бросается между ними, встаёт на пути у Мариуса.

АМАДЕО. Мастер, нет! Умоляю! Пощадите его!
МАРИУС (спокойным голосом). А как же Бьянка?
АМАДЕО. Давайте отправим его в тюрьму. Да, в тюрьму! У нас есть против него улики!
МАРИУС. Будь по-твоему, Амадео. Эх, видно, я сегодня так и не поужинаю…

Банкир подходит к Амадео, обнимает его сзади.
Внезапно Амадео вскрикивает, падает, сбивая с ног банкира.
Банкир падает в канал.
Крупным планом – круги на воде.
Мариус бросается к Амадео, вытаскивает окровавленный кинжал у него из спины.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ИНТ. Палаццо Мариуса. Спальня Амадео. Над раненым Амадео, лежащим в постели, склоняются Мариус и Бьянка.

МАРИУС. Прости меня, мальчик…
БЬЯНКА. Мой спаситель… Ты обязательно поправишься…

Мариус выпрямляется.

МАРИУС. Я вынужден уйти до заката. Ты сможешь найти сиделок для Амадео?
БЬЯНКА. Я сама буду ему сиделкой. Сколько потребуется.
МАРИУС. Я уже послал за врачом. Винченцо всегда мне послушен, он быстро приведёт помощь.

Мариус уходит.

Крупным планом – закрытые веки Амадео.

ПЕРЕХОД

ЭКСТ. Степь. День. По степи скачут на лошадях Амадео и его отец ИВАН. За ними гонятся работорговцы на лошадях, вооружённые арбалетами.
Один из работорговцев выпускает две стрелы подряд. Одна стрела вонзается в спину Амадео, другая – в спину Ивана. Амадео и Иван падают с лошадей.

ПЕРЕХОД

Амадео мечется на кровати. Бьянка взволнованно вглядывается в его лицо.

АМАДЕО (в бреду). Отец! Отец, не покидай меня! Отпустите, уберите свои руки!
БЬЯНКА. Ты дома, Амадео. Всё хорошо… Я здесь… Ты меня спас, Амадео…

Крупным планом – лицо Бьянки. Бьянка плачет.

Амадео на кровати шевелит губами. Бьянка наклоняется ниже.

АМАДЕО. Меня зовут Андрей…

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Большая католическая церковь. Вечер, после заката.

ИНТ. Большая католическая церковь. Амадео и Мариус стоят перед изображением Мадонны с Младенцем.

АМАДЕО. Когда-то я тоже писал иконы, Мастер. Это было в Киеве, где мы жили с отцом и матерью. У меня была ещё сестра…

Амадео тихонько вздыхает.

МАРИУС. Ты скучаешь по ним? Хочешь их навестить?
АМАДЕО. А это возможно, Мастер?

Мариус хитро улыбается.

МАРИУС. Ты ещё увидишь, на что я способен.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Ночь. Небо. По небу летит Мариус, обеими руками прижимая к себе Амадео.

МАРИУС (весело). Не бойся, не уроню!
АМАДЕО (весело). Ничуть не боюсь, Мастер!

ЭКСТ. Вид сверху. Панорама Киева. Поздний вечер.

ЭКСТ. Деревянный дом в Киеве. Из трубы идёт дым. Поздний вечер.

Амадео и Мариус опускаются возле деревянного дома.

АМАДЕО (взволнованно). Пойдёмте со мной, Мастер. Я должен представить вас как своего спасителя.
МАРИУС. Иди один, Амадео. Если я пойду с тобой, мне наверняка предложат угощение, а я не могу есть обычную пищу. И отказаться тоже не могу – иначе нарушу законы гостеприимства.

Амадео смотрит на Мариуса с сожалением и отчасти с сочувствием.

ИНТ. Комната в деревянном доме. За прялкой сидит МАТЬ АМАДЕО, сестра АННУШКА возится у печи с готовкой, у дальней стены на лавке с хмурым видом сидит Иван. За кадром раздаётся стук в дверь. Иван поднимается с лавки, подходит к двери, открывает дверь.
Дверной проём, в нём фигура Амадео.
Лицо Амадео крупным планом. По щекам Амадео текут слёзы.

АМАДЕО. Это я, отец. Твой Андрей. Я не призрак и не дух. Я остался жив…

Иван, плача от радости, заключает Амадео в объятия. Подбегают мать Амадео и Аннушка.

ИВАН. Это просто чудо! Мы ведь считали тебя погибшим, сынок, я винил себя в твоей смерти… Воистину бесконечно милосердие Небес!
МАТЬ АМАДЕО. Каким ты стал красивым, сынок… Совсем большой…
АННУШКА. Где же ты был, Андрей? Два года как мы тебя потеряли!
АМАДЕО. Меня привезли рабом в Венецию, это город в Италии. Меня выкупил господин Мариус, художник, прославленный в тех краях. Он дал мне образование, а благодаря работе в его доме я разбогател.

Амадео снимает заплечный мешок, достаёт оттуда пригоршню драгоценностей.

АННУШКА. Да таких колечек и у самой княгини нет!
АМАДЕО. Бери себе какое хочешь, сестрица.
ИВАН. Останься с нами, Андрей. Ты не представляешь, как плохо нам без тебя было.

Амадео берёт его за плечи.

АМАДЕО. Представляю, отец. Но я стал взрослым и не могу оставаться под родительским кровом. У меня есть моя жизнь в Венеции… Но я обязательно приеду ещё, обещаю!
АННУШКА. Кто-то в Венеции мил твоему сердцу?
АМАДЕО (серьёзно). Да.
МАТЬ АМАДЕО. Тогда хоть эту ночь поспи дома. И отужинай с нами, прошу тебя.
ИВАН. Вот та икона, что ты написал последней. Возьми её с собой, она твоя.
АМАДЕО. Пусть эта икона хранит мою семью. И напоминает вам обо мне.
МАТЬ АМАДЕО (всхлипывая). Ну тогда хотя бы это возьми!

Мать Амадео протягивает ему расписное деревянное яйцо. Амадео берёт его, как величайшую драгоценность, укладывает в заплечный мешок. Затем целует мать в щёку.

ЭКСТ. Деревянный дом в Киеве. Ночь. Над домом висит месяц.

Спиной к зрителю неподвижно стоит Мариус.

ИНТ. Комната в деревянном доме. На лавке спит Амадео.

ПЕРЕХОД

ЭКСТ. Каменная пустыня. Амадео стоит посреди её. Напротив него – вампир-монах.

ВАМПИР-МОНАХ. Ты до сих пор тёплый… До сих пор живой… Не могу поверить. Сколько же Мариус может ждать?
АМАДЕО. Я тёплый и живой, таким и останусь. Теперь я знаю, что Мастер – вампир, как и ты. Ты меня больше ничем напугать не сможешь.
ВАМПИР-МОНАХ. Ты по-прежнему считаешь, что я пытаюсь тебя напугать? Я лишь хочу спасти тебя. Я несу в этот мир зло, но я признаю это открыто. Мариус же не хочет признаться в этом самому себе. Он одинок… Мы все одиноки, даже когда нас собирается целое собрание. Мы все пусты изнутри и потому не можем помочь заполнить пустоту другим себе подобным. Мариуса тянет к тебе, потому что ты полон жизни. Как и меня. Встреться мы наяву, а не во сне – я убил бы тебя, выпив твою тёплую кровь. Мне не нравится убивать, но такова моя судьба. Но сейчас я могу поговорить с тобой, не отнимая у тебя жизнь. Послушайся моего совета: покинь Мариуса как можно скорее!
АМАДЕО. Ты не можешь разлучить меня с Мастером. Никому это не под силу.
ВАМПИР-МОНАХ. Тогда ты станешь таким, как я. Ты хотя бы можешь представить, каково мне приходится? Я каждую ночь лишаю жизни невинных людей – такова моя сущность. Я лишён всех радостей и удовольствий, которыми наслаждаются люди. Ах, я помню, как был человеком! Как было хорошо, честно потрудившись днём, вечером отойти ко сну. Я не понимал, как был тогда счастлив. Потом стало поздно… И для тебя будет поздно, если не успеешь спастись. Самое страшное зло – это то, которое притворяется добром.
АМАДЕО. Кто ты? Как тебя зовут?

ПЕРЕХОД

Амадео лежит на лавке в деревянном доме.

АМАДЕО. Это был только сон… Но почему у меня плохое предчувствие? Чего хочет этот вампир?

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Улица Венеции. Поздний вечер. По улице идут Мариус и Бьянка.

МАРИУС. Я собираюсь устроить бал в саду при палаццо. Не будете ли вы так любезны помочь мне с праздником?
БЬЯНКА. С большим удовольствием. Я просто обожаю балы! К тому же, мы так и не отпраздновали выздоровление Амадео.
МАРИУС. Значит, решено.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Сад при палаццо Мариуса. Поздний вечер. Все деревья украшены разноцветными фонариками. В саду танцуют нарядные кавалеры и дамы.
Амадео умело ведёт в танце Бьянку.
Мариус сидит на скамье, наблюдая за танцорами.

МАРИУС (З/К). В моей жизни наступил золотой век. Я так боялся, что Амадео забудет обо мне, встретившись со своей семьёй. Но вот он, здесь, совсем рядом со мной. Возможно, я могу обрести счастье, не забирая никого с собой во тьму? Я не удерживаю при себе Амадео – но он сам не хочет уходить. Так, может быть, он проживёт со мной долгие годы? Я совсем не против, чтобы когда-нибудь он привёл в мой дом свою жену. Я словно сам стал человеком. Только бы ничто не нарушило этого счастья. Порой кажется, что всё вокруг так хрупко… Нет, нужно забыть о сомнениях. Мои ученики отправятся в Падую, получат образование и, сделав себе имя на избранном ими поприще, будут поминать меня добрым словом. Мои картины радуют людей, которые ими любуются. Конечно, я не Боттичелли… Но какой смысл себя с ним сравнивать, если все люди так различны? Если бы я до сих пор верил в римских богов, как меня учили когда-то в детстве, я бы вознёс им молитвы за ниспосланное мне благо.

Люди в саду продолжают танцевать. Мариус приглашает на танец даму лет 40, они присоединяются к танцующим.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Палаццо Мариуса. Глубокая ночь.
Окно. В кадре появляется рука, она разбивает стекло, затем бросает в окно горящий факел.

ВИНЧЕНЦО (за кадром). Пожар!

Палаццо охватывают языки пламени.

ИНТ. Палаццо Мариуса. Коридоры. В панике мечутся ученики Мариуса в ночных рубашках, среди них – Амадео, Рикардо и Гаэтано.

Языки огня охватывают шторы, мебель, картины.

ЭКСТ. Палаццо Мариуса. Глубокая ночь. Палаццо охвачен огнём.
По стенам, словно насекомые, ползут вампиры. Одеты они в грязные монашеские одеяния, такие же, как у вампира-монаха.

ИНТ. Палаццо Мариуса. Коридоры. Появляется Мариус. Лицо у него очень бледное.

МАРИУС. Они всё-таки пришли за мной!
ВАМПИРЫ. Отступник! Отступник! Ты сгоришь в огне!

Мариус хватает факел, начинает отбиваться от вампиров.

МАРИУС. Дети, бегите!

Амадео, Рикардо и Гаэтано хватают факелы и пытаются отбиться от вампиров. Те сильнее и тоже вооружены факелами. Завязывается неравный бой.

Мариус дерётся факелом с вампирами на краю канала. Вампиры начинают отступать, кажется, что Мариус побеждает. Один из вампиров кидает в Мариуса факел. На Мариусе загорается одежда. Через миг на том месте, где стоял Мариус, виден лишь огромный костёр.

Крупным планом – искажённое ужасом лицо Амадео.

АМАДЕО. Нет!!!

Один из вампиров сбивает Амадео с ног. Затем вампиры сбивают с ног Рикардо и Гаэтано.

Охваченный пламенем Мариус прыгает в канал.
Вид из воды. Пламя на Мариусе погасло, но его одежда сгорела, волосы сгорели, тело почернело.
Мариус лежит на дне канала, не в силах двинуться.

Рикардо дерётся с одним из вампиров. Вампир срывает с него рубашку. Становится виден нательный крест на груди Рикардо. Вампиры в ужасе отшатываются.

РИКАРДО. Они боятся креста! Снимайте все рубашки!

Обнажённые по пояс ученики Мариуса движутся на вампиров с факелами. У каждого ученика на груди – нательный крест.
Вампиры ударяются в бегство.

Амадео в слезах. Бьянка и Рикардо заботливо обнимают его за плечи.

Мариус из последних сил выбирается из канала, падает.
Приближаются Амадео, Рикардо, Гаэтано и Бьянка.

МАРИУС. Амадео, иди… Ты видишь, во что я превратился… Я чудовище… Такое же, как они… Пытался стать человеком, да не получилось… Живи как человек, Амадео. Ты теперь совсем взрослый, и у тебя вся жизнь впереди. Тебе ведь нравится Бьянка, я прав?

Амадео плачет.

АМАДЕО. Я никогда вас не покину, Мастер. Я сказал это в первую же ночь нашего знакомства.

МАРИУС. Всё погибло. Все мои картины. Остались только вы. И вы уже больше не дети. Молодые сильные мужчины, доказавшие свою отвагу. Как бы мне хотелось увидеть ваше будущее… Но я не могу двинуться. Мне нужны силы, а я не могу охотиться.
РИКАРДО. Учитель, давайте мы для вас рыбы наловим? Мы все хорошо рыбачим.
БЬЯНКА. Вы восстановите ваши картины, синьор Мариус, непременно восстановите! Ведь руки у вас сохранились, они смогут держать кисть, когда вы окрепнете. Скажите, вы сможете ехать на носилках? Я хочу пригласить всех вас к себе на время, не в сгоревшем же палаццо вам жить.
МАРИУС. Они вернутся за мной. Не подвергай себя опасности, Бьянка… Возьми моих учеников, а меня оставь.
ГАЭТАНО. Скажите, где прячутся ваши враги, учитель. Мы найдём их днём, когда они беспомощны, и уничтожим всех до единого.
МАРИУС. Катакомбы в Риме… Нет, что я говорю! Не ходите туда ни за что! Это безумно опасно!
ГАЭТАНО. Вы сами сказали – мы уже мужчины.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Палаццо Бьянки. Раннее утро, перед рассветом.

ИНТ. Палаццо Бьянки. На полу постелено множество одеял. На одеялах спят ученики Мариуса.
Среди них – Амадео. В правой руке он сжимает деревянное расписное яйцо, подаренное ему матерью.
Бьянка, не дойдя до своих покоев, опускается на простыню по левую сторону от Амадео. Её глаза закрываются. Правая рука тянется к Амадео, берёт его за свободную левую руку.
Вид сверху. Амадео и Бьянка спят, взявшись за руки.

В ЗТМ

Из ЗТМ

ЭКСТ. Лесная поляна у озера. Неопределённое время суток. Рядом с озером бьёт родник, слышно его журчание.
На поляне стоят Амадео и вампир-монах. В руках у Амадео деревянный ковш с водой.
Амадео и вампир-монах пристально смотрят друг на друга.
Амадео протягивает вампиру-монаху ковш с водой.

АМАДЕО. Возьми. Это чистая родниковая вода. Твоя жажда пройдёт, вот увидишь.

Вампир-монах с недоверием смотрит на ковш.

АМАДЕО. Не бойся. Простая вода не может причинить вреда вампиру, ведь верно?

Вампир-монах берёт ковш, подносит к губам, начинает пить – сначала нерешительно, потом с наслаждением.

АМАДЕО. Вот видишь, как всё просто.

Грязное монашеское одеяние на вампире-монахе сменяется средневековой одеждой горожанина - туникой и штанами. Эта одежда неброская, но чистая.
Амадео берёт вампира-монаха за руку. Вампир-монах опускается на колени. Амадео опускается на колени вслед за ним.

ВАМПИР-МОНАХ. Как бьётся твоё сердце… Как музыка…
АМАДЕО. А у тебя руки совсем не ледяные. Не холоднее, чем вода в роднике.

Вампир-монах обнимает Амадео. Амадео обнимает его в ответ.

АМАДЕО. Мы ведь больше не враги?
ВАМПИР-МОНАХ. Нет.

Вампир-монах целует Амадео в лоб.

ЭКСТ. Вечернее небо. По небу бегут облака.

РАССКАЗЧИК (З/К). Вскоре в Рим, где обосновались враги Мариуса, отправился отряд молодых юношей, которых вели Рикардо и Гаэтано. Но вампиров они не нашли. Римские катакомбы опустели, словно там никто и не жил никогда. На Мариуса римские вампиры больше никогда не нападали – просто исчезли бесследно.

ЭКСТ. Вид сверху. Панорама Венеции. День.

РАССКАЗЧИК (З/К). Оправившись от ожогов и вернув себе силы, Мариус вновь принялся творить. Возможно, он творит и до сих пор, взяв себе псевдоним.

ЭКСТ. Церковь. День.

РАССКАЗЧИК (З/К). Амадео и Бьянка вскоре поженились. В отличие от других учеников Мариуса, Амадео не отправился в Падую, а навсегда остался с Мариусом как его помощник. Вампира в монашеском одеянии он с тех пор не видел никогда – не во сне, не наяву. Имя этого существа так и осталось для Амадео тайной.

@темы: фанфик, джен, PG-13

---

История о колдовстве и людях (окончание)

[Танья Шейд]

Название: История о колдовстве и людях
Фандом: Энн Райс "Вампирские хроники", фильм "Интервью с вампиром"
Направление: джен, гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, романтика, приключения
Размер: миди
Персонажи: Луи де Пон дю Лак, Иветт, Лестат де Лионкур, Клодия, Арман, Сантьяго, сестра Луи
Пейринг: Луи/Иветт, Клодия/НМП, Арман/НЖП, сестра Луи/её муж
Предупреждение: OOC

Часть 19

Парадные двери Театра вампиров им отворил подобострастно улыбающийся швейцар, оказавшийся, к удивлению Луи, человеком. Чем дальше они с Сантьяго углублялись в коридоры театра, тем больше людей попадалось им на пути. Но что здесь делали эти люди? Держали ли их на положении рабов – или они пошли в услужение к вампирам добровольно?
В общем-то, внутри на обычный человеческий взгляд не было ничего особенного. Фойе, коридоры, запертый пока зрительный зал, гримёрные артистов… Готический антураж, разумеется, соответствовал названию, но окажись Луи в подобном театре лет двадцать назад, когда сам был человеком – не заметил бы совершенно ничего подозрительного.
Сантьяго принюхался.
- Умираю с голоду, - мрачно произнёс он. – Пять ночей не охотился, ничего в рот не брал. Ох и трудно же… Одно хорошо – ждать недолго осталось.
- Зачем же вы так с собой? – поражённый словами странного вампира, Луи на мгновение забыл о своей неприязни. – Какой смысл изводить себя голодом?
- А как иначе распалить себя перед пиршеством? – на лицо Сантьяго вернулась ухмылка. – Чем дольше отказываешь себе в удовольствии, тем оно желанней, когда приходит час. Господин Арман порой месяцами не прикасался к пище, чтобы потом познать наслаждение, неведомое тем, чья воля слаба…
- Могу ли я поговорить с господином Арманом? – поспешно спросил Луи, которому общество Сантьяго успело порядочно надоесть.
- Никак нет, - уверенно произнёс Сантьяго. – Господин Арман в отбытии, до его возвращения Театром вампиров заправляю я. Надеюсь, представление тебе придётся по нраву, ха-ха! Только вот тебе в нём отведена роль зрителя, и на большее не надейся.
Он зашептал Луи в ухо:
- Мне ты без особой надобности. Но господин Арман повелевает всеми вампирами в Париже, так что тебе необходимо явиться пред его очи. Кто бы мог представить, что наши актёры не смогут тебя выследить на протяжении десяти лет? И что только мне это удастся, как раз тогда, когда господин в отъезде? Подумать только, показав тебя господину Арману, я смогу просить о повышении!
До представления, по словам Сантьяго, осталось всего несколько минут. Для Луи отвели отдельную ложу. Все же остальные зрители в зале, к его удивлению, оказались обычными людьми, а вовсе не вампирами.
- Знатные персоны, - сказал про них Сантьяго. – С тугими кошельками. Кто бы мог подумать, что Сантьяго когда-нибудь будет вхож в высшее общество? А вон оно как получилось. Эти смертные жаждут зрелищ – так дадим им то, в чём они так нуждаются!
Спектакль начался. Если это вообще можно было назвать спектаклем. Актёры-вампиры, выдающие себя за людей в костюмах вампиров – надо же было такое придумать! – разыгрывали сценки, каждая из которых должна была подводить зрителей к мысли о быстротечности жизни и о конечном торжестве смерти. Всё это происходило под рокот барабанов, отбивавших один и тот же дикий ритм где-то за сценой.
И не жалко богатым господам платить за такое из своих кошельков, подумалось Луи. В чём смысл этого представления? Любой человек и так знает, что он не бессмертен, за этим знанием не нужно идти в театр!
Барабаны тем временем звучали всё громче. И Луи внезапно понял, что глаз не может отвести от сцены. Он уже не ждал никакого сюжета от абсурдного представления, он ждал лишь кульминации, которая непременно должна была наступить…
И вот барабаны смолкли, и двое вампиров в чёрном вытолкнули на сцену девушку. Луи сразу же понял, что девушка эта – не вампир и что ей очень страшно.
- Пощадите! – выкрикнула она, когда Сантьяго вывел её на середину сцены. – Я хочу жить!
- Разве наше представление ничему тебя не научило? – проговорил ей в ухо Сантьяго. – Или ты невнимательно смотрела? Все люди умирают – так какая разница, сейчас или потом?
В руке у него очутился кинжал, он полоснул им по платью несчастной девушки, оставив ту обнажённой по пояс. А барабаны всё били.
Казалось, сердце Луи стучит в одном с ними ритме. Он видел, как Сантьяго, приобняв девушку, сопротивляется отчаянному желанию, чтобы не оборвать представления раньше времени. Сам же Луи будто приклеился к своему креслу, барабаны, бьющие словно внутри него, мешали ему встать, даже для того, чтобы попытаться помочь несчастной…
Сантьяго провёл кинжалом по коже намеченной жертвы, по груди у той потекла красная струйка – и Луи захлебнулся в аромате чудеснейшего нектара, по сравнению с которым вкус свиной крови заставил бы скривиться от отвращения. В ужасе Луи вцепился в подлокотники кресла, но ничто сейчас не могло бы противостоять дремавшему в нём столько лет хищнику, который теперь поднял голову и требовал еды. Луи пробовал задержать дыхание, но чудесный запах был ему необходим, как человеку – кислород.
Заболела грудь, словно хищник внутри него вцепился зубами в человека, которым Луи ощущал себя все эти годы.
Луи закричал. Ему нужна была кровь. Человеческая.

Часть 20

Луи де Пон дю Лака, добропорядочного отца семейства, владельца особняка в парижском пригороде, больше не было. Остался лишь вампир, восставший из гроба, и во всём мире его интересовало только одно - кровь, текущая в жилах человека. Как же жутко быть мёртвым… Как жутко знать, что одним ударом зубов ты прокусишь прелестную шейку этой милой девушки, и нет силы, которая могла бы тебя остановить.
И всё-таки что-то было не так. Луи изнемогал от запретного желания – но при этом почему-то даже не шевельнулся, чтобы подняться со своего места и оказаться рядом с жертвой. Как такое может быть?
Пытаясь понять хотя бы что-нибудь, Луи схватился за голову. А в мыслях у него проносились картины – как, погрузив в гипнотический сон тёплого кролика, он прокусывает ему шею, и кровь зверька чудесным образом приобретает бесподобный аромат, заполнивший сейчас воздух… Или кто-то протягивает ему бокал, доверху наполненный волшебной красной жидкостью, и он пьёт её жадными глотками… Но среди этих видений не было ни одного, где он кусал бы девушку, где причинял бы ей хоть какой-то вред!
Выходит, крови девушки он совсем не хочет? Тогда что за страсть овладела им? Как можно одновременно чего-то хотеть и не хотеть?
«Желание иметь много денег – это совсем не то же самое, что желание кого-нибудь ограбить», - прозвучал в ушах голос Синя.
Луи осмелился вдохнуть полной грудью. Так вот в чём заключалась разгадка. Да, ему сейчас очень хотелось крови – именно с таким ароматом, именно с таким вкусом, именно с тем составом, наконец, которым обладает лишь кровь человека. Но при этом ему совершенно не нужна была кровь, текущая в жилах девушки! Просто потому, что по праву она принадлежала девушке, и та нуждалась в ней гораздо больше.
Страх ушёл, в голове прояснилось. Теперь, когда Луи не боялся больше превратиться в чудовище, волшебный аромат, ничуть не потерявший своей привлекательности, не вызывал больше тех мучений, что обрушились на него так внезапно.
Но вампиры в театре ни о чём не подозревали. Сами зачарованные запахом, они не могли знать, что над одним-единственным вампиром в зрительном зале этот запах власти не имеет!
А это означало, что нельзя терять ни секунды.
Луи не стал тратить время на то, чтобы притворяться человеком и спускаться по лестнице. Расстояние от ложи до сцены он преодолел одним прыжком, чего обычный человек никогда не сумел бы сделать. В следующий миг его кулак обрушился на челюсть Сантьяго (интересно, клыки у этого упыря хоть целы остались?). Схватив одной рукой девушку, которая для вампира весила не больше пушинки, другой он сорвал со стены масляную лампу и со всей силы швырнул её на сцену.
Теперь у них будет время скрыться, пока вампиры будут тушить пожар.
Когда они оказались на свежем воздухе, Луи оторвал кусок рукава от своей рубашки, чтобы перевязать рану на груди девушки. Увы, починить платье он был не в состоянии, поэтому крепко прижимал незнакомку к себе, чтобы случайным прохожим, если они здесь появятся, не вздумалось пялиться.
- Есть ли здесь где-нибудь поблизости врач? – спросил Луи.
- Да, совсем неподалёку живёт доктор Бру, - отвечала девушка. – Надо найти извозчика, он нас быстро довезёт. Кстати, меня зовут Жанна… Мой хороший, замечательный спаситель, как же я вам благодарна!
Жанна разрыдалась, но это были слёзы радости.
- Меня зовут Луи, - представился он и тут же ощутил, как по его собственной щеке бежит слеза.
А вот этого уже нельзя было допускать. Если Жанна увидит его кровавые слёзы – страшно представить, что будет. Тем более что на них падал свет масляного фонаря…
- Вы такой же вампир? – спросила Жанна.
Ни насторожённости в голосе, ни страха – просто интерес.
- Я особенный, - улыбнулся Луи.
Больше им говорить не пришлось – до чуткого слуха вампира донеслось цоканье копыт.
Очень скоро извозчик мчал их к доктору Бру по названному Жанной адресу.
Оставив девушку у врача, Луи не стал спешить домой – время до рассвета ещё было. Вряд ли враги скоро опомнятся, но чем скорее их обезвредят – тем лучше.
Дежурный инспектор в полицейском участке внимательно выслушал показания господина Луи де Пон дю Лака.
- Вот, значит, как… - проговорил он. – Возможно, сударь, что вы сообщили нам крайне ценную информацию. Обязательно завтра днём туда наведаемся и всё проверим.
Настенные часы пробили три часа ночи.
- Впрочем, уже не завтра, а сегодня, - усмехнулся инспектор.
Вернувшись наконец домой, Луи рассказал всё. Узнав о его знакомстве с бандой вампиров-людоедов, Иветт и Клодия не на шутку перепугались, но когда рассказ перешёл к спасению Жанны, в глазах обеих женщин засветилась гордость. Да, таким бесстрашным мужем и отцом стоило гордиться.
Засыпая в то утро перед рассветом в своей постели, под защитой оконных ставней, что оберегали его от солнечных лучей, Луи искренне понадеялся, что полиция сделает своё дело как надо.

Часть 21

- Ты только посмотри, Луи, что пишут в газетах! – воскликнула Иветт, когда её муж, пробудившись после захода солнца, спустился в гостиную.
Клодия была уже здесь. Судя по всему, новость она уже прочитала и теперь с нетерпением поглядывала на приёмного отца.
Взяв протянутую женой газету, Луи тут же увидел заголовок: «Конец Театра вампиров».
Сам же текст, на прочтение которого у Луи благодаря сверхъестественной памяти вампира ушло лишь несколько секунд, был таким:

«Театр вампиров, снискавший себе известность в Париже и за его пределами, больше не распахнёт свои двери для публики – и это, вероятно, к лучшему. Сегодня в три часа ночи дежурный инспектор полиции Шарль Сент-Коломб получил от господина, имя которого пока не разглашается в интересах следствия, сведения о состоявшемся в театре покушении на убийство. Важно, что покушение было совершено актёрами театра, прямо на сцене, на глазах у зрителей, которые искренне принимали разворачивающееся кровавое действо за гениальную игру. Жертва покушения успела получить рану, но была спасена отважным парижанином, впоследствии сообщившим об этом происшествии в полицию.
Здесь мы можем напомнить читателям, что окрестности Театра вампиров уже давно пользуются дурной славой из-за таинственных исчезновений людей, ни одно из которых до сих пор не удавалось раскрыть.
Заподозрив, что в Театре вампиров под видом лицедеев орудует разбойная шайка, комиссар Марсель Симони привёл в здание театра отряд полиции. Поскольку служащие театра не желали пропустить полицейских внутрь, комиссару пришлось пригрозить применением оружия.
Во время обыска отряд обнаружил в здании театра потайную дверь, а за ней – склеп со множеством гробов. Подозревая, что в гробах могут храниться останки жертв преступлений, комиссар приказал вытащить гробы на свет и вскрыть их.
Для последовавших за этим событий ни полиции, ни прессе пока не удалось найти объяснения.
Стоило солнечным лучам проникнуть в гроб, как внутри его вспыхнул огонь. Из гроба выскочила горящая заживо фигура, напоминающая человеческую, и принялась с диким криком метаться по зданию театра. Все попытки угнаться за этой фигурой, чтобы погасить огонь, ни к чему не привели – двигалось это существо намного быстрее человека. Тем временем полицейские, как бы ни были они поражены происходящим, повинуясь отданному ранее приказу комиссара, вскрыли остальные гробы. Вскоре здание театра напоминало ад: выскочившие из гробов и горящие заживо существа заполнили всё вокруг, в поисках спасения они метались не разбирая дороги, а потому пожирающий их огонь перекидывался на все окружающие предметы. С жуткими воплями обитатели гробов кидались в раскрытые окна, но, не найдя спасения и за пределами зловещего театра, обращались в пепел. Когда наконец прибыла пожарная команда, спасать было уже нечего. Комиссар Симони, также пострадавший от огня, в настоящее время пребывает в больнице, однако, по словам врачей, состояние его не внушает опасений. Больше в полицейском отряде пострадавших нет».

- Какая жуткая смерть, - произнёс Луи, уставившись глазами в никуда. – Я ведь хотел только обезопасить от вампиров людей, а не сжечь заживо их самих…
- Здесь нет твоей вины, - Иветт мягко взяла его за руку. – Они сами навлекли это на себя. Преступники и убийцы всегда кончают плохо. А Жанне ты спас жизнь, как и многим людям, которые в будущем могли бы стать жертвами этого так называемого театра.
Луи же внезапно вспомнился Сантьяго, который в предвкушении пиршества изнурял себя голодовкой – и вряд ли он был единственным. Но пиршество так и не состоялось, вместо наслаждения пришла агония. Знакомы ли были этим созданиям другие наслаждения, другие радости? Было ли в их существовании хоть что-то светлое? Луи казалось, что нет. Умей они наслаждаться жизнью, а не её отнятием - им не было бы нужды истязать себя голодом ради кровавого ритуала, который, похоже, и составлял для них весь смысл существования.
Может, ему не стоило ходить в полицию, а стоило вернуться следующим вечером в театр? Найти Сантьяго, попытаться убедить его в том, что не все радости жизни заключены в отнятии чужой крови? Сантьяго всё время строил из себя шута – но что он прятал за этой маской? Теперь уже никто никогда этого не узнает.
- Я помолюсь за них в церкви, - молвила Клодия. – Ведь они все родились людьми, значит, души у них человеческие. А душа человека бессмертна, её не уничтожить никакому тёмному колдовству, что превращает людей в вампиров.
- Да, милая, - проговорил Луи. – Конечно. А я, пожалуй, пойду навещу Жанну.

Часть 22

Когда Луи появился в доме доктора Бру, Жанна, вопреки его ожиданиям, уже не лежала в постели, а сидела в кресле гостиной, кутаясь в шаль.
- Как же я рада вас видеть, месье Луи, - улыбнулась она. – Как видите, моя рана оказалась не столь опасна.
Повернувшись к доктору, девушка молвила:
- Мне хотелось бы остаться наедине с моим спасителем. У меня к месье Луи важный разговор.
- Вы хотели бы, чтобы я вас оставил? – в голосе доктора Бру слышалось лёгкое недоумение.
- Нет, конечно, я не выгнала бы вас из вашей собственной гостиной, - поспешно заговорила Жанна. – Но, возможно, мы могли бы уединиться в той комнате, где я провела сегодняшний день? Ведь горничная уже убрала мою постель.
Казалось, доктор сейчас разинет рот, услышав подобное заявление из уст столь милой девушки. Луи уже ожидал гневной тирады – однако хозяин дома внезапно потёр лоб.
- Конечно, - произнёс он, и в голосе его слышалось странное спокойствие. – Располагайтесь, как вам удобно. Я вас провожу.
Когда они с Жанной остались вдвоём, а доктор закрыл за ними дверь, до вампирского слуха Луи донёсся его шёпот:
- Уже таким же ханжой становлюсь, как эти напыщенные господа… Словно у мужчин и женщин и мыслей никаких быть не может, как только о разврате… Будто женщина - не человек и пригодна лишь для сомнительных развлечений… Как же заразителен дурной пример…
Разумеется, сам доктор и подумать не мог, что кто-то способен его услышать.
- Месье Луи, - начала Жанна, опустив взгляд. – Разговор и вправду серьёзный. Я сегодня думала над этим целый день… Вы спасли мне жизнь, месье Луи, и моей благодарности нет пределов. Но я помню о том, в чём вы признались мне вчера ночью, и должна сказать, что очень ценю ваше доверие. Наверное, вам приходится непросто, и вы совсем не желали стать… Я хотела сказать – ведь вы наверняка предпочли бы остаться обычным человеком?
Жанна внимательно смотрела на собственные руки.
- Вы о том, трудно ли мне быть вампиром? – прямо спросил Луи. – Сначала было трудно. Потом привык.
- Это хорошо, - Жанна всё же подняла глаза, встретившись взглядом с собеседником. – Но я подумала – возможно, будет лучше, если доктор Бру вас осмотрит? Конечно, я прекрасно понимаю, что вряд ли он сможет исцелить ваш недуг, но что если в будущем это поможет таким, как вы? Или… или среди таких, как вы, это не принято? Может быть, вы давали клятву хранить существование вашего… народа в тайне? Хотя тогда вы и мне не признались бы.
Луи тщательно пытался собраться с мыслями. Такого предложения он никак не мог ожидать – и теперь пребывал в полной растерянности.
- Жанна, - вымолвил наконец он, - я и сам не знаю, что принято у вампиров, каковы их традиции и законы. Я почти не видел других вампиров. Я знаю того, кто превратил меня в себе подобного, знаю свою приёмную дочь, которую вынужден был превратить я сам, чтобы спасти от смерти. Но о вампирах из театра я даже узнать толком ничего не успел, а теперь и не узнаю – сегодня их уничтожил отряд полиции. Я никогда не искал встречи с себе подобными, потому что хотел быть человеком – насколько это для меня возможно. Мир созданий ночи для меня слишком жесток.
- Человек… - прошептала Жанна. – Человек в теле вампира. Но ведь благодаря этому вы бессмертны, а значит, сможете увидеть, каким станет мир, когда других людей уже не будет на свете. Если доктор Бру, осмотрев вас, сможет понять хоть что-нибудь, возможно, спустя многие годы врачи продвинутся гораздо дальше. И тогда вы это увидите, месье Луи. Если удастся победить ваш недуг, то в мире больше не останется вампиров.
От волнения девушка сжала ладони в кулаки.
- А вы сможете подготовить доктора Бру к подобному испытанию? – слегка улыбнулся Луи, пытаясь разрядить обстановку.
- Я постараюсь сделать всё, что для этого потребуется, - твёрдо произнесла Жанна. – Только, я думаю, лучше будет, если мы подготовим его вместе.

***
- Благодарю вас, господин де Пон дю Лак, что согласились принять участие в эксперименте, - сказал доктор Бру, когда месяц спустя они в очередной раз встретились. – И вас, мадемуазель де Пон дю Лак, тоже. Вы очень отважная молодая дама. Должен честно сказать, что пока результаты всех проведённых мной исследований ставят гораздо больше вопросов, чем дают ответов. И всё же вы правы: если существует болезнь, врачи обязаны о ней знать, чтобы со временем научиться лечить. Я даже приготовил для вас вознаграждение за вклад в науку.
Достав из ящика стола два бумажника, он вручил один из них Клодии, другой – Луи.
- Ты слышал, отец? – серьёзно произнесла Клодия. – Мы с тобой послужили науке. И я уверена, что когда-нибудь врачи научатся лечить вампиров, даже если пройдёт очень много лет. И когда это случится – ты увидишь Средиземное море голубым, отец. Да, во время путешествия из Луизианы во Францию я слышала ваш разговор с матушкой Иветт. И помню, что ты очень хотел увидеть голубое море.
- А ты, Клодия? – Луи со слезами на глазах обнял её, нисколько не смущаясь присутствием доктора. – Чего хотела бы ты? Может быть, вырасти? Стать взрослой девушкой и вызывать восхищение у мужчин?
- Я и так взрослая девушка, отец, - отвечала Клодия. – Мне достаточно восхищения моего дорогого Эдуарда, и мой рост меня устраивает. Представляешь, сколько бы мне пришлось шить новых платьев, если бы я начала из всех вырастать? Больше всего на свете я хотела бы дать надежду другим вампирам, отец. Чтобы никогда не было нового Театра вампиров, где на сцене актёры пожирают живых людей.
Когда, покинув доктора Бру, отец и дочь вернулись в свой особняк, там их ждала Жанна, которая с недавних пор стала у них горничной. Больше Жанне некуда было идти: родители её умерли, наследство ушло на раздачу карточных долгов отца, и, чтобы не умереть с голоду, девушка бралась за любую работу. Так Сантьяго и заманил её в Театр вампиров, пообещав, что она станет шить костюмы для актёров…
«И лучше бы ему этого не делать, - заявила Жанна. – Тогда, глядишь, и жив бы остался».
Жизнь необычной семьи возвращалась в привычное русло.

Часть 23

Бывают на свете люди, которые всю жизнь сосредоточены на каком-то одном деле и достигают в нём совершенства. А бывают и такие, чьи интересы поражают своим разнообразием, - и порой они достигают совершенства во многих, совсем не схожих друг с другом занятиях.
К таким принадлежал и молодой естествоиспытатель Кристиан Бру, сын известного врача и выпускник престижного университета, чьей страстью, помимо естественных наук, было собирание фольклора. В 1816 году эта страсть привела его в Лондон – город, в котором, по слухам, обитает больше привидений, чем где бы то ни было. И неудивительно – ведь поговаривают, что столица Англии выстроена на месте древнего языческого святилища.
В Лондоне Кристиана приютил в своём доме пастор Джозеф Смит, старинный друг отца. С пастором Кристиан быстро нашёл общий язык, как и с его дочерью Элизой, которая приехала к отцу погостить вместе с супругом. Супруг же Элизы, Арман, хотя и отличался прекрасными манерами и знанием светского этикета, казался несколько замкнутым. Кристиан знал о нём лишь то, что они соотечественники: десять лет назад Арман перебрался в Лондон из Франции.
Водились за Арманом и кое-какие странности. Днём он не появлялся вовсе, лишь вечером спускался к ужину – да и то к самому его концу. Тогда пастор наливал в бокал зятю прозрачную жидкость, что всегда хранилась в бутыли, из которой больше никто не пил. Задавать вопросы Кристиану не хотелось: перед поездкой он прочитал об Англии и англичанах всё, что только мог, и прекрасно знал, как те дорожат своей частной жизнью.
И всё же привычки Армана наводили Кристиана на мысли, отделаться от которых не удавалось. Потому что молодому собирателю фольклора было слишком хорошо известно, каким персонажам народных поверий подобные привычки свойственны.
Арман, казалось, тоже присматривался к Кристиану, а порой словно прислушивался к его мыслям. На лице его в такие минуты появлялось выражение глубокой задумчивости.
Неизвестно, сколько бы длилось это взаимное молчаливое изучение друг друга, если бы однажды Кристиан не решил посетить знаменитый театр Рено и, вернувшись с представления, не начал бы за ужином беседу о поразившем его невероятно талантливом актёре, выступающем под псевдонимом Лестат де Валуа.
- Я попросил у него автограф, - возбуждённо рассказывал Кристиан, - и он согласился! Вот, посмотрите же!
Арман взглянул на автограф лишь мельком и тут же перевёл взгляд на свой бокал с неизменным прозрачным напитком.
Когда же Кристиан сообщил о своём намерении посещать все представления с участием Лестата де Валуа и каждый раз подкарауливать его у служебного входа, Арман, видимо, принял какое-то решение.
- Послушайте, - заговорил он. – Я знаю Лестата де Валуа очень давно, гораздо дольше, чем вы можете себе представить. Если хотите узнать его… и меня поближе, я зайду к вам в комнату спустя полчаса после ужина.
Элиза, казалось, готова была ахнуть, а пастор приподнял брови в явном удивлении. Однако оба промолчали.
Ровно через полчаса после ужина – Кристиан убедился в этом по висевшим в его комнате настенным часам – господин Арман негромко постучался в его комнату и, получив приглашение, вошёл.
- Вы догадываетесь, господин Бру, что я не обычный человек, - начал он. – И мне известно, кого я вам напоминаю… Признаться, я долго не решался вам открыться, а потому тщательно прощупывал ваши мысли, пытаясь понять, можно ли вам доверить важную тайну. И пришёл к выводу, что вас не испугать не изученным вашей наукой явлением и что хранить секреты вы умеете. Как известно, недомолвки очень часто приводят к недоразумениям, порой трагическим. Поэтому скажу прямо: я вампир.
- Так я и догадывался, - спокойно и серьёзно отвечал Кристиан. – Но можно ли тогда спросить: что представляет собой та прозрачная жидкость, которую вы пьёте за ужином?
Арман расхохотался от души. А отсмеявшись, объяснил:
- Самая обычная вода с сахаром. Питательной ценности для мне подобных не представляет, но и вреда от неё никакого. Господин Смит хотел бы, чтобы я мог разделить семейную трапезу – вот и придумал для меня такое угощение. Признаться, я ему благодарен: я ведь триста лет не ужинал за столом, в обществе обычных людей. Что же до остального… Скажите, что вам интереснее: моё вампирское существование или же моё возвращение в обычный мир?

Часть 24

- Ваше возвращение в обычный мир, - немедленно отвечал Кристиан. – Разумеется, я не знаю наверняка, но предполагаю, что ваше вампирское существование не слишком отличалось от того, что рассказывается в легендах.
- Вы правы, - в голосе Армана появилась едва заметная грустинка. – Мне была дарована долгая жизнь, какой не бывает у людей – однако триста лет были потрачены впустую. Утешает то, что впереди меня ждёт гораздо больше, чем какие-то триста лет. А поворот в моей судьбе случился тогда, когда мой друг, которого вы знаете как Лестата де Валуа, но чья настоящая фамилия – де Лионкур, решил вернуться в театр Рено, где играл, прежде чем стать вампиром. Да, да, он тоже вампир, но не думаю, что он будет на меня злиться за то, что выдал вам его тайну: он сам спит и видит, как бы поведать людям о нашем существовании. Так что к служебному входу можем в следующий раз прийти вдвоём… и дать ему понять, что вам уже известна его сущность. Так вот, стоило Лестату ступить в фойе театра и встретить старых друзей… А друзья его и в самом деле постарели – ведь прошло более четверти века! Они, разумеется, удивились, как Лестат «хорошо сохранился», но донимать вопросами его не стали. В конце концов, он мог ответить, что ему и самому это неизвестно. Так вот, как только Лестат встретил старых друзей – сразу же понял, что никуда больше не уйдёт. Ему с радостью вернули его любимую роль Лелио – новый исполнитель в тот вечер как раз прихворнул. Так Лестат выиграл пари, которое мы с ним заключили перед отплытием в Англию: что ему удастся вернуть себе то место в жизни, которое он занимал, будучи человеком. Как видите, для него всё прошло достаточно просто.
А вот я… я встретил Элизу. Дочь священника, ей было тогда всего шестнадцать лет. И я влюбился. Понимаете, что это означало для вампира? Я тайно следовал за ней повсюду, подсматривал в окна её дома. А потом Элиза прислала мне письмо – оказалось, что она тоже в меня влюблена… Я собирался сжечь письмо, а потом пойти и сказать Элизе, что не люблю её и что лучше ей меня забыть. Но духу мне не хватило. И тогда я сделал нечто безумное: сунув за пазуху письмо, побежал к пастору Смиту, отцу Элизы, и попросил его принять мою исповедь.
Наверное, меня и вправду сюда направил Бог. Потому что пастор Смит поверил каждому моему слову. И потом мы говорили, о многом и важном. О том, что если я искренне раскаялся, то больше не должен грешить. Не должен убивать, понимаете? Это стало концом моего существования как вампира, как чудовища и нежити. Поначалу было трудно – моё тело требовало человеческой крови. Потом я привык насыщаться кровью кур и свиней. Я не имел больше права оступиться, я хотел искупить свои грехи.
Мы часто встречались с пастором Смитом. Спустя год я осмелел и попросил руки его дочери. Пастор Смит не собирался выдавать свою дочь замуж так рано, но позволил нам встречаться – и мы встречались восемь лет подряд. А год назад Элиза всё-таки стала моей женой.
Арман замолчал – видимо, ему требовалось время, чтобы успокоиться после подобного рассказа.
- С тех пор мы с Элизой счастливы, - улыбнулся он. – А что касается Лестата, то с ним всё было гораздо проще. Одна цыганка в театре поняла, кто он такой, и наложила на него заклятие. Сказала, что отныне любая охота на людей окончится для него неудачей – и он в этом убедился, поголодав несколько ночей. В конце концов ему пришлось тоже перейти на свиней, хотя на шеи молодых красавиц он иногда посматривает.
- Благодарю вас за столь замечательный рассказ! - искренне воскликнул Кристиан. – Наверное, вы хотели бы, чтобы я сохранил его в тайне?
- Не обязательно всё хранить в абсолютной тайне, - серьёзно возразил Арман. – Лишь обещайте не использовать сообщённые мной сведения во зло.
- Обещаю, - произнёс Кристиан и крепко пожал вампиру руку.
Вот такой поворот судьбы ждал двух вампиров в Лондоне. Нам же, как и Кристиану Бру, чьё любопытство в области народных поверий рассказ Армана удовлетворил более чем достаточно, предстоит вернуться во Францию, а если точнее – в окрестности Парижа.

Часть 25

Он давно уже потерял счёт ночам, да и годам тоже. Бродил по лесу, стараясь не попадаться на глаза людям. Те, впрочем, тоже не искали с ним встречи, считая опасным лесным духом.
Дома у него не было. Ни в те времена, когда он был человеком, ни в те, когда наслаждался могуществом вампира. Потому что Театр вампиров никак не мог называться домом, более всего он походил на притон – наподобие тех, с которыми была связана его прошлая жизнь смертного бродяги.
В притонах, как известно, хорошему не учат. И в этом притоне, по ошибке именуемом театром, его научили страшному греху: продлевать своё существование за счёт крови невинных людей. За это он и был низвергнут в адский огонь.
Что произошло незадолго до того, как он попал в ад, лесной скиталец помнил плохо. Ему очень хотелось есть, но было почему-то нельзя. А когда наконец стало можно, еду у него отобрали – вырвали из-под самого носа. Так он и улёгся тогда в свой гроб голодным.
А потом ему стало очень больно.
Как удалось спастись от адского огня – это вспоминалось ещё труднее, да и не хотелось ему вспоминать своё пребывание в аду. Кажется, он прыгнул в какую-то бочку с водой, да так и уснул там, не нуждаясь в воздухе – потому что зачем же воздух тому, кто уже умер и приговорён к аду?
Потом он полз по ночным улицам, выбирая самую тень, потому что слишком боялся людей. А от запаха их крови по щекам текли слёзы: безумно хотелось есть, и в то же время кровь людей вызывала в нём панический страх. Он не смог бы сделать ни глотка, даже если бы какой-нибудь очень добрый человек, каких в мире и не бывает, захотел бы с ним поделиться… Кровь людей в его сознании навсегда отныне была связана с болью от огня.
В лесу было проще – там можно было добывать спящих по ночам зверьков, этому не могла помешать даже такая страшная слабость. Мало-помалу силы возвращались, спустя месяц он смог охотиться на дичь покрупнее, а значит, и питаться стал более сытно. Но кожа его так и осталась чёрной, словно у чертей на картинках, а на голове не росло больше ни одного волоса. Отныне ему никогда уже не удастся выдать себя за человека.
После каждого лета наступала осень, а потом зима, и лесной скиталец начинал отчаянно мёрзнуть. Это совсем неудивительно для того, у кого нет и никогда не было дома. Но тёплую одежду взять было негде.
Как-то раз он обнаружил, что за ним следит человек. Самый обычный, пахнущий так же, как и все люди. Никакого искушения запах его крови у лесного скитальца не вызвал, ведь теперь тот был более или менее сыт. Однако соблазн выйти к человеку и заговорить с ним был почти неодолимым: в конце концов, он ведь и сам родился человеком! Таким же, как и все! Пусть на бродяг приличные люди смотрели с презрением – но он не виноват, что ему не повезло иметь свой дом! Как же он всегда мечтал хотя бы о каморке…
Поэтому лесной скиталец не поверил своим ушам, когда спустя примерно неделю человек сам вышел ему навстречу, протянул вперёд пустые ладони, показывая, что безоружен, и произнёс:
- Меня зовут Кристиан. Хочешь, будем жить вместе? В одном доме?
Он уже очень давно ни с кем не разговаривал. Так давно, что сам не знал, сумеет ли ответить, не разучился ли говорить совсем. Но всё-таки произнёс:
- Я хочу с тобой жить… И меня зовут Сантьяго.
В доме у Кристиана и вправду было тепло. Поначалу Сантьяго боялся пламени в камине, поэтому каждый раз, завидев огонь, хватался за руку Кристиана. Однако со временем понял, что этот огонь не сделает ему больно. Никакая вещь в доме Кристиана не причинила бы ему боли, потому что теперь это был и его собственный дом.
Дни Сантьяго проводил в спальне, куда благодаря ставням не проникали солнечные лучи, а вечером спускался к Кристиану. Тот неизменно угощал его водой с сахаром – вкуснейший напиток! – а потом они вели долгие беседы.
И в этих беседах Сантьяго мог быть искренним, мог наконец снять маску шута, которую когда-то очень давно навязал ему предводитель уличной шайки, где юный Сантьяго искал убежища и защиты, маску, которая не сходила с его лица, пока он переходил из одной банды в другую, которая осталась при нём и тогда, когда один из парижских вампиров сделал его бессмертным, создав таким образом для Армана ещё одного слугу…
- Ты очень, очень хороший, - шептал Сантьяго, наклонившись к самому уху Кристиана. – Мы теперь всегда будем вместе… Это наш общий дом…
И Кристиан с улыбкой обнимал его в ответ.

Часть 26, заключительная

Вечер выдался тёплым, и окно в гостиной семьи Пон дю Лак было распахнуто. Иветт, тем не менее, куталась в шаль, которой её заботливо укрыл Луи: сквозняки часто подкрадываются незаметно, а Иветт была уже не в том возрасте, когда можно пренебрегать своим здоровьем.
С той незабываемой и странной ночи, когда Луи впервые встретился с Лестатом, прошло более четверти века, а люди, увы, не бессмертны. Госпожа де Пон дю Лак до сих пор была красавицей, но в волосах у неё появились седые пряди, а фигура стала полнее – впрочем, по мнению многих, зрелая красота сделала Иветт ещё привлекательнее.
Луи же по-прежнему было двадцать четыре года. В этом возрасте ему суждено остаться навеки. Чтобы не казаться намного моложе своей жены, он прибегал к различным уловкам, одной из которых была искусственная седина, а другой – грим наподобие театрального, который он наносил на лицо каждый вечер.
Клодия же в доме больше не жила: как и предвидели Луи с Иветт, мадемуазель де Пон дю Лак вышла за господина Эдуарда Пенна, и вот уже год они путешествовали по всему миру, присылая родителям письма с рассказами обо всём, что им довелось увидеть.
Пон дю Лаки принимали важного гостя, сына их давнишнего друга – доктора Бру-младшего, который, правда, предпочитал, чтобы его называли просто Кристианом. От Кристиана Луи узнал, что Сантьяго всё-таки выжил в том страшном пожаре, случившемся отчасти по его вине. Это приносило облегчение. Увы, пережитый ужас не прошёл для Сантьяго даром: разум его, прежде вполне человеческий, теперь хотя и не превратился в разум дикого зверя, но напоминал отныне сознание то ли ребёнка, то ли пришельца из другого мира. Кристиан, однако, наотрез отказывался считать Сантьяго умственно отсталым, будучи уверен, что его мышление просто слишком отличается от привычного людям.
Лестат же, как удалось узнать Луи из рассказов Кристиана, вернулся к своей мечте и вновь стал Лелио, которым был когда-то. Вроде бы Луи приходилось об этом слышать… Хотя где? Ведь о прошлом Лестата он до сих пор ничего не знал! Не во сне же ему это привиделось? Или… всё-таки во сне?
Сколько всё-таки этому удивительному человеку довелось узнать о вампирах! Он встречался с Арманом, с Лестатом, Сантьяго жил с ним под одной крышей… И как естественно Кристиан относился к непознанному, не выказывая ни малейшего страха! Было бы странно, если бы однажды молодой учёный не очутился и здесь.
Луи уже давно доверял семейству Бру. А потому охотно ответил на все вопросы, которые задавал Кристиан. Надо сказать, что тот оказался на редкость внимательным слушателем. А уж бумаги израсходовал целую гору, записывая повествование Луи и его отважной и преданной супруги.
- Что же вы собираетесь делать с вашей книгой, когда она будет написана? – спросил наконец Луи. – Опубликуете её как научный труд? Или как готический роман?
- Научные труды лучше оставить моему отцу, - отвечал Кристиан Бру. – Я же собираюсь издать свои записи как документальную повесть. Люди должны знать о тех, кому удалось преодолеть такое невероятно трудное испытание, как вампиризм, для многих других ставший проклятием. История вашей жизни вдохновляет, она заставляет человека задуматься о своём месте в мире, о своих возможностях. И о том, чтобы всегда оставаться самим собой, хранить свой внутренний свет, какой бы грозной и непобедимой ни казалась тьма вокруг… Я очень рад, что мне удалось получить согласие всех участников событий на использование подлинных имён. Вот только название я пока не придумал. Быть может, «История жизни вампиров»? Оно, несомненно, привлечёт внимание читателей…
- Лучше назовите вашу книгу «История о колдовстве и людях», - вмешалась Иветт. – Ведь она о том, что всегда нужно оставаться людьми, вопреки любому колдовству, любым тёмным силам. Мой Луи – человек. И моя дочь Клодия. И я сама. И Лестат, надеюсь, нашёл своё место в жизни, вернувшись в свой настоящий дом. И господин Арман, с которым наша семья, правда, никогда не была знакома. И Сантьяго, даже если он может показаться кому-то безумным.
- Сантьяго – невероятный человек, - согласился Кристиан. – Признаюсь, ближе него у меня никого нет – кроме отца, конечно. Да, госпожа де Пон дю Лак, вы правы. Это история о людях, а потому и название должно быть связано с людьми. И лучше того, что предложили вы, по-моему, не найти.

Конец истории о колдовстве и людях

@темы: фанфик, гет, джен, PG-13

---

История о колдовстве и людях (продолжение)

[Танья Шейд]

Название: История о колдовстве и людях
Фандом: Энн Райс "Вампирские хроники", фильм "Интервью с вампиром"
Направление: джен, гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, романтика, приключения
Размер: миди
Персонажи: Луи де Пон дю Лак, Иветт, Лестат де Лионкур, Клодия, Арман, Сантьяго, сестра Луи
Пейринг: Луи/Иветт, Клодия/НМП, Арман/НЖП, сестра Луи/её муж
Предупреждение: OOC

Часть 10

Вообще-то, назвать это лесом можно было с трудом: просто местечко, заросшее низкорослыми деревцами, которым удалось прижиться в здешней болотистой почве. Но выросшему в этих краях Луи оно казалось настоящим лесом, со своим особым духом, не похожим на воздух равнин и просторов. Его отец когда-то выстроил здесь охотничий домик, хотя охотником сроду не был.
Сюда, в это уединённое убежище, и направился Луи с девочкой. Усталости вампиры подвержены гораздо менее, чем люди, а сейчас, когда дорога была каждая минута, мысли об усталости и вовсе забылись.
Но вот девочка слабо застонала, и Луи стало ясно: до домика ему не добраться. Сейчас, или будет поздно.
Сердце у него колотилось столь отчаянно, что казалось человеческим, неизвестно как очутившимся в груди ночного хищника. Ему было страшно. Луи чуял: если он даст девочке свою кровь, создаст из этого невинного ребёнка подобное себе существо, это преобразит и его самого. И словно вплотную подступил холод вечной ночи чужого мира, где нет места ни луне, ни звёздам.
Пора.
Луи прокусил себе руку, ощутив на языке вкус собственной крови. Не удержавшись, слизнул несколько капель.
- Выпей, - услышал он свой голос. – Это тебе поможет.
Девочка попыталась дёрнуться, отвернулась.
- Я не могу, - с трудом выговорила она. – Хорошие герои в сказках так не поступают.
- Я знаю, - терпеливо молвил Луи. – Но сейчас это лекарство. Только оно способно тебе помочь. Со мной ничего плохого не случится, обещаю.
- Я тебе верю, - раздался в ответ тихий детский голосок.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть ритуала обращения. Лишь чувствовал, как прижались к ране губы девочки. А когда открыл их, в тельце малышки уже не осталось жизни.
Луи била дрожь. Он рухнул на землю рядом с девочкой, спрятал лицо в ладонях, пытаясь защититься от жуткого зрелища – и понял, что умирает сам. Душу его готова была поглотить бездна чужого мира, откуда не возвращаются.
«Нельзя было этого делать… Лучше бы девочке обрести вечный покой, ведь она попала бы на Небеса…»
«Ты уверен, что так было бы лучше? Ты согласился бы, чтобы тебя самого кто-нибудь отправил на Небеса, лишив земной жизни?»
«Нет… Теперь – не согласился бы. Я хочу жить».
«И она тоже».
«Значит… всё было правильно?»
По щекам у Луи покатились слёзы. Губы его зашептали молитву.
«Пусть случится то, чему надлежит случиться, Господи… Пусть будет так, как должно быть».
- Вы ранены, сударь?
Голос девочки вернул его в мир живых. Да, он жив, и она тоже. Он остался тем, кем был.
Она склонилась над ним, прекрасная как ангел. Невинное дитя… Вечное дитя, которое никогда не вырастет.
Впрочем, если бы её забрала смерть, она тоже не выросла бы.
- Сударь, вам помочь?
- Что ты, милая, - Луи попытался улыбнуться. – Мне всего лишь нужно поесть. И тебе тоже.
- Я верю вам, сударь, - молвила девочка. – Кстати, меня зовут Клодия…

После охоты Луи отнёс Клодию в лесной домик. До рассвета оставалось совсем немного.
В последующие ночи Луи пришлось стать наставником для маленькой Клодии. К смене своей ипостаси та отнеслась столь естественно, словно готовилась к этому с самого рождения. Глядя на Луи серьёзными глазами, она внимательно слушала его рассказы о вампирах, о различиях между ними и обычными людьми, о том, что светить вместо солнца для неё теперь будет луна, о том, как следует охотиться, о том, как жить среди людей, не причиняя им вреда…
Не стал Луи скрывать и того, что отныне Клодии никогда не придётся вырасти.
- Значит, я теперь такая же, как Давид Вильсон? – спросила та.
- Давид Вильсон? – переспросил Луи. – Кто это такой?
- Циркач, - отвечала Клодия. – Прошлым летом в город приезжал цирк, и соседские мальчишки меня туда водили без денег. Давид Вильсон ничуть не рассердился, даже мне подарил бумажный цветок. Он ростом такой же, как я.
У Луи отлегло от сердца. Значит, Клодия уже знает, что на свете есть люди – обычные люди! – которым суждено навсегда остаться ростом с ребёнка. И она приняла это как часть жизни.
- Да, - проговорил он. – Да, как Давид Вильсон…

Часть 11

Проснувшись на следующий вечер после заката, он застал Клодию у окна. Устроившись на деревянном стуле, та водила карандашом по лежащему на подоконнике листу бумаги, иногда поднимая глаза, чтобы выглянуть наружу. И стоило Луи лишь проследить за её взглядом, как он увидел свою сестру, скачущую верхом в сторону охотничьего домика. Вот она остановила лошадь, обернулась, махнула рукой. Из лесу показалась вторая лошадь, на которой сидели Эрнесто Санчес и Иветт.
Строго-настрого запретив Клодии покидать домик, Луи поспешил навстречу сестре – и та бросилась в его объятия.
- Луи, братец мой родной… - шептала она, вытирая слёзы. – Это ты, это в самом деле ты… Теперь мы с тобой всегда будем вместе…
- Ну, ну, сестрица… - сам едва владея собой, говорил Луи. – Зачем же теперь плакать, ведь всё хорошо…
- А девочка? – Лилиана заглянула ему в глаза. – С ней тоже всё хорошо?
- Она теперь такая же, как я, - коротко ответил Луи.
«И можешь осудить меня, если считаешь нужным», - добавил он про себя.
- Понимаю, - на удивление спокойно произнесла Лилиана. – Я так и думала. Скажи… она ведь тоже не боится креста?

За те дни и ночи, что Луи и Клодия провели вместе, в особняке произошло вот что.

- Говори, - произнёс Эрнесто Санчес, держа факел у лица поверженного врага. – Говори всё, что знаешь.
- Пощади меня, мой господин! – голос пришельца был полон отчаяния. – Ты уже обжёг меня своим факелом, чего же ты ещё хочешь?
- Лучше не надо, сударь, - вмешалась Иветт. – Говорить-то он хорошо умеет, да только речи его опасно слушать. Вот господин Луи послушал – и в беду попал. Так что пусть просто отправляется на все четыре стороны.
- Ты понял, что сказала эта дама? – процедил Эрнесто, который уже догадался, что Иветт в этом доме не простая служанка. – Вон отсюда! На все четыре стороны!
- Понял, понял, - усмехнулся чужак, довольный, что Эрнесто убрал факел. – Но на четыре стороны – это слишком, пополам и ещё раз пополам не смогу разделиться даже я.
Расхохотавшись собственной шутке, он вскочил на ноги, бросился бежать – и вскоре скрылся из виду.
- Пойдёмте в дом, - сказала Иветт. – Разговор предстоит долгий.
Она рассказала всё, что знала сама, особенно подчёркивая, что господин Луи постоянно посещал часовню, при которой был похоронен их с Лилианой брат, что не боится распятий, что спит в обычной кровати…
Поначалу обоим Санчесам казалось, что они сошли с ума или видят кошмарный сон, однако мало-помалу ужас перед сверхъестественным уступал место состраданию к человеку, ставшему жертвой тёмных сил, и восхищению этим человеком – потому что он сумел найти путь к свету.
- Пусть этот… Лестат убирается туда, где ему место, - произнесла Лилиана. – И пусть ангелы хранят этот дом от таких, как он.
- И пусть он только посмеет причинить зло моей родне, - Эрнесто сжал кулак. – Тогда я его из-под земли достану и выставлю на солнце посреди бела дня. Загорится не хуже факела.
Все тревожились за Луи, все искали его каждый день и каждую ночь – но никто не мог знать наверняка, куда тот направился. Как-то после заката Эрнесто всё же побывал у охотничьего домика – но ни Луи, ни Клодии в тот раз там не оказалось: оба отправились на добычу пропитания. Зато во второй раз уже не разминулись.
Всё это Луи узнал от Лилианы, которая не переставала плакать, однако с лица её не сходила улыбка.
- И где же сейчас малышка? – спросила Лилиана. – Она здорова?
- Она прекрасна, - искренне ответил Луи. – Но я запретил ей покидать охотничий домик, пока вы здесь – слишком велика опасность. И она это понимает.
- Но ей же придётся когда-нибудь вернуться к людям! – воскликнула Лилиана.
- Разумеется, - подтвердил Луи. – Когда-нибудь.
- Да, - прошептала госпожа Санчес. – Я понимаю. Тогда передай ей от меня привет…

Часть 12

- Иветт, принеси лестницу! – прозвенел голосок Клодии.
В руках девочка держала Вифлеемскую звезду, которую надлежало пристроить на верхушке рождественской ёлки.
- Позвольте, я помогу, мадемуазель, - Иветт протянула руки, чтобы подхватить Клодию.
- Не надо, - малышка быстро отступила на шаг. – Я же приказала принести лестницу!
- Не отдавай Иветт приказов, Клодия, - вмешался Луи. – Она в этом доме не служанка, а хозяйка. Ты должна проявлять к ней уважение. Сейчас я сам схожу за стремянкой.
Похоже, что их воспитанница привыкла к самостоятельности, подумал он. Понимает, что с таким ростом ей до верха не дотянуться – но не позволит, чтобы её поднимали на руках, скорее сама залезет на стремянку. Пожалуй, это к лучшему: ведь ей нередко придётся подставлять лестницу, причём всю жизнь, сколько бы она ни прожила на свете… Быть может, она это осознаёт и заранее готовится.
- Вы с Луи – муж и жена? – тем временем поинтересовалась Клодия у странной темнокожей женщины, которую назвали хозяйкой.
- Ох, Клодия… - вздохнула Иветт. – Ведь белым нельзя жениться на чёрных, ни один священник не станет нас венчать! Но мы почти как муж и жена… а теперь у нас появилась и дочь.
Последние слова вырвались у Иветт неожиданно для неё самой. Не обидится ли маленькая Клодия? Ведь у неё были когда-то родители, которых она любила. Не рассердит ли её, что чужие люди пытаются занять их место?
Однако Клодия, напротив, кинулась к Иветт, обхватила её ручонками крепко-крепко.
- Спасибо, Иветт… - прошептала она, уткнувшись личиком девушке в передник. – Ведь Луи мне теперь как отец, он спас мне жизнь, без него меня сейчас не было бы на свете… А ты мне теперь как мамочка… Обещаю, я никогда больше не буду тебе приказывать… Прости меня, пожалуйста…
- Что ты, милая, - Иветт взяла девочку на руки, и та на сей раз не противилась. – Я уже и забыла об этом. Давай лучше радоваться Рождеству. Вот, кстати, и Луи с лестницей.
- И тётушка Лилиана тоже очень хорошая! – крикнула сверху Клодия, пристраивая звезду на положенное ей место.
Санчесы пока оставались в поместье: сердце Лилианы до сих пор не успокоилось полностью после всего случившегося, и теперь она желала убедиться, что с её братом и его семьёй всё будет в порядке. А Эрнесто, разумеется, не мог оставить жену. Вернуться домой собирались двадцать пятого декабря, в день Рождества – таким образом, малышам Федерико и Изабелле не придётся встречать праздник без родителей.
Однако чем дальше, тем реже вспоминала Лилиана о своих тревогах: таким уютом, такой тихой радостью дышало всё в доме, что мысли о чудовищах не задерживались в голове надолго.
- А я повешу вот это засахаренное яблоко, - предложила она с оживлением. – По-моему, вот здесь ему самое место.
Никто не возражал.
Когда была наряжена ёлка, начались танцы. Луи сел за клавесин, Эрнесто пригласил на танец Клодию, вторую пару образовали Лилиана с Иветт. Вот Луи коснулся клавиш, и гостиная наполнилась чудесными звуками рождественской мелодии, исполненной так прекрасно, как редко дано сыграть обычному музыканту с его человеческим слухом…
А над крышей дома сияла луна, красивая и полная, особенно яркая в эту ночь.

Часть 13

Осталось позади Рождество, миновали первые дни нового года. Жизнь в поместье Пон дю Лак текла своим чередом, вот только суматохи теперь прибавилось из-за прибавления в семействе.
В рождественский вечер Луи наконец рискнул привести Клодию в дом, перед этим раз двадцать убедившись, что та выучила наизусть все меры предосторожности. И каждый раз девочка отвечала без запинки, будто читала хорошо знакомый стишок. Она так легко привыкла к своей новой сущности, что Луи не мог удержаться от белой зависти. Быть может, Клодия и не была никогда человеком? Может, ребёнок, на которого случайно наткнулся Лестат, был посланником фей? Но с феями никогда не доводилось встречаться даже шаману Синю, хотя он и намекнул, что знаком по рассказам предков с тайным народом, который белые называют этим словом…
Как удалось выяснить, родители маленькой Клодии умерли от болезни этой осенью, и с тех пор девочка жила в приюте, откуда и забрал её Лестат, назвавшись её отцом. Клодия не желала идти с незнакомым человеком, но взрослые даже не подумали к ней прислушаться. Чем же стал для Клодии очередной поворот судьбы – благом или злом? Увы, в жизни порой одно слишком переплетается с другим… Так или иначе, отныне Луи стал для Клодии отцом, а Иветт – матерью, и связавшие их узы ничто не в силах разорвать.
Однажды в первых числах января Луи, уехав по делам в Новый Орлеан, вернулся в глубокой задумчивости: нотариус сообщил ему, что господин Лестат де Лионкур отказался от своей доли наследства в пользу господина Луи де Пон дю Лака, поэтому господин Луи де Пон дю Лак вновь является полноправным владельцем когда-то принадлежавшего ему дома.
Чего Лестат хотел от него на этот раз? На что ещё мог оказаться способен изощрённый разум этого чудовища?
Однако что-то подсказывало Луи: всё гораздо проще, чем кажется.
А потом ему приснился сон.

Устроившись в библиотеке, он с увлечением перелистывал страницы приключенческого романа, когда в дверь постучали – совсем негромко, даже робко.
Отложив книгу, Луи открыл дверь – на пороге перед ним стоял Лестат.
Луи даже не задался вопросом, как Лестату удалось пройти мимо Иветт и Клодии. А тот не поднимал глаз, будто рассматривал что-то на полу.
- Ну что же ты стоишь? Заходи, - Луи пришлось потянуть его за собой.
- Хорошая книга? – Лестат кивнул на приключенческий роман, по-прежнему избегая встречаться взглядом с Луи.
- Лестат, что случилось?
Луи начал не на шутку беспокоиться, ведь Лестат был сам на себя не похож!
- Ничего не случилось, - ответ прозвучал так тихо, что Луи едва разобрал слова. – Я пришёл попрощаться.
Осторожно сев на диван, он устремил взгляд в пространство.
- Луи, я остался один. Я один вампир среди людей во всём Новом Свете, понимаешь? Я хотел, чтобы мы были вместе, но тебя не смогла удержать даже наша общая дочь. А значит, не удержит уже ничто. Наверное, так и должно было случиться. Понимаешь, за что я не берусь – всегда выходит что-то не то, и я не знаю, почему так. Я ведь рассказывал, что меня сделали вампиром против моей воли? В Париже один очень старый вампир обратил на меня внимание, когда я выступал на сцене театра. Я с детства мечтал стать актёром, Луи, но мне мешало моё дворянское звание. Тогда я сбежал в Париж и устроился в труппу, вскоре мне дали роль Лелио. Можешь вообразить меня в роли Лелио? Такой нежный романтичный юноша, совсем на меня не похож. Хотя когда-то я таким и был, Луи, хотя ты мне, наверное, не поверишь. Хотел прожить достойную жизнь, а вон что получилось.
Он резко отвернулся, старательно пряча лицо.
- Лестат, - Луи развернул его к себе, - Лестат, ты что, плачешь?
Щёки его врага пересекали две кроваво-красные дорожки.
- Всё не так, - выговорил он снова, - всё почему-то не так… Я не хотел быть вампиром…
- Лестат, послушай. Ведь ещё не поздно. Я отказался от крови людей, и Клодия тоже. Мы можем жить среди людей, не скрывая почти ничего. Кроме бессмертия и манеры питания – но ведь это такая малость! Главное, что мы людям не враги и они об этом знают. Ты тоже можешь отказаться от человеческой крови, Лестат, и я непременно тебе в этом помогу…
- Я не смогу, - Лестат покачал головой. – Я слишком давно существую в этой ипостаси и слишком много людской крови успел выпить. И самое главное - я тебя даже не слышу, Луи! Я тебе просто снюсь. Это твой сон, а не мой, поэтому я и понятия не имею о нашем разговоре. Что бы ты мне сейчас ни сказал, я об этом просто не узнаю. Мы оба спим, а потом я проснусь таким же чудовищем, каким всегда для тебя был. И ничего не буду помнить.
- Тогда скажи просто, где ты сейчас, - Луи не собирался сдаваться. – И я тебя сам разыщу.
- Я уже на борту корабля, - отвечал Лестат. – Направляюсь во Францию. Где буду жить – сам не знаю. Так что возьми мою долю наследства, Луи, мне она уже не пригодится.
- Пожалуйста, Лестат, - Луи сжал его руку. – Пусть это мой сон, а не твой, но может быть, тебе всё-таки удастся хоть что-нибудь вспомнить. Так вот, выслушай меня. Ты однажды стал Лелио, и ты останешься им навсегда, ведь уличные актёры всю жизнь играют тот образ, который когда-то выбрали. Никто, никакая сила не отберёт у тебя твою роль на сцене и в жизни! Пожалуйста, помни об этом, вечно юный влюблённый Лелио, и пусть тебе однажды улыбнётся счастье! Это я тебе говорю от всей души.
Неожиданно для себя от прижал Лестата к груди и поцеловал в щёку, на которой ещё не высохли слёзы. Тот вздрогнул, отпрянул - и впервые за эту странную встречу поднял на Луи глаза, в которых теперь словно отражалось голубое небо.
Может быть, он и хотел что-то ещё сказать – но в этот миг Луи проснулся в своей постели.

Часть 14

Хозяин ювелирной лавки уже подумывал о том, чтобы закрыть на сегодня своё заведение: на улице давно стемнело, а дома его ждал приготовленный служанкой тёплый ужин. Однако, выглянув в окно, он заприметил хорошо одетого господина, который шагал по направлению к лавке. Пожалуй, с закрытием можно повременить – лишняя выручка никогда не помешает.
Оказавшись внутри, незнакомец принялся с большим вниманием рассматривать выставленные в витрине украшения с бриллиантами. Особенно долго его взгляд задержался на кольцах.
- Вам помочь, сударь? – не замедлил вмешаться торговец. – Пожалуйста, обратите внимание вот на это кольцо с великолепнейшим камнем – оно будет прекрасно смотреться на руке у вашей супруги!
- Пожалуй, это и вправду то, что мне нужно, - согласился посетитель. – Сколько оно стоит?
Хозяин назвал цену, и покупатель тут же отсчитал нужную сумму серебряными монетами.
«А какой он бледный, - подумалось хозяину. – Однако на больного не похож. Вон как уверенно держится, да и дорогие кольца больной покупать вряд ли станет – у него другие заботы».
Пересчитав монеты, торговец не смог сдержать улыбки. Как всё-таки хорошо, что он не успел закрыть лавку!

Клодия глаз не могла отвести от белого с золотым платьица, которое Иветт сшила для её куклы.
- Спасибо, мамочка! – она крепко обняла темнокожую девушку. – Мария в этом платье будет такой красавицей! Поможешь его надеть?
- Конечно, милая, - поцеловав свою маленькую любимицу, Иветт принялась вместе с ней обряжать куклу.
Клодия была слишком увлечена игрой, а Иветт не обладала безупречным слухом вампира, поэтому никто из них не заметил, как Луи вернулся домой и незаметно приблизился к двери в детскую. С улыбкой он наблюдал за милой семейной сценкой, не решаясь разрушить тихую идиллию. Сердце у него стучало чуть-чуть быстрее положенного, а в руке он сжимал чёрную коробочку…
Разумеется, укрыться от девочки-вампира было не так-то просто, и вскоре Клодия, почуяв присутствие главы семьи, выбежала ему навстречу. Когда закончились объятия и поцелуи с малышкой, Луи подошёл к Иветт и что-то тихонько сказал ей. Та последовала за ним в гостиную.
Оставшись наедине с любимой, Луи опустился перед ней на одно колено.
- Моя дорогая, прекрасная, милая Иветт, - произнёс он, протягивая ей коробочку. – Я смею просить у вас руки и сердца. Согласитесь ли вы стать моей женой?
В первый миг Иветт подумалось, что она спит – потому что такого не могло быть на самом деле! Им с Луи не позволено венчаться!
- Если вы дадите своё согласие, - продолжал тем временем Луи, - я увезу вас во Францию. Во Франции разрешены браки между чёрными и белыми, там мы сможем стать супругами перед Богом и людьми. Это правда, Иветт. Я никогда не стал бы так шутить над вами…
Девушка протянула руку к драгоценному подарку, поверив наконец в происходящее. По щекам у неё бежали слёзы.
- Я согласна, Луи! – выговорила она дрожащим голосом. – Согласна… Но это так невероятно… Мы будем жить во Франции – вы, я и Клодия… У нас, наверное, будет такой красивый дом…
Иветт никогда не бывала за пределами Луизианы, так что Францию, лежащую за океаном, представляла себе с трудом. Но если рядом будет Луи, ей нечего бояться. Ведь он такой сильный, словно сказочный герой, о котором она мечтала в детстве. И как положено сказочному герою, он одолел колдуна Лестата, изгнал его за пределы своих владений, которые до сих пор означали для Иветт весь мир. Теперь же ей предстояло открыть для себя новый мир, большой и неведомый. Открыть те дальние края, из которых был родом её Луи…
- Иветт! Иветт, ты плачешь? – перепуганная Клодия колотила кулачками в дверь.
- Нет, нет, милая, - Иветт поспешила к девочке. – Всё хорошо. Просто мы переезжаем, и я немножко растерялась поначалу.
- Переезжаем? Далеко?
- Мы едем в Париж, Клодия, - произнёс Луи. – А вам, Иветт, я немедленно оформлю вольную. Вам и вашему деду, если он согласится. Поместье же перейдёт к моей сестре Лилиане – ей я доверяю, как себе, ей не страшно доверить моих людей.
Так в дом Луи де Пон дю Лака вновь пришли большие перемены.

Часть 15

Волны с шумом набегали на борт пассажирского судна, пересекающего Атлантику. В вечернем небе сияли тысячи звёзд, и вампирский глаз различал в их свете множество оттенков, недоступных человеческому зрению.
Но Луи было не до любования звёздами. Уже почти целый час он стоял у перил, не отрывая взгляда от океана, глубоко погрузившись в свои мысли, и мысли эти были невесёлыми.
Однако стоило Луи заслышать знакомые шаги, биение знакомого сердца, почувствовать чудесный аромат живой крови, как он повернулся в мгновение ока, чтобы заключить Иветт в объятия. Девушка прижалась к нему, и сердце её застучало совсем рядом с его собственным.
- Тебя что-то беспокоит, мой хороший? – прозвучал её голосок.
- Средиземное море, - отвечал Луи очень тихо. – Я всегда думал, что вода в нём голубая – а она чёрная.
Иветт перевела взгляд на океанские волны, затем поспешно взяла Луи за руку, отчаянно желая согреть своим теплом. Больше она ничего не могла сделать.
Для её любимого море навсегда стало чёрным, как и небо над головой. И виновен в этом был колдун Лестат, совершивший над её Луи свой отвратительный ритуал.
Иветт содрогнулась, осознавая своё бессилие. А ведь они с Луи столько раз одолевали препятствия, что казались непреодолимыми! Столько раз бросали вызов законам колдовским и человеческим, выходя победителями! Но никто из них не способен раскрасить чёрный ночной океан в голубой цвет.
- Да, мы плывём во Францию, - донёсся до них голосок Клодии. – Будем жить в Париже! Представляешь, Герман?
- Ух ты! – отвечал другой голос, принадлежащий, судя по всему, тому самому Герману. – Везёт же тебе! Мне матушка столько рассказывала о Париже, вот только она никогда там не бывала!
- Догонишь меня, Герман? – задорно спросила Клодия.
- В два счёта! – заявил мальчишка.
Чем кончилась игра в догонялки – этого Иветт и Луи так и не узнали. При желании вампир способен обогнать любого человека, так что у Германа не было ни шанса на победу, если только Клодия сама не захочет ему поддаться.
При свете дня Иветт нечасто выходила из каюты: слишком многие пассажиры невзлюбили чернокожую девицу, сумевшую, судя по всему, обольстить богатого плантатора. На твёрдой земле эти сплетники не избежали бы дуэли с женихом девушки, но на судне поединки не дозволялись, и потому Луи оставалось лишь утешать Иветт добрыми словами и клятвенно обещать, что во Франции ничего подобного не будет – ведь на континенте ещё лет пятьдесят назад чернокожие бастарды французских аристократов занимали должности при дворе, а революция и вовсе не оставила следа от предрассудков.
Справедливости ради надо заметить, что среди пассажиров были и люди, настроенные к Иветт вполне доброжелательно, хотя их было немного. К таким относились и родители маленького Германа, занимавшие соседнюю с девушкой каюту. Матушка Германа, которая действительно никогда не бывала в Париже, искренне желала Иветт счастья с господином Луи и то и дело восхищалась его манерами. Иветт не оставалась в долгу и от души хвалила супруга своей новой знакомой.

Оказавшись в Париже, Иветт поначалу почувствовала себя неуютно: слишком большим и шумным был этот город.
- Ничего не бойся, - шепнул ей Луи. – Мы всё равно будем жить в пригороде. И суеты поменьше, и собственное хозяйство можно содержать. Не гоняться же нам с Клодией в поисках пропитания по пустынным улицам за случайными прохожими.
Иветт вздрогнула, но тут же поняла, что это всего лишь шутка, и рассмеялась.
- Но мы ведь всё здесь посмотрим? – спросила она. – И в соборе Нотр-Дам побываем?
- Непременно, - пообещал Луи. - Можем даже обвенчаться там, если хочешь. Но сейчас, думаю, мы возьмём извозчика и отправимся смотреть наш новый дом.
- Луи, - осторожно прошептала Клодия. – За нами наблюдают.
Мгновением позже Луи и сам ощутил сверлящий его взгляд. Но стоило ему обернуться, чтобы как следует рассмотреть неизвестного, как тот одним прыжком исчез во тьме.
Луи оставалось лишь порадоваться, что до пригородов отсюда далеко. Не хотел бы он однажды, гуляя по ночным парижским улицам, столкнуться с этим существом.
- Правильно делаете, что уезжаете отсюда, сударь, - словно прочитав его мысли, заговорил извозчик. – За этим местом недобрая слава закрепилась. Люди пропадают, а куда – неведомо никому. Слухи всякие ходят… про живых мертвецов, что кровь сосут.
Клодия повернулась к извозчику, буравя его глазами, и тот поспешил добавить:
- Про мертвецов – это всё чепуха, конечно, добрые господа. Да только людей нехороших на свете много, поберечься не мешает.
- Вы правы, сударь, - серьёзно отвечала Клодия. – Не следует шутить с опасностью. Иначе может быть поздно.
Однако больше в ту ночь им не встретилось ничего подозрительного. Не появилось странное существо и на следующую ночь, и через неделю, и через месяц. Видимо, пригороды и в самом деле были свободны от ему подобных.
И всё же ни Луи, ни Клодия не сомневались, что видели вампира.

Часть 16

Закрывая дверь садовой кухни, Клодия прошептала слова благодарности поросёнку, который отдал свою жизнь, чтобы накормить их с Луи. В тот миг, когда жизнь маленького существа перешла в её тело, Клодии стали доступны все воспоминания этого создания, все ощущения, которое оно успело испытать за отпущенный ему недолгий срок. И подобно любому вампиру, Клодия испытала в этот миг невероятное наслаждение, доходящее до экстаза.
Когда-то, лет пять назад, девочка впервые задумалась: вправе ли она ощущать подобный восторг от поглощения чужой жизни, не означает ли это, что она радуется чьей-то смерти? Если так, то она мало чем отличается от тех чудовищ, что подстерегают в ночи беззащитных прохожих, чтобы напиться их крови! Клодии довелось встретиться лишь с одним из подобных созданий, по имени Лестат, но этого оказалось вполне достаточно.
- Я сам об этом думал, - серьёзно сказал Луи, когда Клодия задала ему этот вопрос. – Нет, не думаю, что подобные ощущения имеют отношение к добру или злу в наших сердцах. Скорее, это похоже на то, как человек воспринимает различные вкусы: сладкое доставляет ему удовольствие, горькое же неприятно. И ничего с этим поделать человек не может, даже если бы в этом был смысл. Так и мы не можем ни закрыться от воспоминаний кроликов, кур и поросят, которые служат нам пищей, ни сделать их для себя неприятными. Я не врач, но читал кое-какие книги по медицине, чтобы лучше понять, чем мы отличаемся от людей… И однажды меня посетила мысль, что, возможно, в миг поглощения чужой жизни наш организм вырабатывает огромную дозу некого вещества, которое даёт нам наслаждение. Да, это звучит странно – но что, если это правда? В любом случае, нет ничего греховного в том, что мы испытываем приятные ощущения во время еды. Главное – есть для того, чтобы жить, а не жить для того, чтобы есть.
Сейчас Клодии вспомнился этот разговор, в то время как на смену запаху крови пришли запахи ночных цветов и древесной листвы. Стоял август.
Прямо в неё внезапно врезался жук, запутавшись в волосах. Осторожно освободив жука, Клодия подбросила его в воздух.
Воспоминания, полученные от поросёнка, уже поблёкли. Ведь у неё есть собственная жизнь, настоящая, и чужое прошлое ей ни к чему. И спасённый ей жук, такой гладкий, так упорно шевеливший лапками, прикасаясь к её коже, был частью этой настоящей жизни. Как цветы, как деревья в саду, как трава под ногами. Жизнь вездесуща, и вовсе не обязательно её поглощать, чтобы ей наслаждаться.
Ночь была так хороша, что Клодии захотелось пробежаться по садовой дорожке, как в детстве. Но что позволено ребёнку, то совсем не к лицу шестнадцатилетней девушке, которой сегодня стала Клодия – хотя внешне совсем не изменилась с той поры, когда впервые увидела Луи.
Надо было возвращаться в дом и привести себя в порядок, в чём ей с радостью поможет матушка Иветт. Уж она сумеет и нарядить её как следует, и волосы уложить в причёску – так, чтобы Эдуарду понравилось…
В доме, который занимала семья Пон дю Лаков, вполне хватало места, чтобы устраивать в нём торжества. И сейчас по случаю шестнадцатилетия Клодии Луи собирался устроить бал, где Клодия будет королевой.
За годы жизни в Париже у Пон дю Лаков появились друзья и знакомые, которым, разумеется, не рассказывали об истинной сущности главы семьи и его дочери. Согласно легенде, которую придумали Луи с Иветт, отец и дочь страдали редкой болезнью, из-за которой врач прописал им строжайшую диету. В чём эта диета заключалась, знакомые толком не знали, но, во всяком случае, не заставляли Луи и Клодию во время праздников принимать участие во всеобщей трапезе. Также обоим противопоказан был солнечный свет, поэтому выходить из дома они предпочитали после заката. Что касается Клодии, то в её нездоровье мог убедиться любой: за все прошедшие годы она не подросла ни на сантиметр. Кое-кто мог бы сказать, что такой карлице самое место в цирке уродов – но подобных людей не было среди тех, с кем Пон дю Лаки водили дружбу. Что, в общем-то, неудивительно.
Когда Клодия спустилась в бальный зал, танцы ещё не начались – сначала гостям полагалось поздравить именинницу, пожелать ей долгих лет жизни и счастья. А после всех гостей появился тот, кого Клодия желала видеть больше всего.
Эдуард Пенн из соседнего дома и сам был невысокого роста, поэтому разница с Клодией не так бросалась в глаза. Впрочем, если юноша и девушка даже задумывались над этим, то лишь мимоходом: впечатлению случайных зрителей никто из них не придавал значения. Для Клодии Эдуард был лучшим другом, а Клодия для Эдуарда – самой прелестной девушкой, которую ему довелось когда-либо видеть.
И сейчас, краснея и невольно опуская взгляд, Эдуард преподнёс Клодии свой подарок: чудесный цветок в глиняном горшке, чем-то похожий на фиалку, но гораздо крупнее. Как он называется, Клодия не знала, но аромат от него исходил изумительный.
От души поблагодарив юношу, Клодия дала себе слово, что первый танец будет танцевать лишь с ним – и ни с кем другим.

Часть 17

Лишь благодаря сверхъестественной быстроте реакции, свойственной вампирам, Лестату удалось увернуться от очередного летящего в него ножа. Однако противник ему почти не уступал, и рано или поздно какое-нибудь пущенное им лезвие обязательно угодило бы в цель, оставив Лестата без глаза. Наверняка глаз со временем восстановился бы, ибо вампиры навсегда сохраняют тот облик, в котором расстались с прежней жизнью, но угроза хотя бы временно лишиться красоты беспокоила Лестата не на шутку.
- Мне был нужен только ты! – выкрикнул Арман, и голос его почти сорвался на визг. – А тебе, значит, они нужнее, чем я! Будь ты проклят, предатель!
Лестат постарался уловить мысли своего бывшего друга, в один миг превратившегося в злейшего врага, и увидел там только глухое отчаяние, страх одиночества, всю боль, какую только могут причинить осколки разбившейся надежды. И всё это порождало такой сгусток ненависти, какой Лестат никогда не смог бы себе представить.
Да, он опасался огорчить Армана, когда показал ему газету, пришедшую неделю назад, и объявил о своём намерении, но не думал, что Арман захочет его убить! А надо было думать. Надо было вспомнить, с каким надрывом Арман отпустил их с Габриэль из Парижа, чего это ему стоило…
Вернувшись одиннадцать лет назад из Нового Света, Лестат прежде всего направился в Театр вампиров, хозяином которого считался до сих пор. Арман встретил его хотя и вежливо, но сдержанно, словно их не связывало ничего, кроме делового партнёрства. Пока они вдвоём шли по коридорам Театра, лицо старшего вампира оставалось неизменным, словно у высеченной из мрамора античной статуи. И лишь оказавшись с Лестатом наедине в своих апартаментах, Арман с величайшей нежностью расцеловал его в обе щеки, а затем положил голову Лестату на грудь, едва слышно всхлипнув… В этом вампире, прожившем более трёхсот лет и познавшем то, что другим и не снилось, странным образом продолжал жить недолюбленный ребёнок, вынужденный таить эту сторону своей души ото всех.
И тогда Лестат, ласково гладя Армана по голове, стал шептать слова утешения, в которых тот так нуждался. В отличие от Луи, который предпочёл свободную жизнь, Арман никогда не велит ему уйти. Это ли не подарок судьбы?
В последующие за этим десять лет Лестату казалось, что он наконец-то нашёл свой уютный уголок, который можно называть домом. По-прежнему нося на виду у своих подданных маску грозного и зловещего владыки вампиров, наедине с Лестатом Арман преображался. И в такие мгновения он становился для Лестата словно младшим братом, порой капризным, но любимым.
Возможно, ничто так и не нарушило бы этой идиллии, если бы не газета, которую Лестат забрал из почтового ящика. Статью, которая завладела его вниманием, он перечитывал вновь и вновь, хотя выучил наизусть едва ли не с первого раза. Всю неделю он был погружён в свои мысли, и всё нестерпимее становилось желание совершить невозможное.
Если бы только он не привлёк тогда внимание Магнуса, сумасшедшего старого вампира… Если бы только… Тогда его судьба могла бы сложиться так, как хотелось ему, а не так, как велит его новая хищная природа, которая пребудет с ним вечно!
Полно. Он уже пытался вернуться – и в результате погубил две невинные жизни. Вампиру туда нельзя. Да, но ведь вампиру можно взглянуть на бывших смертных товарищей лишь одним глазком, так, чтобы они ничего и не заметили…
Устав от внутренней борьбы, Лестат наконец признался во всём Арману. Показал ему статью, которая носила очень простое название – «Успех Театра Рено». Поведал о своей радости, что его бывшие товарищи не пропали в Лондоне, напротив – сумели так поднять театр, что о нём начала писать пресса. И поделился своим желанием, которое уже неделю как стало неотступным…
И вот тогда Арман решил его убить. А может, не решил ничего – просто не в состоянии был справиться с болью, которую причинило ему это известие.
- Арман, послушай! – Лестат постарался перекричать звон летающих по комнате ножей. – Хочешь поехать со мной? Тогда нам не придётся расставаться!
- Хочу, - голос у Армана изменился, он выронил зажатый в руке кинжал. – С тобой я поеду куда угодно, Лестат… С Театром вампиров справится Сантьяго, а мы поедем куда захотим… Но постой, Лестат!
Ярость чудовища ушла из глаз Армана, но не появилось в них и то полудетское доверчивое выражение, к которому Лестат успел привыкнуть.
- Ты очень хочешь вернуться к ним, ведь так? Не делай этого. Я говорю сейчас как вампир, проживший не одно столетие. Я тебя понимаю, поверь. Я тоже очень хочу вернуться в Венецию, где жил когда-то с моим наставником, хочу, чтобы всё было, как раньше. Но этого никогда не будет. У каждого из нас есть рана, которая никогда не зарастёт, и остаётся лишь сжать зубы и терпеть. Мне так тебя жаль, Лестат, поверь. Мастерская моего наставника сожжена, поэтому мне некуда возвращаться. А тебе есть куда вернуться, но вернуться ты не можешь – и это очень тяжело. Никто из нас не может стать прежним…
По щекам Армана побежали кровавые слёзы, он бормотал что-то неразборчивое, но на этот раз не прижимался к Лестату, как младший братишка.
- Кто решает, что можно, а что нельзя? – Лестат решительно поднялся с дивана, на котором оба сидели. – Кто прописывает правила поведения для вампиров? Кто их видел записанными, эти правила? Или, пока я ездил в Новый Свет, у нас появился единоличный правитель, который казнит любого, кто посмеет делать то, что нравится, а не то, что противно? Вот скажи, Арман: кто тебя накажет, если ты вернёшься в Венецию? Или меня, если я приду на представление Театра Рено? Или даже если попрошу вернуть мне роль Лелио? Газета пишет, что они больше не играют на улицах, у них теперь собственное здание. И вряд ли сцена у них освещается солнцем, тем более что спектакли идут по вечерам. Я могу держать с тобой пари, Арман, что вновь стану Лелио. Если проиграю - отдам тебе Театр вампиров навсегда, а сам стану у тебя подсобным рабочим.
- Я готов держать с тобой пари, Лестат, - смахнув слёзы, твёрдым голосом произнёс Арман. – И поверь: я буду счастлив, если проиграю.
«Ты однажды стал Лелио, и ты останешься им навсегда», - прозвучал где-то рядом очень знакомый голос. Вздрогнув, Лестат оглянулся, но, конечно же, ничего не увидел.
Вскоре два самых опасных вампира в Париже покинули город, устремившись на поиски того, что когда-то потеряли. Удастся ли им найти для себя свет во тьме или же их души будут вечно обречены блуждать во мраке – ответ на этот вопрос могло дать только время.

Часть 18

А в семействе Пон дю Лаков царили спокойствие и безмятежность. Луи с Иветт нежно любили друг друга, Клодия же расцветала на глазах – во всяком случае, так казалось Луи. Пусть для большинства людей она оставалась навек заключена в тело ребёнка, однако Луи наблюдал, как с каждым днём её походка становилась всё более грациозной, взгляд – мудрее, голос – мягче и женственнее, манеры – изысканнее. Она охладела к своим куклам, и по её просьбе Луи с помощью знакомого переслал их за океан, в Луизиану, где великолепную коллекцию нарядных барышень и кавалеров с радостью приняла к себе Изабелла Санчес, дочь Лилианы, о чём и сообщила в благодарственном письме кузине.
Луи всё реже вспоминал о том, что он вампир. О других вампирах он не знал ничего и встречи с ними не искал. Однако порой к нему возвращалось воспоминание о первой ночи в Париже, когда за ними следил таинственный незнакомец, так и оставшийся невидимкой. И Луи не сомневался в том, что человеком этот наблюдатель не был.
Случилось так, что Луи понадобилось встретиться со своим поверенным, который жил почти в самом центре Парижа. Встреча, разумеется, состоялась после заката, и продлилась она гораздо дольше, чем ожидал Луи. А потому, когда Луи вышел наконец из дома поверенного, на улицах не было ни души. Ни прохожих, ни даже извозчиков. Сколько ни прислушивался Луи к ночной тишине – даже вдалеке ему не удавалось различить цоканья копыт. Город словно вымер.
Луи обругал себя за то, что отпустил извозчика, на котором приехал. Неужели идти домой придётся пешком? До самого пригорода? Пожалуй, доберётся он только к утру... И как бы не пришлось тогда ложиться спать голодным, ведь по ночному Парижу курочки не бегают.
Невесело усмехнувшись, Луи направился по направлению к дому, продолжая тщательно прислушиваться. И тогда услышал шаги.
Стоило ему остановиться – остановился и незнакомец. Стоило вновь двинуться в путь - и шаги послышались снова, совершенно явственно.
- Кто вы? – спросил Луи, повернувшись. – Почему за мной следите?
И тогда прямо перед ним возник вампир. Луи едва не поморщился – впечатление чужой вампир производил крайне отталкивающее. Пожалуй, такое чудовище мог бы изобразить художник на иллюстрации к готическому роману. Но лучше уж выяснить, что ему нужно, иначе так и будет идти за ним след в след.
- Я смотрю, нравится тебе одному бродить, - усмехнулся незнакомец, почему-то сразу перейдя на ты, чем заставил Луи вспомнить о Лестате – тот тоже весьма редко выказывал хорошие манеры. – Не годится это. Идём-ка лучше со мной – тебе понравится. Девочка-то твоя в одиночку охотится? Ох, нехорошо это ты – превратил в вампира ребёнка. Она же теперь никогда до полноценной не разовьётся, так младенцем и будет.
То, что незнакомец знал о Клодии, не на шутку встревожило Луи. Впрочем, Клодия отсюда далеко, она дома, где и стены помогают… От Лестата, правда, стены его дома в Луизиане ему не помогли. Но Клодия гораздо мудрее, чем сам он был в ту пору, когда на его пути встретился Лестат, – и ей хватит благоразумия не впустить в дом врага.
- Ах да, я ведь даже не представился, как невежливо, - незнакомец улыбнулся гадкой улыбкой. – Вот моя визитная карточка.
Отвесив шутовской поклон, он протянул Луи чёрный прямоугольник, на котором значилось: «Сантьяго. Театр вампиров».
- Ну что скажешь? – продолжал Сантьяго. – Рыбак рыбака видит издалека, а вампир вампира и подавно.
- Я принимаю ваше предложение, Сантьяго, - Луи постарался, чтобы голос его звучал вежливо, но про себя закончил фразу: «Иначе ты всё равно от меня не отстанешь».
Бояться, скорее всего, нечего. Ну какое зло может причинить вампир другому вампиру? Или даже целая толпа вампиров? Единственные враги для ему подобных – огонь и солнце, и вряд ли Сантьяго намерен сжечь его заживо.
- А может, твоя девочка составит нам компанию? – подмигнул Сантьяго.
- Вряд ли, - спокойно отвечал Луи. – Она предпочитает охотиться в одиночку.
У Сантьяго ещё хватает наглости приглашать Клодию к себе, после того как он назвал её неполноценной! Но вызывать этого шута на дуэль сейчас не время и не место.
- Ну, в моём театре ей одиночества не найти, - ухмыльнулся Сантьяго. – К тому же, мы ведь не знаем, увенчалась ли её охота успехом – а голодной девочке трудно будет выдержать то зрелище, которое предстоит увидеть тебе.

@темы: фанфик, гет, джен, PG-13

---

История о колдовстве и людях

[Танья Шейд]

Название: История о колдовстве и людях
Фандом: Энн Райс "Вампирские хроники", фильм "Интервью с вампиром"
Направление: джен, гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, романтика, приключения
Размер: миди
Персонажи: Луи де Пон дю Лак, Иветт, Лестат де Лионкур, Клодия, Арман, Сантьяго, сестра Луи
Пейринг: Луи/Иветт, Клодия/НМП, Арман/НЖП, сестра Луи/её муж
Предупреждение: OOC

Часть 1

В те ночи, когда Лестат покидал поместье, отправляясь пиршествовать в деревни рабов, Луи чувствовал себя особенно одиноким. Среди слуг ходили пересуды, что хозяин обзавёлся странным другом, да и сам ведёт себя странно – но никому из них и в голову не приходило, что связывала их отнюдь не дружба, а власть господина над рабом. Как бы ни желал Луи избавиться от Лестата – а порой такие мысли и в самом деле его посещали – он понимал, что останется при этом единственным вампиром, да ещё и неопытным, среди людей, которым никогда не сможет раскрыть свою тайну. А при Лестате не нужно было притворяться, он мог научить хоть чему-нибудь – хотя учил не очень-то охотно…
Перед ним стоял накрытый стол с любимой когда-то пищей, но, увы, Луи не мог взять в рот ни кусочка из этих яств. Вот уже четыре года он не был человеком, и рано или поздно слуги всё поймут – ведь тайное всегда становится явным.
Дверь отворилась, и вошла Иветт – чернокожая рабыня, на которую Луи уже давно не мог смотреть спокойно, каждый раз опускал глаза, чтобы только не видеть пульсирующей жилки на её шее, не поддаваться соблазну. А сейчас соблазн был особенно силён, потому что Луи был голоден.
- Хозяин… - заговорила девушка, и голосок её дрожал. – Вы здоровы?
- Да, здоров, Иветт, - отвечал Луи безжизненным голосом, - не беспокойся обо мне.
«Беспокойся лучше о себе», - добавил он мысленно.
- Хозяин, - девушка взглянула ему прямо в глаза, и Луи пришлось отвести взгляд, - прошу вас, умоляю, отошлите вашего друга. Все рабы его боятся… и вас тоже.
Последние слова она почти прошептала.
- Я сам себя боюсь, - услышал Луи свой голос.
Сейчас он умирал от голода, а Иветт подошла слишком близко. В голове словно взорвалась кровавая вспышка, затмевая разум. В следующий миг он понял, что прижимает ко рту руку Иветт и пьёт её кровь.
А ещё через миг понял, что скулы ему сводит от нестерпимо горького вкуса, и при этом он задыхался, потому что свободной рукой Иветт зажала ему ноздри, не давая дышать!
Оторвавшись от кровавой раны, он втянул ртом воздух, рухнул в кресло, тяжело дыша. Иветт тут же упала в соседнее и провела здоровой рукой по лбу.
- Так я и думала, хозяин, - заговорила она. – Мой дед никогда не ошибался в таких делах. Но я обещаю вам, клянусь всем, что мне дорого – у вас всё будет хорошо, я для этого и пришла. Сейчас я принесу ужин, вы ведь так любили когда-то крольчатину, помните? Только не выходите, пожалуйста, из комнаты, пока я не вернусь. Я быстро, обещаю.
Вернулась Иветт и вправду скоро, и в здоровой руке у неё была клетка с двумя живыми кроликами.

Она что-то подозревает, но пытается ему помогать – иначе поведение служанки было не объяснить. Стоит ли теперь, когда с кроликами покончено, попытаться её разыскать?
Однако спустя полчаса (во всяком случае, стенные часы утверждали, что прошло именно столько времени) Иветт появилась снова, и на этот раз он встретил её улыбкой, заметив при этом, что рука у неё тщательно перебинтована.
- Рада, что вам лучше, хозяин, - заговорила девушка. – Видите ли, среди ваших рабов есть… очень неумные люди, которые считают вас дьяволом. Как только можно быть такими невеждами! Ведь любой добрый христианин знает, что дьявол не может войти в Божий храм – а вы постоянно посещаете часовню, в вашем доме есть распятия и изображения Мадонны! Эти люди неумны, но их много. К счастью, к советам моего деда, шамана и хранителя знаний наших предков, они всё же прислушиваются, а он запретил им нападать на вас, пока не будет доказано, что вы в самом деле продали душу дьяволу. Но я-то знаю, что вы не заключали никаких нечестивых сделок, а стали жертвой колдовства! А колдун, который вас проклял – это Лестат!
Луи едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Девушка была очень близка к истине. Вот только ни один белый не назвал бы Лестата словом «колдун».
- Вижу, что я права, - продолжала Иветт. – У вас прямо-таки глаза вспыхнули ненавистью, стоило мне лишь помянуть его имя! Всё это его работа – и смерти в деревнях, и ваше несчастье. Но мой дед положит этому конец. Вы можете ему верить – ведь это от него я узнала о траве… как же она называется… Увы, название я забыла, но её сок совершенно лишён запаха, и при этом у него отвратительно горький вкус. Прежде чем прийти к вам, я намазала этим соком всё тело. Простите, что пришлось подвергнуть вас такому испытанию, но иначе вы просто не поверили бы, что я всё знаю и что я на вашей стороне… Пойдёмте же со мной в дом моего деда и ничего не бойтесь.

Странно, что помощь иногда приходит оттуда, откуда её совсем не ждёшь. Всю свою жизнь Луи считал рабов дикарями, способными разве что обслуживать своих белых господ – и вот посреди ночи скачет верхом по залитым лунным светом просторам, прижимая к себе Иветт, за чьей всегдашней скромностью и готовностью услужить всё это время таилась не только преданность, но и отвага, а возможно, и мудрость. Хотя ветер порой дул в лицо, наполняя его ноздри запахом крови девушки, никакого желания вонзить в свою спутницу зубы он не испытывал: то ли ужин из «крольчатины» и вправду оказался сытным, то ли были свежи воспоминания о горьком травяном соке, то ли чужое участие и понимание и в самом деле способны противостоять проклятию – этого Луи не знал. Он знал лишь, что сейчас они скачут под сказочной луной в обитель доброго волшебника, что дорогу ему показывает принцесса, посвящённая в тайны светлой магии, а чарам злого колдуна, как и положено в сказках, скоро придёт конец.
Однако всё это лишь мечты, а вот что будет, если по пути им встретится Лестат? Да ещё, чего доброго, захочет перекусить его провожатой?
В таком случае Луи станет драться с ним – насмерть, если вампиры вообще способны умереть. Давно надо было это сделать.
Перед внутренним взором возникла картина: на земле без признаков всякого подобия жизни лежат два вампира, лица у обоих оскалены, с торчащих изо рта клыков стекает кровь, просачиваясь в землю. Рядом, не в силах отвести глаз от жуткого зрелища, замерла Иветт. Нет, если появится Лестат – надо сразу отдать Иветт приказ бежать… который ей придётся выполнить, как рабыне своего хозяина. Но вот много ли послушания осталось в рабыне, которая всего лишь несколько часов назад посмела схватить хозяина за нос?
Луи невольно улыбнулся этой мысли. Кстати, ведь это очень неплохой приём, если дело и вправду дойдёт до поединка с Лестатом…
Но, видимо, удача в эту ночь была на их стороне, потому что с Лестатом они так и не столкнулись. А вот уже показалась и деревня рабов, в окнах хижин до сих пор горят огни, а ворота охраняют стражники с факелами, двое великолепно сложённых мужчин, которые могли бы показаться Луи красивыми, если бы не цвет их кожи.
- Стой! Кто идёт? – прокричал один из дозорных.
- Свои, - отвечала Иветт.
- Свои, вот как? – стражник вгляделся Луи в лицо так внимательно и пристально, что тот уже начал сомневаться, не угодил ли в ловушку.
Однако дозорные расступились перед ними, освобождая проход к воротам.
- Ну что же, - проговорил тот же стражник, - свои так свои. Раз уж Синь так считает, то не мне с ним спорить. Хотя немало и таких, что спорят – прошу вас об этом помнить, когда окажетесь в деревне.
Жилищем Синя, как называли шамана племени, оказалась такая же простая хижина, как и у остальных рабов.
- Как только возможно жить в таком крохотном домишке? – тихо спросил Луи у Иветт. – Мне казалось, что дом шамана…
- А разве у нас есть выбор? – отвечала Иветт. – В богатых особняках живут белые господа, а чёрные рабы довольны и тем, что в дождь есть где укрыться. Так уж в мире заведено.
Неожиданно Луи ощутил укол совести. С тех пор как погиб Поль, он отгородился от всего мира стеной горя, почти не думая о том, что у других могут быть свои трудности, беды и несчастья. А думать о комфорте рабов ему не пришло бы в голову и в лучшие времена. Возможно, настигшее его проклятие было наказанием за гордыню?

Часть 2

Однако стоило ему ступить под крышу хижины, как мысли о небесной каре выветрились из головы. Потому что жилище шамана было насквозь пропитано запахами сушёных трав, самых разнообразных снадобий, а возможно, и зелий. Интересно, а чеснок в его хозяйстве найдётся?
- Входите, если не имеете дурных помыслов, - молвил хозяин жилища.
- Не имею, - выговорил Луи, у которого от обилия запахов запершило в горле. – Если только жажда крови не затмит мне разум.
Ходить вокруг да около не было никакого смысла. Лучше уж называть вещи своими именами.
- Вы и сейчас чувствуете жажду? – немедленно спросил Синь. – Если да, я распоряжусь, чтобы вам принесли петуха или курицу.
- Нет, благодарю вас, - смутился Луи. – Ваша внучка уже обо всём позаботилась…
- Прекрасно, - чуть улыбнулся Синь. – Что же, тогда перейдём сразу к делу. Мне необходимо задать вам некоторые вопросы, на которые я прошу отвечать честно, потому что это для вашего же блага, хозяин.
Последнее слово показалось Луи совсем неуместным: кто здесь хозяин – это было совершенно ясно. Однако Синь соблюдал все формальности, потому что по закону оставался рабом своего белого господина.
Начал Синь с того, что попросил Иветт выйти, после чего заставил Луи раздеться до исподнего. Очень внимательно шаман осмотрел каждый дюйм его кожи, касаясь то ладони, то груди, то поверхности стопы, для чего Луи пришлось сесть на грубо сколоченный стул…
- У вас холодная кожа, господин, - сказал он. – Это уже хорошо – значит, вы действительно наш хозяин, а не демон, принявший его облик. Ведь у демонов кожа горяча, словно раскалённый песок, и как бы ни пытались они прикрыться одеждой, умный человек всегда поймёт, кто перед ним. Нет на вас и демонических меток – это значит, что сделок со злыми духами вы не заключали. Остаётся предположить, что мы имеем дело с колдовством – а значит, я должен знать всё о том, как вы стали таким, каким стали, о том, что произошло между вами и Лестатом.
- Лестат напал на меня ночью в тёмном переулке, - начал Луи свой рассказ. – Подкараулил меня и вонзил зубы мне в шею. Его зубы способны отрастать до невероятной длины… как и у меня сейчас.
Слова давались с трудом: ведь если рассказывать все подробности, а Синь наверняка этого потребует, то придётся рассказать и об убийстве надсмотрщика, и о том, что он сам дал согласие на превращение в вампира.
- Что же, так я и думал, - спокойно отвечал Синь. – Сейчас вы способны изменять длину ваших зубов по собственному желанию? Или это не зависит от вашей воли?
- Когда владею собой, то способен. Но когда жажда туманит рассудок, то моим телом управляет один только зверь…
- Оставьте эти слова, прошу вас, - нахмурился шаман. – Зверь – это лев, волк или лошадь, они вами не управляют. И скажите, зачем вы доводите себя до такого ужасного состояния, что жажда начинает туманить вам рассудок? Я понимаю, если бы вас заперли в клетке и не давали пить – так и в самом деле недолго лишиться рассудка от жажды. Но вы же не заключённый в тюрьме, а владелец поместья, вам даже не нужно воровать чужую скотину, чтобы добыть кровь – вы владеете собственной!
- Лестат говорил, что такие, как мы, должны маскироваться, а для этого необходимо уметь терпеть жажду и голод, особенно в толпе людей… Чтобы не наброситься на них, как это произошло между мной и вашей внучкой, - Луи готов был в этот миг сквозь землю провалиться.
- Впервые слышу такую глупость, - у Синя даже голос стал резче. – Чтобы не кидаться от голода на людей, нужно быть сытым! Это любому ребёнку понятно. У вас же есть в поместье и скотина, и птица, а когда кончится эта – купите новую! Вы всерьёз считаете, что в вашем светском обществе кому-то есть дело до того, сколько кур вы покупаете, как часто и для чего?
- Но слуги…
- Ваши слуги – чёрные люди, они понимают в колдовстве гораздо больше, чем вы, - отвечал шаман. – Они не станут обвинять жертву колдовства, когда надо обвинять преступника. Почему вы не пришли ко мне четыре года назад, когда всё это случилось? Слуги заметили, что вы от них таитесь, и решили, что ваша совесть нечиста и что вы пошли на сговор с колдуном Лестатом и с тёмными силами по собственной воле. Добродетельные люди от других не скрываются… разве что те, которые очень боятся, что их посчитают порочными. Но что произошло потом, после того как Лестат покусал вас?
- Я долго лежал больным, и за мной ухаживала моя сестра, Лилиана. Однажды в мою комнату проник Лестат – я до сих пор не знаю как, но он это сделал. Моя сестра спала и не заметила его появления – потом Лестат объяснил, что это сила его внушения не давала моей сестре проснуться. И в тот миг он показался мне прекрасным, как ангел! Я знаю, мои слова звучат кощунственно…
- Он показался вам похожим на ангела только в тот миг?
- Не только. Всё то время, пока я оставался человеком. Пока он не превратил меня в себе подобного.
- И он требовал что-нибудь от вас, предлагал вам что-нибудь?
- Предлагал превратить меня в такого же, как он. Обещал, что это избавит меня от боли – ведь я считал себя виновным в гибели моего брата Поля. И… я согласился. Он испытал меня, заставил присутствовать при убийстве надсмотрщика, а потом избавиться от трупа…
- И всё это время он казался вам похожим на ангела?
- Да.
- А сейчас?
- Нет.
На большее его не хватило. Он закрыл руками лицо, чтобы Синь не увидел его кроваво-красных слёз…
Луи колотила дрожь, он ожидал, что за соучастие в убийстве ему будет уготована страшная участь… хотя куда уж хуже, чем сейчас.
- Всё ясно, - сказал Синь, будто врач, собирающийся сказать пациенту, что тот простудился, потому что промочил ноги, гуляя под проливным дождём. – Подчинение посредством приворота. Обычный приём для тёмных колдунов. А дальше всё просто: внушить жертве, что всё это она совершила по собственной воле, заставить её мучиться виной за то, в чём на деле виновен колдун и только колдун. Скажите, до встречи с Лестатом вы думали о том, чтобы стать, как вы это называете, вампиром?
- Нет! Господи, нет! Страшно было помыслить о таком!
- Ну что же, вот и сошлись все кусочки головоломки, - заключил Синь. – Теперь понюхайте вот эту траву – она вас успокоит. Разговор был тяжёлым, я понимаю. Если проголодались – поешьте, не вздумайте забивать себе голову этими суевериями, что такому, как вы, следует быть постоянно голодным…
- Благодарю вас, - Луи впервые за время разговора поднял глаза. – Пожалуй, я не откажусь от ужина, ведь столько всего произошло за это время.
- Тогда я распоряжусь, - улыбнулся Синь, встретившись взглядом с Луи, и глаза у него были очень добрыми и чистыми. – Кстати, не советую вам сегодня возвращаться в поместье. Колдун Лестат по-прежнему обитает в вашем доме, и пока мы не нашли надёжного способа его изгнать…
- Изгнание Лестата я беру на себя, - твёрдо произнес Луи, положив руку на плечо шаману.

Часть 3

В последующие несколько ночей Луи приходилось прилагать все усилия, чтобы скрыть от Лестата переполнявшие его чувства, которые сменяли друг друга едва ли не каждые полчаса. Порой ему хотелось смеяться, словно с души наконец свалился камень, порой его охватывал страх, что весь план сорвётся из-за какой-нибудь мелочи. Почти каждую ночь он уезжал в город, говоря Лестату, что ему нужно уладить кое-какие деловые вопросы со своим нотариусом. Собственно, так оно и было.
Иветт держалась тише мышки, мило улыбалась обоим белым господам, спрашивала, будут ли они сегодня ужинать. Луи при этом позволял себе мысленную усмешку. Скоро весь этот спектакль окончится, и ему не придётся больше разыгрывать отсутствие аппетита, сидя за накрытым столом. Осталась неделя или полторы, по словам нотариуса. Всё-таки деньги в этом мире способны если и не на всё, то на многое.
Когда был успешно завершён первый этап намеченного плана, пришла пора переходить ко второму. И вот этот-то этап вызывал у Луи неуверенность, граничащую с уколами совести. Потому что решалась не только его судьба, не только судьба Лестата, но и участь невинного человека. Да, с нотариусом они обговорили все детали, но жизнь бывает так непредсказуема!
Дождавшись, когда Лестат уедет из поместья, Луи осторожно постучал в дверь комнаты его отца и сразу же получил разрешение войти.
- Доброго вам вечера, мой господин, - начал он, и старик тут же повернулся на звук его голоса.
- А, это вы, господин Луи, - он слабо улыбнулся. – Приятно с вами поговорить, не так уж часто мы беседуем. Чем могу быть полезен?
Подобный вопрос звучал странно в устах старика, уже давно потерявшего зрение – но, видимо, отец Лестата был из тех людей, которые сохраняют волю к жизни вопреки любым несчастьям.
- Я надеюсь, что это я смогу быть полезен вам, - отвечал Луи, стараясь скрыть волнение. – Видите ли, я хотел бы преподнести вам подарок – усадьбу, которую недавно приобрёл. Сам дом великолепен, я не раз его осматривал, со всеми удобствами, окружён прекрасным садом. Правда, есть у него и недостаток: расположен он очень уединённо, до ближайшего поместья добираться несколько миль верхом…
Ну вот, теперь старик его хорошенько отругает и будет прав. Вряд ли престарелому человеку может понравиться, что его отсылают из дома, да ещё и в какую-то глушь.
Однако отец Лестата и не думал возмущаться. Напротив, едва сдерживая слёзы, он поднялся с кресла-качалки и пожал Луи руку.
- Благодарю вас от всего сердца, - голос его дрожал. – Я уже сколько раз говорил Лестату, что не дело двум людям благородного происхождения ютиться в чужом доме, будто погорельцам. Хотя мы погорельцы и есть… Наш родовой замок в горах Франции был когда-то пожалован нашему семейству королём, а теперь от него ничего не осталось, да и от моей семьи тоже, кроме младшего сына. Вы ведь знаете, во Франции свершилась революция, буржуа власть к рукам прибрали, а дворянам плохо пришлось… И ладно бы, если бы только власть сменилась, а то ведь и многих людей словно подменили. Сколько лет наше семейство жило в мире с соседней деревней – и вот они напали на наш замок, перебили всех, кто пытался защитить нашу семью, убили моих детей и внуков!
Луи не смел вымолвить и слова. Ему никогда даже не приходило в голову, что у семейства Лионкуров такая страшная судьба. Стало стыдно за то, что сейчас он пытается отослать этих двоих несчастных – но сказать об этом он не мог.
Старик же тем временем продолжал:
- Только Лестат у меня и остался, но и он стал другим. Знаете, он ведь всегда был таким чудесным юношей, вежливым, воспитанным… И всюду приносил с собой радость, где бы ни появлялся. Таким я его помню, пока он не уехал в Париж. Я не знаю, что случилось с ним в Париже – он внезапно разбогател, стал посылать нашей семье дорогие подарки, но никогда не пытался вернуться назад, и письма его были так сдержанны… Невольно думается о том, что в Париже он завёл себе какую-нибудь сомнительную компанию – но кто бы это мог быть? Революционеры? Но они не приняли бы в свои ряды дворянина. Быть может, контрабандисты? Этим можно было бы объяснить внезапное богатство, что завелось у Лестата, но тоже сомнительно. А когда верные люди помогли мне бежать в Новый свет, Лестат нашёл меня спустя десять лет – но я не узнал своего сына, его словно подменили. Да, он обо мне заботится, но он же меня и ненавидит. Да, между нами не всё было гладко, но сколько уже раз я просил у него прощения!
- Мне так жаль, - искренне проговорил Луи, - что такое несчастье случилось с вашей семьёй. Я обязательно закажу молебен в церкви за всех ваших покойных родственников.
- Да благословит вас Господь, месье Луи, - очень серьёзно отвечал старик. – Да ниспошлёт он вам много долгих и счастливых дней. Я бы хотел, чтобы вы были моим сыном… Могли бы вы оказать мне такую честь, господин Луи, и называть меня своим отцом?
- Да, отец, - опустившись на колени, Луи поцеловал старику руку.
Губы его коснулись кожи человека, который отныне стал для него приёмным отцом, он ясно ощутил, как в пальцах старика, пускай и холодных по человеческим меркам, бежит живая кровь – но никакого искушения вонзить в него зубы не испытал.
- А о том, что усадьба расположена вдали от людей, не беспокойтесь, - произнёс старик. – Если бы вы видели наш замок во Франции, окружённый горами и лесами, то поняли бы, что мы к такой жизни привыкли. И я бы хотел дожить свои дни на природе, в уединении. Может, когда окажемся вдвоём с Лестатом, с ним будет проще поладить…

- Так ты что, меня высылаешь? – Лестат, казалось, готов был накинуться на Луи с кулаками. – Испугался россказней своих рабов?
- Усадьба – это мой дар твоему отцу, Лестат, - спокойно отвечал Луи, - которому он, кстати, очень обрадовался.
- Да, так обрадовался, что сразу же признал тебя своим сыном! – Лестат распалялся всё больше. – И завещал тебе после своей смерти две трети своего имущества, в то время как мне достанется лишь одна треть! Какие махинации ты там обделывал, Луи, чтобы настроить против меня моего собственного отца?
- Я не сказал твоему отцу ни единого дурного слова о тебе, - Луи смотрел прямо в глаза Лестату. – И я могу поклясться в этом на Библии, если для тебя это что-то значит.
- Вампир и Библия… Тебе бы ещё в монахи постричься!
Лестат устало опустился в кресло.
- Ну как ты не понимаешь, что не сможешь без меня выжить, с твоими-то привычками? Да ты ничем не овладел за эти годы, кроме ловли крыс! Очень, кстати, полезно для сохранности урожая, который тебе не нужен! Или, наоборот, надеешься, что если меня рядом не будет, то и на крысах ты запросто проживёшь, и о шейке своей служаночки забудешь? А обо мне ты подумал? Что я буду там есть, там на много миль ни одного человека? Зверей в лесах буду добывать? Да, буду – чтобы отца прокормить.
- Лестат, слуги уже собирают вещи, - прервал их бурную беседу голос старика. – Иди проследи, чтобы всё было сделано как надо.
Лестат бросил на Луи последний взгляд, и на миг там мелькнула искренняя печаль и сожаление.
Луи и самому было не по себе. Потому что во многом Лестат был прав – отныне Луи оставался единственным вампиром среди множества людей, вампиром, не знающим толком, что делать со своим Тёмным даром, как называл это Лестат.
«Если бы Синь был рядом и умел читать мысли, - внезапно подумалось Луи, - он мог бы сказать, как нужно поступать с вещью, если не знаешь, что с ней делать. Такой вещи место либо в кладовке, либо на чердаке, либо в мусорной корзине».
Луи удивляло, что Синь вовсе не считал его живым мертвецом, которого нужно уничтожить – при том, что прекрасно знал поверья белых людей, связанные с вампирами. У племени, к которому принадлежали Синь и Иветт, понятия «живой мертвец» просто не было. Была вера в сверхъестественные силы, что странным образом сочеталась для них с христианством, были колдуны, способные проклясть человека, были жертвы таких колдунов, которых соплеменники не сторонились, а напротив, всячески стремились им помочь… Как всё-таки по-разному видят мир разные люди.

Часть 4

Вскоре в комоде у Луи завелась записная книжка, ничем на вид не примечательная, страницы её были испещрены чернильными записями, сделанными аккуратным почерком, настолько мелким, что человеку, решившему их прочитать даже с лупой, пришлось бы немало потрудиться. Всё-таки у вампиров имеются и преимущества перед людьми, например, удивительная острота зрения и невероятная координация движений, и странно было бы этими преимуществами пренебречь.
Сами же записи выглядели примерно так.

17 – 18 августа 1795 года. Две индейки и гусь, сразу после пробуждения. Самочувствие вполне сносное большую часть ночи. За час до рассвета пришлось наведаться в курятник, взять двух цыплят. Итого: две индейки, один гусь, два цыплёнка за ночь.
18 – 19 августа 1795 года. Пара кроликов, вполне упитанных на вид. До полуночи чувствовал себя прекрасно, но после двенадцати опять захотелось есть. Пришлось утолить голод ещё одним кроликом, которого я надеялся приберечь. Итого: три кролика за ночь.
19 – 20 августа 1795 года. Пробовал для разнообразия ловить рыбу. Что за гадость! Полчаса потом полоскал рот. Видимо, в пищу годятся лишь теплокровные. Возвращаясь домой, поймал зайца, дома перекусил парой уток. Итого: один заяц и две утки за ночь. Примечание: поскольку охота состоялась после полуночи, трудно сказать, хватило бы такой добычи на полный период бодрствования.

Встречались в записной книжке и другие записи, сделанные карандашом.

«Как всё-таки опустел этот дом без Лестата! Ещё недавно здесь стены, казалось, дрожали от наших споров, а теперь стоит такая тишина! Разумеется, мой слух способен различить, как под полом шуршит мышь и как в своей каморке в другом конце дома дышит во сне Иветт, но мне не с кем перекинуться даже словом. А когда придёт рассвет и мир людей вернётся к жизни, я погружусь в сон. Скоро, уже скоро осень, а потом зима, и солнце будет садиться раньше. Но порой так жутко становится, когда я думаю, во что превратился и что к полноценной жизни с людьми мне уже не вернуться. А прогнав Лестата, я обрезал и ту нить, что связывала меня с миром вампиров. Моё тело – это тело хищника. Мои острейшие клыки – это совершенное орудие убийства, но они совсем не годятся для хлеба или фруктов, даже если бы мой желудок принимал такую пищу. Мои ногти лучше назвать когтями, потому что они способны царапать камень – но где найти такую ткань для перчаток, которую они не смогли бы разорвать? Я создан для жизни по ту сторону нормального мира, но отверг её и остался по эту. Порой в нормальном мире я кажусь себе таким беспомощным, моя сила, мой слух, моё обоняние в нём просто не нужны. Сделал ли я правильный выбор или просто пошёл на поводу у своих желаний, пытаясь избежать собственного предназначения? Мне так одиноко».

«Надо перестать думать всё время о себе. Откуда я знаю, как живут другие люди, что их заботит? У рабыни в деревне муж постоянно пьян, а ребёнок тяжело болен. Какое я имею право считать, что мне приходится труднее, чем ей?
Нужно пригласить врача к ребёнку и оплатить лечение. Возможно, его ещё удастся спасти.
После того как я отказался от маскарада с бесполезными для меня накрытыми столами, стало возможно передавать все эти замечательные плоды в ближайшую деревню. Мне в ответ обязательно дарят какую-нибудь птицу или мелкую скотину. Приятно чувствовать себя кому-то нужным.
Обязательно пересмотреть все траты, сделать учёт всех вещей в доме. Зачем мне, к примеру, столько дорогих столовых сервизов из драгоценного фарфора? Если их продать, деньги можно направить на благоустройство жизни людей в деревнях.
Оставить ли себе на память любимый сервиз? Нет, лучше уж называть вещи своими именами. Я так скучаю по Лилиане, моей милой сестре. Очень хотел бы, чтобы она приехала в гости, я бы подал ей угощение на этих прекрасных тарелках… жаль, что сам не смог бы присоединиться. Лестат, зачем ты разлучил меня с сестрой? Я даже не знаю, счастлива ли она в браке. Она отдала свою руку наследнику рода Санчесов, а про них чего только не говорят в свете. Да, семейство у них – одно из богатейших в Луизиане, но ни для кого не секрет, сколько у них в роду было близкородственных браков. Неудивительно, что они так рады притоку свежей крови в лице Лилианы – ведь мы с сестрой родились в Европе. Что вообще за человек её муж? За время тех визитов, когда мне приходилось притворяться больным и видеться с ними в тёмной комнате, я и узнать ничего о нём толком не смог – но он показался мне человеком недалёким и приземлённым. Наверняка Лилиана связала с ним свою судьбу от отчаяния: после того как над нашей семьёй разразился скандал из-за бедного Поля, мою сестру не приняло бы к себе никакое другое семейство».

«Меня пугает восторг, который я испытываю в тот миг, когда мои зубы впиваются в шею добычи, когда в меня переходит чужая жизнь. Лестат говорил, что это и есть истинная суть вампиризма – поглощая чужие жизни, приобщаться к великой истине. Но даже если бы он такого не сказал, я ничего не могу с этим поделать. Мне не нужна великая истина, замешанная на крови, я просто хочу питаться, как все живые существа – но с этим восторгом ничего не могу поделать, он приходит помимо моей воли и желания. Мне словно приоткрываются в такой миг все тайны мироздания – и всё-таки, как говорил Лестат, они не станут моими полностью, пока я не убью человека. Я не хочу, чтобы такое случилось. Завтра иду к Синю, попрошу у него совета».

Часть 5

Теперь нужно вернуться на несколько лет назад, чтобы проследить за судьбой госпожи Лилианы Санчес, урождённой де Пон дю Лак.
Как ни грустно, но будучи принуждена постоянно слышать распускаемые вокруг её брата сплетни, Лилиана сама не заметила, как позволила сомнениям поселиться в собственном сердце. Она старалась быть терпеливой и ласковой с Луи, который тяжело переживал потерю любимого брата, но с каждым днём ей всё труднее было оставаться искренней – и Луи это видел. Перед сном Лилиана молила Господа, чтобы тот развеял её сомнения, помог вновь поверить в невиновность Луи, но стена отчуждённости между сестрой и братом всё крепла.
Наконец настал день, когда Лилиана посчитала за меньшее зло видеться с Луи как можно реже. Оба старались забыться, каждый по-своему. Луи днями и ночами пропадал в тавернах, Лилиана же не пропускала ни одного светского вечера, хотя, сказать по правде, не получала от этих вечеров никакого удовольствия. Молодую особу из семейства со столь сомнительной репутацией никто не спешил приглашать на танец, и большую часть времени Лилиана проводила в каком-нибудь уголке, обмахиваясь веером.
Поэтому девушка сначала не поверила своим ушам, услышав:
- Сударыня, не будете ли вы столь любезны подарить мне этот танец?
Очнувшись от своих мыслей, Лилиана с интересом взглянула на неожиданного кавалера. Одет молодой человек был отнюдь не бедно, однако чувствовал себя явно не на своём месте. Лилиане подумалось, что он с радостью предпочёл бы светскому одеянию костюм для верховой езды и только правила этикета заставили его натянуть на себя этот наряд.
- Понимаете, - смущённо пояснил тем временем юноша, - здесь почему-то у всех дам уже заняты все танцы. Как только я пытаюсь пригласить даму, она отвечает мне, что этот танец занят, а сама потом идёт с другим кавалером! В той книге о светских манерах, которую я читал, говорится, что так делать не положено – но, возможно, автор книги чего-то не учёл или что-то перепутал?
Внезапно Лилиана поняла, что очень сочувствует юноше. Наверняка он впервые на светском вечере, вот здешние дамы и пытаются оставить его в дураках. Но кто он такой и почему его так стараются избегать? Возможно, его семейство здесь не в чести, как и её собственное? Но разве юноша в этом виноват?
Однако вслух Лилиана сказала совсем другое:
- Разумеется, сударь. Я с удовольствием с вами станцую.
Вести даму в танце юноша почти не умел, но Лилиана старалась направлять его мягко и незаметно, так что им всё же удалось станцевать все фигуры, пусть и не в совершенстве.
Когда же танец кончился, Лилиана попросила отвести её на свежий воздух, и вскоре оба оказались на террасе.
- Я ведь так и не представился, - заговорил её кавалер. – Это непростительная ошибка с моей стороны! Эрнесто Санчес к вашим услугам, сударыня.
- Лилиана де Пон дю Лак, - отвечала девушка. – Очень приятно познакомиться, господин Санчес.
Откуда же ей знакома эта фамилия? Ах да, на предыдущем балу две барышни, чей разговор она ненароком услышала, судачили о каких-то Санчесах, у которых, как поговаривали, не было никаких достоинств, кроме денег.
- Разбогатеть-то им удалось, - говорила одна. – Ведь уже давно живут в здешних краях, крепко на ноги встали, казалось бы. Да только из-за богатства им уже несколько поколений не удаётся достойной пары для женитьбы сыновей найти – все барышни, по их мнению, слишком бедны. Вот и заключают браки между кузенами и кузинами, а вы ведь понимаете, как это кровь разбавляет…
- Да, я о них слышала, - отвечала другая. – На следующем балу они собираются представить своего наследника – да только наследник, говорят, то ли уродец, то ли юродивый. Неудивительно, при такой-то генеалогии!
- Не знаю, как вы, милая, - продолжала первая, - а я собираюсь держаться от этого наследника подальше. Не хватало, чтобы его родители попытались его на мне женить! Что бы я стала делать с детьми-уродами?
- Вы правы, разумеется, правы, милая, - говорила ей вторая. – Уж лучше сразу за негра замуж идти!

И вот теперь они с Эрнесто Санчесом вдвоём, и никакой он не урод и не юродивый. Всё это такие же сплетни, как и те, что ходят об их собственной семье. А на деле молодому человеку всего лишь не хватает опыта в свете… и, быть может, уверенности в себе.
Почему-то вспомнился Луи, хотя внешне они с Эрнесто были совсем не похожи. Нужно обязательно встретиться с Луи снова, изгнать всякую тень сомнения из сердца!
- Вот вы где, Эрнесто, - на террасе появилась незнакомая пожилая дама. – А я вас везде ищу. Доброго вам вечера, мадемуазель де Пон дю Лак. Ах, дети, вы так хорошо смотритесь вместе, просто хоть портрет с вас пиши!
- Доброго вечера и вам, госпожа Санчес, - улыбнулась Лилиана, поняв, что перед ней мать Эрнесто.

Надо сказать, что супруги Санчес, родители Эрнесто, и в самом деле не теряли времени даром и вскоре посватались к Пон дю Лакам. Конечно, Лилиана прекрасно понимала, что дело вовсе не в ней – просто Санчесы искали для сына супругу со стороны, которая родила бы ему здоровых детей, а уроженка Европы в совершенстве подходила для этой роли. Но молодым людям это было безразлично: они успели искренне полюбить друг друга. И пусть Эрнесто был не столь образован и не столь подкован в светских манерах, но он был добрым, искренним и порядочным. И с ним Лилиане всегда было хорошо.
Вскоре у них с Эрнесто родилась двойня, мальчик получил имя Федерико, девочку же окрестили Изабеллой. Оба малыша были здоровы, и родители не могли на них нарадоваться.
И лишь одно омрачало жизнь молодой госпожи Санчес: с её братом явно творилось неладное. Каждый раз, когда они с Эрнесто наносили визит в родное поместье, Луи принимал их в тёмной комнате, не вылезая из постели, и говорил, что как раз сегодня ему нехорошо. Неужели он полагал, что его собственная сестра способна поверить такому детскому обману? Если уж Луи «заболевает» всякий раз, как они его навещают, то либо он не хочет их видеть, либо… он прикован к постели какой-то тяжёлой болезнью уже давно.

Часть 6

Угли в костре весело потрескивали, а пламя разгоняло мрак, освещая лица двух собеседников, одному из которых, седовласому и темнокожему, на простой земле сидеть было явно привычнее, чем в дорогих креслах, другой же, слишком бледный даже для европейца, в своём богатом наряде казался здесь чужим, да и чувствовал себя, похоже, не в своей тарелке.
Впрочем, беседа их была довольно оживлённой, и о разнице в положении не думали особенно ни тот, ни другой.
- Так вы считаете, что ваше тело – это тело хищника? – говорил Синь. – Что же, вполне возможно. Однако вспомните, что и до встречи с Лестатом вы не были травоядным! Редко когда ваш обед обходился совсем без мяса, но вас это вовсе не пугало и не наводило на мысли, что однажды вы станете людоедом. Вы говорите, что вас привлекает запах человеческой крови – что же, на свете есть много вещей, которые нас привлекают, но при этом нам не принадлежат. Вряд ли найдётся человек, которого не привлечёт набитый золотом кошелёк – но никто не живёт при этом в страхе, что когда-нибудь станет вором, и не страдает мучительно из-за того, что не является обладателем такого кошелька. Ведь вы говорили, что больше вам не приходится голодать, что кровь домашней скотины вас вполне удовлетворяет телесно.
- Но что вы скажете делать с этим? – сняв перчатку, Луи обнажил свои ногти, длинные и острые, по твёрдости сравнимые с камнем.
- Видимо, ничего, - отвечал Синь. – Да и нужно ли? Ведь они вам не мешают. Мне кажется, господин Луи, что в последние четыре года вам очень долго и очень часто говорили о том, что вы – опасный хищник, что убивать – ваше предназначение, и пытались доказать вам это, указывая на ваши ногти и зубы, в самом деле способные отнять жизнь… Но посмотрите и на меня, на моё собственное тело, подумайте над тем, на что способен я, если этого захочу, и на что способен любой человек. Вот моя рука – она устроена так, что ей очень удобно держать топор, и сил моих мышц вполне хватит, чтобы, размахнувшись как следует, зарубить любого из моих односельчан, или человека из другой деревни, а то и кого-нибудь из белых господ. Мне знакомы свойства многих трав, и если я воспользуюсь своими знаниями, чтобы приготовить яд, то мало кто из белых врачей сумеет определить, от чего умерла жертва отравления. Как видите, я существо опасное, и если бы всё на свете определялось способностями и умениями – меня лучше было бы сразу отправить на виселицу ради безопасности остальных. Поймите, любой из нас может стать убийцей – а может не стать. Всё зависит лишь от того, как мы сами собой распорядимся.
- Спасибо, Синь, - с глубоким чувством произнёс Луи. – Ваши слова всегда приносят утешение.
- Не такой уж я великий утешитель, - улыбнулся Синь. – Просто вам в последние годы слишком не хватало подобных слов, но зато других слов в вашей жизни было очень много - тех, что внушали вам страх перед самим собой. Вы слишком привыкли бояться. Не нужно так.
- Мне бы очень хотелось расслабиться, забыть о страхах и просто наслаждаться жизнью, - признался Луи. – Да только никак не получается.
- А вы почаще говорите с обычными людьми, - ответил Синь. – Да, обычные люди в своём большинстве по ночам спят… Но вот моя внучка недавно как раз сказала, что могла бы позже ложиться и позже вставать, чтобы проводить больше времени с вами. Вот только не решалась сама об этом с вами заговорить – представьте себе, опасалась, что вы посчитаете её лентяйкой, которая слишком любит валяться в постели. Я уж пытался её переубедить, да только она, похоже, ещё месяца два набиралась бы решимости, если бы я не рассказал. Вы ведь к ней тоже неравнодушны, верно?
- Да! – вырвалось у Луи помимо воли.
- Ну вот и славно. А будете вдвоём – и вам не будет скучно, и ей будет о чём с вами поговорить, кроме того, что ваши сапоги начищены, а простыни отутюжены…
- Благодарю вас! – Луи как-то слишком поспешно тряс руку Синю. – Разумеется, я сегодня же вечером скажу Иветт, что она может вставать и ложиться так, как ей удобно…

«Ваши сапоги начищены, а простыни отутюжены»… Если в первом ещё был смысл, то на простыни Иветт зря тратила силы: спящему в гробу вампиру они просто не нужны. А она, выходит, так о нём заботилась, что все эти годы стирала и гладила его бельё – хотя не могла не замечать, что оно даже не смято! Зачем же этот напрасный труд? Неужели только затем, чтобы в доме всё было как подобает? Или Иветт заботилась о том, чтобы его постель встретила хозяина чистотой и уютом, если тот вдруг однажды для разнообразия предпочтёт её гробу?
Сидя у себя в спальне, Луи с нежностью прикоснулся к покрывалу на своей кровати. А ведь до рассвета осталось не так долго…
Но прежде нужно было кое-что сделать.
Иветт ещё не знает, о чём они говорили с её дедом, а потому сегодня утром встанет на рассвете. И когда это случится, она должна найти у себя под дверью хотя бы этот скромный знак его благодарности.
Отыскав в доме сливки, свежий хлеб и масло, вытерев пыль с лучших в доме столовых приборов, Луи погрузил всё это на тележку и оставил под дверью каморки Иветт. Пусть эта добрая девушка, которая каждый вечер приносит для него еду под дверь его спальни, получит от него такой же подарок. Это будет справедливо.
Поднявшись к себе, Луи постарался припомнить, где хранится его ночная рубашка. Успеть бы до рассвета… Впрочем, можно заранее закрыть ставни и уже ни о чём не волноваться.
Видимо, он и вправду успел переодеться и лечь в кровать как раз к рассвету, потому что, коснувшись подушки, почувствовал, как его сознание куда-то уплывает. Последняя мысль была о том, что надо будет при первом удобном случае избавиться от гроба: если собрался жить, то ни к чему держать в спальне символы смерти.

Часть 7

Луи брёл по ночным улицам Нового Орлеана, как раньше, во времена, когда Лестат ещё не появился в его жизни, а Поль уже покинул этот мир. Сейчас он был просто Луи, не человеком и не вампиром, потому что это был сон, а во сне стираются все границы.
Этот район города не освещался фонарями, сюда не ходили порядочные люди. Но Луи знал здешние места: несколько лет назад, в поисках смерти, которая навсегда погасила бы его душевную боль, он обошёл все самые отвратительные городские притоны, побывал едва ли не в каждой здешней подворотне.
А сейчас он искал ответ на вопрос, который так и не успел задать Синю. Он знал адрес того заведения, где его ждут, а потому шагал уверенно.
Шёл дождь, поэтому грязь под ногами противно хлюпала. Хорошо, что на нём надёжные сапоги. А вот плащ придётся сушить, когда всё останется позади. Или не придётся, если это сон?
Над едва заметной дверью не было вывески. Стучать Луи не стал: здесь этого никогда не требовалось.
Притон во сне оказался в точности таким же, каким Луи его запомнил наяву. Парочка пьяных девиц уснула прямо за столом, на полу у дальней стены грязный старик курил трубку, набитую отнюдь не табаком.
Подходить к старику Луи совсем не хотелось, он оглянулся в поисках свободного места, но почему-то единственный стул нашёлся рядом со спящими девицами. Луи вздохнул: исходящий от девиц запах перегара не мог перебить аромата крови, а он так и не ел с тех пор, как появился в городе. Перекусить бы сейчас поросёнком, да только поросят подают в приличных трактирах, а не в подобных местах.
- А вот и ты, наконец! – прошамкал старик, и изо рта у него потянулась полоска слюны. – Я знал, что ты придёшь, от моего предложения не откажешься. Вот, попробуй, парень – это ведь ни с чем не сравнимое блаженство. Стоит один лишь раз его познать, и тебе откроются такие стороны мира, такие глубины собственной души, что вернуться обратно ты не захочешь никогда. Я это знаю – никто не возвращается.
Свободной рукой старик дёргал Луи за штанину, другой же протягивал трубку.
Этого старика он тоже видел когда-то наяву. И тот так же предлагал ему отведать зелья, якобы уводящего в рай – но на деле погружающего в ад безумия, где человек перестаёт быть человеком.
- Уходи, - сказал Луи, отрывая от себя руку старика. – Мне не нужно ни твоего фальшивого рая, ни блаженства такой ценой. Я уже говорил тебе об этом и скажу ещё раз. Я не нуждаюсь ни в тебе, ни в этом притоне, ни в Лестате. Уходи, если не хочешь, чтобы я побил тебя!

«Фальшивое блаженство, - вертелось в голове, пока Луи возвращался от сна к яви. – Фальшивое блаженство».
Наконец он понял, что лежит в своей постели, впервые за много лет, что притон остался в прошлом, как и старик, как и… Лестат? Почему во сне он вообще заговорил о Лестате?
Потому что Лестат предлагал ему то же самое, что и курильщик опия. Возможность пережить незабываемое, но слишком дорогой ценой. Может быть, вампиру в момент поглощения человеческой жизни и открываются неведомые, ни с чем не сравнимые горизонты и глубины – но смысла в этом пагубном пристрастии нет никакого.
И ему не нужна кровь людей так же, как не нужен опий. Для того чтобы просто утолить голод, крови диких зверей и домашней скотины вполне достаточно. И хватит об этом.
За окном пела ночная птица, совсем близко, прямо за закрытыми ставнями. Луи приоткрыл окно, чтобы рассмотреть ночную певунью, но та, потревоженная, улетела.
В дверь постучали. Наскоро одевшись и отперев задвижку, Луи обнаружил на пороге Иветт, которая, как всегда, принесла ужин любимому хозяину…
- Я услышала, как вы ходите, - девушка опустила глаза. – Подумала, что будет лучше, если я постучусь, раз уж не успела к вашему пробуждению… Простите меня за это, пожалуйста.
- Что ты, Иветт, - улыбнулся Луи, - я вовсе не сержусь. Я очень благодарен, что ты так обо мне заботишься, и вот тебе моё слово: отныне ты можешь ложиться и вставать тогда, когда тебе удобно. Я буду очень рад, если у меня будет компания по вечерам после заката. Ты даже можешь…
Он оборвал фразу, придя в ужас от того, что чуть было не сказал.
- Я хотел предложить тебе составить мне компанию, - признался Луи, не зная, куда от стыда девать глаза. – Но ведь тебе наверняка неприятно смотреть, как я ем.
- Мне не неприятно, хозяин, - быстро проговорила девушка. – К тому же, эти куры всё равно спят – усыпить курицу очень просто, мой хозяин, нужно всего лишь нажать вот на эту точку…
- Верю, Иветт, - сказал Луи. – Разумеется, внучке шамана известны секреты гипноза, пусть даже самого примитивного…
- Гипноза, хозяин? Я даже не знаю такого слова!
- Нет, не бери в голову, моя хорошая, - Луи ласково обнял девушку. – Просто разные люди нередко по-разному называют одно и то же. Возьми себе к ужину, чего сама хочешь… или нет, я принесу.
Этим вечером многие не узнали бы вечно преследуемого печальными думами владельца поместья и его смиренную служанку. Расстелив простыню прямо на полу спальни, оба устроились на ней, словно на подстилке для пикника, за ужином шутили и смеялись. Мрачные тени прошлого покинули этот дом, что им давно пора было сделать.

Часть 8

Откинувшись в кресле, что стояло в гостиной, Луи вновь потёр лоб, как человек, в который раз обдумывающий некий важный вопрос.
- Получается одно и то же, - произнёс он. – И никакого третьего решения не приходит на ум - наверное, его и нет. Либо я таюсь от Лилианы, либо не таюсь. А у меня таиться от сестры больше сил нет, и племянников так хочется увидеть. Значит, придётся решиться и всё рассказать, а там уж либо она не захочет меня больше видеть, либо захочет и всё будет как прежде. Нет, нет, Иветт, я не собираюсь вот так с ходу сообщать ей, что я теперь вампир. Просто расскажу всё как было, опущу только самые неприятные подробности. Она ведь сидела со мной, когда я лежал больной после встречи с Лестатом, а потому ей известно, что хотя бы эту часть истории я не выдумал. Либо всё, либо ничего, Иветт. Всё или ничего.
- Госпожа Лилиана обязательно должна увидеть, что на вас есть крест, господин Луи, - голос у Иветт дрожал от волнения. – И пусть на столе у вас лежит Библия, так госпоже Лилиане будет спокойнее, так она не вообразит то, чего нет…
- Спасибо за совет, Иветт, - отвечал Луи. – Обязательно так и сделаю. И распятие на стене будет мне свидетелем.
Взяв перо, чернильницу и лист бумаги, он устроился за столом и принялся писать письмо сестре, которое должно было воссоединить их или разлучить навеки.
Иветт только головой покачала. Зачем же самому беспокоиться о таких мелочах, как перо и чернильница? Неужели хозяин уже позабыл, что в доме у него есть служанка, которая с радостью всё принесла бы?

Надо сказать, что после того совместного ужина Иветт и в самом деле стала для Луи скорее членом семьи, чем рабыней. Домашние заботы они, не сговариваясь, начали делить почти поровну, а в свободные часы либо беседовали, либо устраивали музыкальный вечер, когда Иветт пела что-то из песен своего народа, а Луи, подстраиваясь под её голос, старался подобрать нужные аккорды на клавесине. Он начал обучать Иветт грамоте – якобы для того, чтобы она могла записать тексты своих песен, которые он якобы иначе не мог запомнить… Разумеется, это было неправдой: память вампира способна веками хранить мельчайшие подробности увиденного и услышанного. Догадывалась о том Иветт или нет – это уж знала только она сама.
А ещё в тот вечер, когда они оба были так беспечны, он совершил непростительное: наклонившись к Иветт, поцеловал её в лоб. И та, привстав на цыпочки, чтобы дотянуться до его лба, ответила ему тем же. С этого мгновения между ними всё было ясно.
- Ну что ты делаешь, моя хорошая, - Луи на миг отстранился, но тут же прижал Иветт к груди. – Тебе нормальный муж нужен, с которым можно детей иметь, а не вампир, который тебе даже в любовники не годится…
- Никто не смеет быть моим любовником! – вспыхнула Иветт. – Я честная девушка, а любовниц пусть богатые господа ищут в борделях! Что же до детей, то… на всё воля Господа. Бог всегда посылает женщине столько детей, сколько должно, и никогда не ошибается. Если мне не суждено иметь дитя, я способна с этим смириться, если же суждено – это случится так или иначе. А кого любить – это выбирает моё сердце, и оно выбрало вас.
Девушка была столь серьёзна, что Луи понял: возражения бесполезны. Да ему и не хотелось возражать. Их уже давно обвенчали луна и звёзды – в ту ночь, когда они скакали верхом, чтобы встретиться с шаманом Синем.

- Что-то случилось, дорогая? – спросил Эрнесто Санчес у супруги, видя, как та снова и снова перечитывает письмо. – Надеюсь, у твоего брата всё в порядке?
- Мой брат приглашает меня его навестить, - произнесла Лилиана, не веря до конца собственным словам. – А ведь Луи уже сколько раз находил причину для отказа, когда я приглашала его в наш дом! И вспомни, как он нас принимал, если иногда мы всё-таки виделись. Тёмная комната, его постоянные жалобы на головные боли, на резь в глазах… А стоило мне заговорить о враче, как он переводил разговор на другую тему! Эрнесто, я так за него боялась всё это время!
- Ну, теперь-то всё разъяснится, - улыбнулся Эрнесто. – Раз уж сам приглашает – выходит, что здоров. Тут радоваться нужно, а ты плачешь.
- Нет, дорогой, это просто от волнения, - выговорила Лилиана.
- Может, тебе что-нибудь принести? Нюхательную соль, например?
- Нет, Эрнесто, я же не собираюсь падать в обморок! Просто обними меня, и всё будет хорошо.
- На это я всегда согласен, - обняв жену, Эрнесто с нежностью провёл рукой по её волосам. – Если уж это лучшее лекарство, то, наверное, твой брат наконец нашёл кого-нибудь, кто его теперь обнимает – вот и прошли все его головные боли.
- Ох, Эрнесто, не шути так! Мы же ещё ничего не знаем!
- Прости, милая, больше не буду, - послушно произнёс Эрнесто, который, хотя и нечасто блистал остроумием, но обожал свою жену и всеми силами заботился о том, чтобы Лилиана была довольна и счастлива.
И надо сказать, что ему это удавалось.

Часть 9

В ноябре темнеет рано, поэтому Иветт надеялась, что ждать ей придётся недолго. Санчесы наверняка постараются добраться до поместья Пон дю Лак, прежде чем зайдёт солнце, а она под каким-нибудь предлогом задержит их в гостиной, чтобы подождали хозяина. Конечно, госпожа Лилиана удивится, что брат, пригласивший её в гости, не торопится встретить их с мужем, и Иветт как-то придётся это объяснять – но всё продлится очень недолго. А потом госпоже Лилиане откроется правда.
Иветт в который раз прочитала молитву, пытаясь успокоиться. Сколько ни убеждай себя, что всё будет хорошо, надо смотреть правде в глаза: эта встреча может обернуться кошмаром для всех четверых. Если госпожа Лилиана испугается хозяина – а она всё равно испугается, как бы ни повернулись события! – а муж кинется её защищать… то хорошо, если под рукой у него не найдётся факела.
«А если найдётся, то я закрою собой моего Луи», - внезапно подумала Иветт и почувствовала на глазах слёзы.
Вот уже зашло солнце. С минуты на минуту должен пробудиться хозяин. Нельзя, чтобы он видел, как она плачет. Краешком передника Иветт вытерла лицо.
Но где же Санчесы?
Она заслышала, как хозяин спускается по лестнице – и в то же мгновение с улицы донеслось лошадиное ржание.
- Добрый вечер, Иветт, - как ни в чём не бывало улыбнулся ей Луи. – Спасибо за все твои старания. Но теперь, пожалуй, я и сам смогу встретить Лилиану.
С замиранием сердца Иветт наблюдала, как Луи помогает сестре выбраться из экипажа, как здоровается за руку с её мужем. Слов до неё не доносилось, и впервые Иветт пожалела о том, что не обладает слухом вампира.
Лошадь вновь заржала, на этот раз тревожно – и хозяин, внезапно словно забыв о сестре, обернулся, вглядываясь во что-то в сумерках. Потом и Иветт заметила знакомую фигуру. Слишком знакомую.
Оставаться в стороне она не могла. Сунув в камин конец полена и превратив его в факел, девушка поспешила из дома. Лестат не посмеет угрожать её Луи, не посмеет тронуть госпожу Лилиану, которая всегда была так добра к слугам!
Луи же немедля поспешил навстречу пришельцу. Его глаза сразу же различили, что на руках Лестат держит маленькую девочку – но что это за девочка, он не имел ни малейшего понятия.
- Идите в дом, - прокричала Иветт Санчесам. – Враг явился!
- Иди, - приказал жене Эрнесто Санчес. – Я защищу вас обеих.
Он не задал ни единого вопроса. Только протянул руку и отобрал у Иветт факел. Когда враг близко, мужчина должен хвататься за оружие, а не разговаривать.
- Правильно, - услышала Иветт свой голос. – Его пулей не убьёшь. Пойдёмте, госпожа Лилиана.

- Зачем ты здесь, Лестат? – спросил Луи.
- Можешь радоваться, - отвечал тот. – Ты получил наследство. Мой отец умер и две трети своего имущества завещал тебе, как и говорил. Вот я и решил тебя обрадовать, да заодно проведать, как тебе без меня живётся.
Известие о смерти старика огорчило Луи, но сейчас было не до сожалений.
- Зачем тебе девочка? Кто она?
- Тебе ведь меня не хватало, признайся? Мы с тобой связаны неразрывно, пойми, Луи! Крепче, чем сыновья одного отца! А скоро мы станем ещё ближе – когда у нас будет общая дочь.
Воспользовавшись тем, что Луи на миг лишился дара речи, Лестат продолжал:
- Ты хочешь знать, кто она? А может, тебе интереснее узнать, сколько ей осталось? Совсем недолго. Я выпил из неё столько крови, чтобы не умерла, пока я доберусь до твоего замечательного и такого роскошного поместья – но смерть возьмёт своё, если ты не вмешаешься.
Луи понял.
- Нет, Лестат, что ты говоришь! Как можешь предлагать мне такое!
Свободной рукой Лестат вынул из кармана часы, посмотрел на циферблат.
- Сделай это сам, - в голосе у Луи прозвучали нотки мольбы.
- И не подумаю, - отвечал Лестат. – Неужели ты полагаешь, что я справлюсь один с воспитанием дочери? Скажи честно, можно мне ребёнка доверить? Поделись с ней своей кровью – и тогда она останется с нами, а не поделишься – перейдёт в мир теней.
Девочка с трудом приоткрыла глаза, попыталась протянуть руку навстречу своему защитнику. Как же она бледна. Прав Лестат, что жить ей осталось совсем немного…
- Ах ты наглец! – резко повернувшись, Лестат бросился на Эрнесто Санчеса, который подобрался к нему сзади с факелом.
Луи, набросившись с другой стороны, тут же вырвал девочку у него из рук.
- Ты не умрёшь, маленькая, - прошептал он.
И вот так, с девочкой на руках, бросился он прочь от своего дома, пустившись бегом к лесу, где нет людей.
Позади кричал от боли Лестат – видимо, Эрнесто всё же удалось ранить врага тем оружием, которое одно и может причинить ему вред. Только бы сам он уцелел…

@темы: фанфик, гет, джен, PG-13

---

[киса в свитере]

Снова с днем рождения, и долгих лет жизни и процветания Бару Уползанец!

Ещё много канонов, много ждущих уползаний героев.

@темы: у стойки

---

Про футбол

[царевна Лягушка]

Название: Про футбол
Фандом: Легенда о Героях Галактики
Направление: джен
Жанр: повседневность
Размер: драббл
Персонажи: Зигфрид Кирхайс, Райнхард фон Лоенграмм
Пейринг: упоминается Кирхайс/Аннерозе
Предупреждение: АУ

Зима на Одине в этом году выдалась не особо холодной, и в начале декабря снега в столице почти не выпадало, чем и воспользовалась группка мальчишек, устроивших футбольное сражение прямо на газоне в городском парке. Их никто не прогонял, поскольку трава и так уже вся пожухла, а няни с малышами и молодые мамы с колясками в это время года предпочитали менее ветреные места, так что, несмотря на полдень, кроме мальчишек, за последних полчаса там появился только один посетитель.
Высокий рыжеволосый молодой человек в светлом пальто медленно прошел по дорожке и остановился возле балюстрады, ограждающей крутой склон речного берега. Несмотря на гражданскую одежду, в нём без труда можно было определить военного – или недавно вышедшего в отставку по ранению, судя по трости, на которую он опирался при ходьбе. Гоняющие мяч мальчишки вряд ли обратили бы на него внимание, но один из них не рассчитал удар, и мяч, вместо того чтобы лететь в сторону импровизированных ворот, составленных из брошенных на землю ранцев, полетел к реке и наверняка угодил бы в воду, но был пойман.
Юные футболисты остановились, ожидая нагоняя, но поскольку его не последовало, самый смелый из них подбежал к молодому человеку и уже хотел было взять протянутый ему мяч, когда почувствовал, как сзади кто-то крепко схватил его за обе руки. Обернувшись, он увидел двоих солдат, неизвестно откуда взявшихся.
– Ваше превосходительство, с вами всё в порядке? – в голосе слышится явная тревога.
– Всё хорошо, – рыжеволосый кладёт свою руку на плечо мальчика, – Вернер, отпустите его.
– Но вы же могли… – Железная хватка всё ещё не ослабевает.
– Не поймать мяч, – на лице рыжеволосого появляется улыбка, – и он бы свалился в реку. Держи и постарайся бить поаккуратнее, а то меня в следующий раз может здесь не оказаться.
– Спасибо. – Мальчик берёт мяч и отступает на шаг, всё ещё косясь на охранников, немного взволнованно произносит: – Прошу прощения за то, что попали в вас, мы не хотели. – После чего всё же убегает к своим товарищам.

Решение остановить машину, чтобы пройтись по почти пустому парку, пришло спонтанно и явно не понравилось охране, но ослушаться приказа флот-адмирала они не могли и послушно отстали, хотя Зигфрид и знал, что парни последуют за ним и бросятся на помощь при первом же намёке на опасность.
После нескольких часов, проведенных в госпитале, где Кирхайса осмотрело несколько именитых профессоров, при каждом из которых состояла внушительная свита, прогулка по свежему воздуху была именно тем, что могло помочь расслабиться и выбросить из головы все мрачные мысли.
Итог консилиума оказался не таким уж и плохим – пациента признали годным к дальнейшей службе, хотя и выдали несколько страниц распечаток с рекомендациями, что неудивительно. Врачи поначалу вообще удивлялись, как он выжил после такой кровопотери, и их прогнозы были очень и очень осторожными. Постепенно они улучшались, пока наконец-то сегодня он не добился от докторов вердикта о своём полном выздоровлении. Профессора хмурились, им явно хотелось перестраховаться и отсрочить окончательное решение, но Зигфрид проявил всё своё упорство, чтобы убедить их поставить подписи под нужной бумагой. Основным аргументом было то, что он не собирается завтра же идти с топором на приступ Изерлона, а для того, чтобы удержать перо и нажимать на клавиши, сил у него точно хватит.
Центральная аллея вывела Зигфрида к реке, и он решил немного постоять там. Невдалеке несколько школьников не старше лет десяти с радостными воплями носились по газону с мячом.
Всего одиннадцать лет назад они с Райнхардом точно так же беззаботно играли в футбол после школы, пока их жизнь не изменилась за один ужасный день. За эти годы случилось столько всего, что многим бы хватило и на всю жизнь. Хотел бы он что-то изменить? Несомненно. Если бы это от него зависело, он бы сделала всё, что бы Аннерозе не попалась на глаза старому кайзеру. Но в той ситуации решение Райнхарда было единственно верным, и Кирхайс никогда не жалел о том, что пошел за другом, даже после их размолвки на Гайерсбурге и его ранения.
Теперь, когда всё это позади, он с нетерпением ждёт своего возвращения к Райнхарду, но сильнее всего хочет объясниться с Аннерозе и сделать ей предложение. Сегодня явно удачный для него день, так что лучше сразу же поговорить с ней, тогда вечером можно будет сообщить другу две радостные новости.
Зигфрид попытался вспомнить, есть ли по дороге домой приличный ювелирный магазин, но от этих приятных мыслей его оторвал летящий в его сторону мяч, поймать который, к его удовольствию, не составило особого труда.

Райнхард как раз собирался позвонить сестре и узнать, дома ли Кирхайс. Утром друг уехал на очередное обследование одновременно с его уходом в адмиралтейство, и уже должен был вернуться. Но набрать домашний номер он не успел, его опередил звонок секретаря, фройляйн Мариендорф, доложившей, что полковник Кисслинг просит его принять. Начальник охраны вряд ли бы пришел к нему с чем-то малозначащим, поэтому Райнхард тут же позволил ему войти.
Гюнтер Кисслинг не так давно занял свою должность, но уже успел зарекомендовать себя как грамотный и ответственный специалист.
Войдя в кабинет, полковник отдал честь и после взаимных приветствий сразу перешел к теме, ради которой пришел:
– Ваше превосходительство, вы поручили мне охрану его превосходительства флот-адмирала Кирхайса.
При упоминании друга Райнхард моментально напрягается. Кирхайс долгое время сам отвечал за безопасность и всегда подходил к этим вопросам крайне тщательно, если это не касалось его самого. Райнхарду пришлось ему приказывать брать с собой охрану.
– Да, что-то случилось? – Ему удаётся скрыть тревогу в голосе.
– Пока ничего, - Кисслинг отрицательно качает головой, - но только что старший группы, сопровождавшей флот-адмирала в госпиталь, доложил, что по дороге домой они заезжали в парк, и его превосходительство снова приказал охране отстать.
Райнхард хмурится.
– Да, расстояние между ними и флот-адмиралом было допустимым, согласно устава. – Кисслинг помнит полученные инструкции. – Однако рядом с тем местом, где остановился флот-адмирал, несколько школьников играло в футбол, и в какой-то момент мяч полетел в сторону его превосходительства…
Договорить ему Райнхард не даёт.
– В него попали? – Кирхайс всё ещё ходит с тростью, хоть и говорит, что она ему уже не нужна, а какой силы может быть удар мяча, Райнхард прекрасно помнит. Огромным усилием воли он заставляет себя не вскочить и не накричать на подчинённого.
– Нет, – ответ звучит вполне уверенно и Райнхард чуть расслабляется, – его превосходительство поймал мяч. В этот раз всё обошлось, но я бы не хотел повторения подобных инцидентов, поэтому осмеливаюсь просить вашего разрешения увеличить численность постоянной охраны его превосходительства. – Кисслинг вытягивается и замирает, ожидая решения.
– Хорошо, – Райнхард наконец-то разжимает кулаки и откидывается на спинку кресла, – увеличьте охрану, на сколько считаете нужным, и пусть они используют тот же протокол, что и для меня. – Кирхайс будет недоволен, но ему придётся привыкнуть к ограничениям свободы, во всяком случае, пока они не будут полностью уверены в полной безопасности в столице, а до этого ещё, к сожалению, далеко.
– Слушаюсь, разрешите идти? – Едва заметная улыбка явно говорит о том, что начальник охраны получил именно то, чего и хотел.
– Идите. – Райнхард тоже слегка улыбается и кивает.

Через неделю Райнхард, Кирхайс и Аннерозе совершили долгую прогулку в том же парке. Никаких происшествий в этот раз не было. Причём, по совету Кисслинга, была выбрана дальняя часть парка, не посещаемая в это время года, но, тем не менее, ухоженная и очень красивая. Единственным, кого они там встретили, был выгуливающий собаку фон Оберштайн, но он только издали поприветствовал старших офицеров и вскоре исчез из виду.

@темы: фанфик, джен, G

---

[киса в свитере]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[киса в свитере]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[киса в свитере]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[киса в свитере]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[киса в свитере]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Что написано пером

[Танья Шейд]

Название: Что написано пером
Фандом: Энн Райс "Вампирские хроники"
Направление: джен с упоминанием гета
Жанр: юмор, флафф
Размер: мини
Персонажи: Мариус, Амадео, ученики Мариуса, а также Автор канона; упоминаются Сантино, Бьянка и Пандора
Пейринг: упоминаются Амадео/Бьянка и Мариус/Пандора
Предупреждение: АУ, ООС

Открыв Связной портал, Мариус склонился в глубочайшем поклоне.
- Простите, что сегодня я раньше обычного времени, госпожа Автор, - молвил он. – Дело в том, что я обещал своим ученикам устроить пикник, а потому просто обязан к назначенному сроку завершить все дела.
- О чём вы говорите, Мариус? Какой совместный пикник может быть у вампира и смертных мальчиков?
- Сказать по правде, это мой первый эксперимент такого рода. Но я полагаю, что наставнику не помешает быть ближе к своим ученикам, ведь так проще достичь взаимопонимания. Я превосходно поохотился сегодня в каналах Венеции и очень надеюсь, что мальчикам по вкусу придётся пойманный мной сом… Кстати, как вы находите?
С этими словами Мариус приподнял рыбину повыше, чтобы лучше было видно на другом конце Связного портала.
- Возможно, мальчикам он и придётся по вкусу, - был ответ. – Но что собираетесь делать на этом пикнике вы сами, Мариус? Наблюдать?
- Почему же только наблюдать, госпожа Автор? Мне достанется рыбья кровь, мальчикам – мясо, которое, разумеется, мы предварительно пожарим на костре. Вот никто и не уйдёт обиженным.
- И с каких же пор, Мариус, вы стали пить рыбью кровь? Ваше дело – охотиться на злодеев, а не рыбачить в венецианских каналах!
- Уверяю вас, госпожа Автор, что на злодеев я охочусь. Могу предоставить вам все отчёты о тех злодеях, которых я поймал за последние полгода и передал городской страже, чтобы их наказали в соответствии с законами Венеции. Местные власти уже не раз объявляли мне благодарность за то, что я помогаю бороться с преступностью. Кстати, как раз позавчера был особенно трудный случай: одним из пойманных мной злодеев оказался вампир, по имени Сантино. Полагаю, что вам он известен. Его пришлось связать железной цепью – ведь обычной верёвкой наше племя не скрутить! – а потом снабдить городских стражников самыми подробными инструкциями о том, как надлежит обращаться с пленным вампиром. Так что полагаю, госпожа Писательница, что мой долг по отношению к канону исполнен – ведь один злодей-вампир десятерых смертных стоит…
- Это совсем не то, что написано в текстах книг, - голос по ту сторону Связного портала прозвучал устало. – Но объясните мне хотя бы, как вы собираетесь пить рыбью кровь на глазах у мальчиков? Неужели они не догадаются, что вы собой представляете?
- Вы о том, что я вампир? Мальчики уже знают это, госпожа Автор. Как я уже говорил, я стремлюсь к взаимопониманию со своими учениками. Здесь, в Венеции пятнадцатого века, в людях невероятно сильна вера в христианские символы. И как только мои ученики увидели, что я не боюсь распятия, они сразу же поняли, что я не нечисть и не представляю для них опасности.
- А вы хотя бы выглядывали в окно, Мариус? До заката ещё далеко, лучи солнца свободно падают на вашу ничем не защищённую кожу! Вам положено от этого сгореть!
- Боюсь, здесь вы несколько заблуждаетесь, госпожа Автор. Образ вампира, сгорающего от солнечных лучей, зародится лишь в вашем двадцатом веке благодаря искусству под названием кинематограф… В особенности повлияет на него фильм Фридриха Вильгельма Мурнау «Носферату – симфония ужаса». Но стоит лишь заглянуть в более ранние источники, посвящённые вампиризму, хотя бы в работы Йоханеса Флукингера, чтобы понять, что у меня нет ни малейшей причины бояться солнца! Да и более известные книги, написанные ранее двадцатого столетия, это подтверждают, взять хотя бы роман господина Брэма Стокера «Дракула», который, увы, в сознании многих ваших современников оказался подменён многочисленными экранизациями…
- Вы всегда так длинно изъясняетесь, Мариус. Вы хотя бы понимаете, что по эту сторону Связного портала царит глубокая ночь? Неужели хотя бы из уважения к человеческому сну вы не могли выйти на связь после заката, когда здесь, в Западном полушарии, настанет рассвет?
Впервые за всё время разговора Мариус опустил глаза. Об этом он и вправду не подумал.
- Мне искренне жаль, госпожа Автор, что я вас разбудил посреди ночи, - проговорил он. – Обещаю, что больше такого не повторится.
Но связь прервалась, прежде чем он успел договорить. Вздохнув, Мариус закрыл портал. Увы, общение с автором – почти всегда очень непростая задача для персонажа. Утешало одно: чем бы он ни занимался в Венеции – никто не мешает Автору писать о нём в своих книгах всё, что захочет она сама. А читатели книг, разумеется, поверят каждому слову, написанному пером, то есть набранному на клавиатуре. Так что причин для недовольства Автора Мариус не видел.

Но вот трудности этого дня остались позади. Растянувшись на мягкой траве, Мариус наслаждался теплом уходящего дня, а выпитая рыбья кровь тем временем растекалась по его капиллярам. Ученики уже успели изжарить сома и со смехом делили его между собой.
Отделившись от компании, к нему подошёл один из мальчиков. Тот, кто для Мариуса был дороже родного сына.
- Мастер, - проговорил Амадео, пряча что-то за спиной, и щёки его были залиты краской. – Это, конечно, совсем не то, что рисуют другие ваши ученики… Вы знаете, что я утратил свой дар художника, после того как… после того как меня похитили и увезли… Но сегодня я попытался… и вот что получилось.
Он протянул Мариусу рисунок, очень простой, словно вышедший из-под руки ребёнка и совсем не похожий на те шедевры, что Амадео приходилось создавать прежде. Лесное озеро, окружённое зарослями. В Венеции таких не было. Наверняка Амадео пытался вспомнить светлые страницы своего прошлого...
- Ты молодец, - промолвил Мариус, не в силах оторвать взгляда от рисунка. – Сразу видно, что в эту работу ты вложил свою душу. Озеро так и манит к себе, хочется в него окунуться и, возможно, увидеть кого-то из водных духов… Кажется, ваш народ называет их водяными и русалками? Ведь так?
- Вам правда нравится, Мастер? – выдохнул Амадео. – Вы не пытаетесь меня утешить?
- Посмотри мне в глаза, - отвечал Мариус, - и убедишься, что я не лгу.
Амадео взглянул в глаза учителю, затем, поддавшись порыву, кинулся к нему на шею. Мариус, подхватив своего любимца на руки, мягко поцеловал его в лоб.
«Хорошо, что не всегда всё получается по вашей воле, госпожа Автор», - подумалось ему.
- Мастер, я давно хотел спросить… - прошептал Амадео. – Вы хотели бы, чтобы я стал таким же, как вы? Если это нужно, чтобы мы были вместе, то я сразу согласен!
- Не стоит спешить, мой мальчик, - Мариус погладил его по голове. – Никогда не спеши расстаться с тем, чего нельзя будет вернуть обратно. Мы ведь и сейчас вместе, ты для меня как сын. Что может быть крепче этой связи? Сейчас ты совсем рядом, и я слышу музыку твоего сердца. А если ты станешь вампиром – твоё сердце застучит иначе, и это будет совсем другая музыка. Понимаешь?
- Вы, как всегда, правы, Мастер, - серьёзно отвечал Амадео. – У меня на родине была поговорка, что от добра добра не ищут. А от вас я вижу только добро и не хочу ничего менять.
Юноша вытянулся на траве, глядя на звёзды.
- Бьянка! – внезапно воскликнул он. – Мы же собирались сегодня встретиться! Кавалер не имеет права опаздывать на свидание с дамой!
- Что же, тогда спеши к ней, - улыбнулся Мариус.
Неизвестно, долетели ли его слова до Амадео – тот, прижав к груди рисунок, уже со всех ног мчался по направлению к дому Бьянки.
Полюбовавшись ещё немного звёздным небом, поднялся и Мариус. Уж если Амадео устроил свидание с Бьянкой, то и ему неплохо было бы навестить этой ночью Пандору.

@темы: Вампирские хроники, фанфик, джен, PG-13

---

Долгая ночь Сьюзан Ивановой

[Nunziata]

Фанфик по сериалу Вавилон 5

Автор: Nunziata
Бета: andelyta, Xenya-m, momond
Размер: миди, 4624 слова
Пейринг/Персонажи: Малкольм Биггс, Сьюзан Иванова, Стивен Франклин, Джон Шеридан и др.;

спойлер

мимолетно присутствует Кош; Маркус Коул/Сьюзан Иванова,

спойлер

Джон Шеридан/Сьюзан Иванова (односторонний); упоминается Малкольм Биггс/Сьюзан Иванова
Категория: гет, джен
Жанр: фантастика, ангст, почти мистическое AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Таймлайн - 5 сезон, серия «День Мертвых». Накануне праздника бракири капитан Иванова прилетает на «Вавилон 5». Она решает отправиться на территорию, выкупленную для церемонии, но вряд ли может представить, к чему это приведет.
Дисклеймер: Вселенная «Вавилона 5» принадлежит JMS, наше сердце принадлежит вселенной «Вавилона 5».
Примечание: автор предположил, что после событий конца 4 сезона прошло примерно полгода.
Предупреждение: Вероятно, ООС. Зверь-обоснуй замучен авторским произволом. Уползание персонажа.
написано для fandom babylon-5 2018

Атташе Матардарт клял всех и вся. Он перестраховался, выйдя в обычное пространство из-за незначительного сбоя в системе связи. Устранив его, Матардарт собирался продолжить путь, но тут из пояса астероидов вынырнул рой истребителей. Как им и положено, пираты атаковали внезапно. Геройствовать или пытаться удрать не было никакой возможности. Он едва успел добраться до спасательной шлюпки. Пираты его не преследовали, их гораздо больше интересовал корабль.

Теперь, болтаясь в крошечной скорлупке, Матардарт постепенно погружался в пучину отчаяния. При самом лучшем раскладе он не успеет на «Вавилон 5» к началу Дня Мертвых, а при худшем... Он бросил опасливый взгляд на экран, где высвечивались данные с бортового компьютера. При худшем у него есть шанс предстать перед послом Куленбраком уже в качестве души умершего.

Неподалеку вспыхнула голубоватая точка, стремительно разворачивающаяся в огромную воронку. Матардарт невольно вжал голову в плечи, не зная, чего ожидать. Но светлые духи услышали его мольбы — он с облегчением узнал в выходящем из гиперпространства корабле земной эсминец.

Земляне проводили Матардарта в рубку. На командном мостике его ожидали невысокая стройная женщина и коренастый мужчина. Первым порывом атташе было обратиться к мужчине, однако он вовремя заметил капитанские знаки различия на мундире землянки. С точки зрения Матардарта, женщине, да еще такой молодой даже по земным меркам, нечего было делать на этом посту, но ему доводилось сталкиваться и с более странными обычаями, поэтому он благоразумно посоветовал себе засунуть свое мнение куда подальше.

— Матардарт, атташе посла Синдикатократии Бракири Куленбрака, — склонился он перед землянкой в самом церемонном поклоне.

— Капитан Сьюзан Иванова, Земное Содружество, — отрывисто произнесла та.

— Капитан-лейтенат Хоггард, — представился ее помощник. — Чем мы можем помочь вам, атташе Матардарт?

— На мой корабль напали пираты, и все закончилось бы трагично, если бы не вы. Но сейчас мне необходимо как можно быстрее добраться до «Вавилона 5». У меня срочная информация для посла Куленбрака, — горячо заговорил Матардарт. — Кроме того, скоро День Мертвых. Понимаете, это очень важно! — Земляне недоуменно переглянулись, и атташе призвал на помощь всю силу светлых духов и своего убеждения: — Он случается раз в двести лет. Души умерших приходят к живым, и у них можно получить ответы. Или прорицания. Или сказать им то, что не успели, пока они были живы. Понимаете? Это великая радость. И... утешение.

Капитан Иванова свела брови и пристально посмотрела на Матардарта, однако с ответом не торопилась.

— Синдикатократия Бракири не оставит без внимания этот дружественный жест Земли, — зашел он с другой стороны. — Моя личная признательность будет безмерна. Моя семья имеет большое влияние, мои родственники входят в Крону, поверьте, они умеют добиваться желаемого результата.

— Земля, безусловно, заинтересована в сотрудничестве с Синдикатократией Бракири, атташе, — сказала Иванова. — Мы находимся рядом с сектором Ефрата и сможем доставить вас на «Вавилон 5». Сейчас вас проводят в каюту, где вы отдохнете. Мы будем на станции примерно через четыре стандартных часа.

Матардарт еще раз поклонился и, пятясь, отступил.

— Хоггард, приготовиться к переходу. И вот еще что. Мы ненадолго задержимся на «Вавилоне», — добавила Сьюзан, потирая висок. — Проверим, что у нас с системой охлаждения. И команда давно без увольнительных. Свяжите меня со станцией, надо сообщить капитану Локли об очередном нападении пиратов и предупредить о нашем прибытии.

Вокруг «Титана» сомкнулось гиперпространство. Можно было бы пойти к себе, но Сьюзан оставалась в рубке, расхаживая взад и вперед по мостику.

Полгода назад, прощаясь, Шеридан сказал ей:

— На «Вавилоне» всегда будут рады капитану Сьюзан Ивановой.

Он смотрел сочувствующе, и это было невыносимо. Сьюзан лишь молча наклонила голову, желая поскорее убраться прочь. Сам только что пройдя через ад, Шеридан ни о чем не расспрашивал ее, и она была благодарна ему. Но возвращение на «Вавилон» представлялось ей тогда чем-то немыслимым.

Шесть месяцев пути следования эсминца лежали вдали от станции. Сьюзан считала это благом, будто расстояние могло уберечь ее от боли. Впрочем, исполнение обязанностей капитана «Титана» почти не оставляло ей времени предаваться воспоминаниям. А сейчас она вдруг осознала, что ей не хватает «Вавилона». Увидеть знакомые лица, из первых рук узнать новости Альянса, заглянуть в «Зокало». В конце концов, пора проведать ее плантацию кофе. Если Гарибальди не осуществил свою давнюю угрозу выполоть нелегальные насаждения, у нее даже есть шанс раздобыть драгоценный продукт.

Сьюзан слабо усмехнулась своим мыслям. А ведь если начистоту, слова бракири неожиданно взволновали ее. Да уж, ей есть кого и о чем спрашивать. Если бы еще она верила в подобную чепуху. Но утешение? Смешно. Нужно успевать задавать вопросы и получать ответы до того, как дорогие тебе люди уйдут за грань.

— Капитан, вам бы тоже не помешала увольнительная, — негромко прогудел Хоггард, прерывая ее размышления. — Отправляйтесь на станцию, развейтесь.

Сьюзан кивнула.

— Развеяться, да. Пожалуй, вы правы, Хоггард. Развеяться...

***

Встречающий ее на таможне Зак Аллен расплылся в широкой улыбке:

— Капитан Иванова! Давненько вы к нам не заглядывали.

— Как дела, мистер Аллен?

— Отлично, как и всегда. А вам повезло. Сегодня у нас особые гости — Рибо и Зути! И они выступят для нас!

— Капитан Иванова?

В сопровождении Матардарта к ним подошел высокий бракири.

— Я посол Куленбрак. Крона оценит спасение вами моего помощника. Примите это в знак признательности, — он протянул Сьюзан округлый предмет — грубоватую стилизацию черепа гуманоида. — Позвольте пригласить вас присутствовать на нашем великом празднике. Прошу прибыть на нашу территорию за час до начала ночного цикла. Вам выпала редкая удача.

«Сегодня удача сыплется на меня как из рога изобилия», — подумала Сьюзан, беря необычный подарок.

— Благодарю, посол.

— Они даже выкупили для своего праздника часть «Вавилона», — приглушенно сказал Зак, когда бракири отошли в сторону.

— Это как?

— Да вот так, — развел он руками. — Вы придете на выступление Рибо и Зути?

— Прежде я должна встретиться с капитаном Локли и президентом Шериданом. — Сьюзан помолчала, затем решительно сказала: — У меня к вам личная просьба, Зак. Подскажите мне, какой из отелей красного сектора оказался в той части станции, которую выкупили бракири?

— Я бы держался подальше от этой дьявольщины, — недовольно пробормотал тот.

Не услышав ничего в ответ, Зак тяжело вздохнул и принялся тыкать в кнопки своего планшета, выводя на экран план станции.

***

Практичность и деловая хватка капитана Локли понравились Сьюзан. Они без труда договорились о содействии инженеров станции в диагностике систем «Титана» и расстались вполне довольные друг другом. «Вавилон», где жизнь была столь насыщенной, что временами грозила перерасти в неконтролируемый хаос, вероятно, нуждался в таком командующем.

Едва она вышла из кабинета Локли, как столкнулась с Шериданом.

— Сьюзан? Локли сообщила, что «Титан» прибыл на станцию, но мне было трудно поверить. Надолго к нам?

— Пока не выгоните, господин президент, — пошутила она и продолжила уже серьезно: — Пришлось сделать крюк по дипломатическим причинам. Заодно проверим систему охлаждения реактора, там фиксировались сбои. Полагаю, это не займет больше суток.

— Почаще бы случались... дипломатические причины. Да, ты знаешь что у нас в гостях Рибо и Зути?

Она рассмеялась:

— Зак успел просветить меня.

— Вечером они ужинают у нас с Деленн. Присоединишься?

Сьюзан задумалась. Глядя в глаза Джону, она видела прячущуюся на их дне усталость и непривычную ей отстраненность. Она была рада встрече и ощущала, что и он рад. Но вместе с тем будто флер неловкости окутывал их.

— Я бы с удовольствием, Джон, — сказала она наконец. — Но мне надо закончить одно важное дело.

— Понимаю, — он улыбнулся. — Надеюсь, мы еще пообщаемся перед твоим отлетом.

— Обязательно, — без улыбки ответила Сьюзан.

***

Непредвиденные проволочки и накладки с ремонтом корабля привели к тому, что до красного сектора Сьюзан добралась незадолго до назначенного бракири часа. Указанный Заком отель произвел на нее приятное впечатление. Она прошлась по отведенной ей каюте, затем, достав из кармана подаренный Куленбраком череп, скептически оглядела его и положила на стол.

Она заказала ужин из «Свежего воздуха»: после однообразных трапез на «Титане» ей захотелось побаловать себя. Заказ не заставил себя долго ждать. На подносе, среди судков, возвышался чайник, распространявший тонкий цветочно-пряный аромат. Чай, по словам менеджера ресторана, доставлялся непосредственно с Земли, и это было похоже на правду.

Отдавая должное кулинарному искусству шеф-повара, Сьюзан то и дело посматривала на странный сувенир бракири. Почему она приняла приглашение Куленбрака? Она же считала, что не верит в оживших мертвецов. Хотя она и не верит. Церемония наверняка имеет символическое, а не буквальное значение. Или бракири при помощи медитаций и наркотиков вызывают у себя видения и общаются с «духами предков» подобно шаманам Земли. Поскольку она не намерена ни медитировать, ни принимать дурь, то и задаваться вопросами смысла нет. Она здесь, чтобы развеяться. Почему бы участие в диковинном празднике и не внести в программу? А после можно отправиться в «Зокало».

До нее донеслись отголоски пения и тихий перезвон. Праздник начался, а стало быть, самое время присоединиться. Хмыкнув, она отодвинула поднос с недоеденным ужином. В этот миг освещение вдруг выключилось, а спустя еще секунду каюту залило багряным светом. Сьюзан поднесла руку к губам, собираясь связаться со службой безопасности, и насторожилась: за спиной послышался шорох.

— Здравствуй, Сьюзан.

Вскочив, она обернулась и, узнав стоящего посреди каюты человека, воскликнула:

— Малкольм?!

— Удивлена?

— Капитан Иванова вызывает службу безопасности, — быстро проговорила она в коммуникатор.

Тишина, только слабое потрескивание электрических разрядов.

— Связь не работает, — негромко заметил Малкольм.

Черт и еще раз черт! В придачу к полетевшей связи, Малкольм очень неудачно оказался между ней и выходом из каюты.

— Как ты вошел? Откуда ты вообще взялся? — она отступила в сторону, намереваясь по дуге обойти незваного визитера.

— Неуместный вопрос, милая. Это ведь ты жаждала общения с мертвыми.

Если это не дурацкий розыгрыш с наведенными иллюзиями, значит Малкольм неизвестно как и зачем смог проникнуть в ее каюту. Чтобы выяснить, что у него на уме, стоило потянуть время.

— Я не думала, что ты...

— Мертв? — Биггс оглядел себя с напускным изумлением: — Выходит, что так.

— Как это произошло?

Сьюзан напряженно следила за каждым движением Малкольма, а он вел себя совершенно непринужденно, как будто они расстались хорошими друзьями и он просто заскочил навестить ее.

— Нелепое стечение обстоятельств. При президенте Кларке меня освободили, и все складывалось неплохо. Но затем в дело вступили твои друзья. После победы Шеридана на Земле было неспокойно, ты слышала об этом? Не все были готовы лечь под Межзвездный Альянс, где всем заправляли минбарцы. Неважно. Я не держу на тебя зла. Я мог бы выстрелить... тогда. Знаю, и ты бы не колебалась. И мы ушли бы в один день, как и положено пылким возлюбленным прошлых веков.

— Не было никакой любви, — жестко бросила Сьюзан. — Ты использовал меня, чтобы подобраться к командору Синклеру.

— Я, по крайней мере, думал о благе человечества, — парировал Малкольм. — А для чего ты использовала меня? Чтобы выслужиться перед начальством?

— Не прикидывайся. Если ты и думал о чьем-то благе, так это о своем!

— Не будь такой букой, Сьюзи. Позволю себе предположить: ты ожидала не меня. А кого? — Он пристально всмотрелся в ее лицо и протянул: — А, вот оно что... Сожалею, но тебе достался я. И раз уж ты пришла сюда за откровениями, так давай поговорим. Нет, не о судьбах всего разумного во Вселенной. И я даже не сообщу тебе дату Судного дня. Мы поговорим о твоей единственной настоящей любви. Заметь, я не имею в виду ни твою любовницу-телепатку, ни этого несчастного замороженного романтика. Его поступок, конечно, достоин восхищения. Но разве ты любишь его? Чувство вины и благодарность за непрошеное спасение — плохие спутники для любви.

— Если тебе неведомо почему ударила в голову блажь исповедать меня, то я тебя разочарую. Вряд ли ты добьешься результата, — сухо сказала Сьюзан, борясь с закипающим гневом.

Но Малкольм словно не слышал ее:

— Как в дрянном фильме, у меня есть для тебя две новости, и я начну с плохой: если бы ты переспала с ним, это не избавило бы тебя от терзаний. Но есть и хорошая: ты и не была обязана отвечать на его любовь. Пожертвовать своей жизнью — это был его выбор. И только. Незачем казнить себя. И даже если бы он выжил, сама подумай, насколько бы тебя хватило? Сначала ты бы тяготилась необходимостью изображать то, чего нет и в помине, потом возненавидела бы его.

— Тебя это не касается. Убирайся, — отрезала она.

Он развел руками и насмешливо сказал:

— Увы, не могу. Бракири не посвятили тебя во все детали. До восхода солнца мы будем неразлучны. Так что насчет Джона Дэвида Шеридана? Поговорим?

От неожиданности она вздрогнула, а Биггс удовлетворенно покивал головой, с издевкой глядя на нее:

— Да-да. Именно о нем.

Подобравшись, как перед атакой, Сьюзан смерила его холодным взглядом:

— При чем тут Шеридан?

— Уж не собираешься ли ты отрицать, что испытываешь к нему чувства, не предусмотренные уставом? Хотя ты так долго скрываешь их, что привыкла притворяться даже перед собой.

У нее перехватило дыхание. Невозможно, чтобы Малкольм хоть что-то знал об этом! Он блефует. Или... Что, если под его обликом к ней подослали телепата из Пси-Корпуса?!

— Когда это началось? Дай угадаю. На Ио? Когда ты не очень-то вежливо обошлась с неким телепатом, Шеридан защитил тебя. Дело могло кончится трибуналом, но все само собой рассосалось. Или раньше? В Академии? Специально приглашенный гость, герой войны, и девушка, смотрящая на него восторженными глазами. И поклонник, путающийся под ногами. Я любил тебя, Сьюзи. А Шеридан? У вас что-то было?

Телепат не стал бы спрашивать, да и присутствия чужого разума не ощущалось. Сьюзан саркастично усмехнулась:

— Для выходца с того света ты недостаточно хорошо информирован, Малкольм.

— Никто не всеведущ, кроме Творца. Ты была счастлива, когда Шеридана назначили на «Вавилон». И какая незадача: посол Деленн, — он покачал головой. — Сколько раз ты видела, как он обнимает Деленн, и твое сердце разрывалось на части?

Сьюзан закусила нижнюю губу. Какую бы игру ни затеял Малкольм, она не должна допустить, чтобы он вывел ее из равновесия.

Тот вдруг принюхался и спросил:

— Ты угостишь меня чаем?

Лихорадочно соображая, как ей действовать, Сьюзан бросила взгляд на поднос, где среди тарелок тускло поблескивали столовые приборы. Она не заметила у Малкольма никакого оружия, но это ни о чем не говорило. Он мог прятать бластер в кармане просторной куртки, или у него могло быть припасено что-то еще. Разумеется, ножи и вилки вряд ли сойдут за оружие, однако при должном умении и удаче... А ей вроде сегодня везет.

— Ты же умер. Зачем мертвым чай? — язвительно осведомилась она, шагая к столу.

Однако, несмотря на высказанную просьбу, Малкольм преградил ей дорогу.

— Ты права, чай подождет, хотя сейчас я чувствую себя чертовски живым. Ты можешь в этом убедиться, — усмехаясь, он подошел почти вплотную. — Присмотрись — я не просвечиваю. И нимба не наблюдается. Потрогай меня. Я не растворюсь в воздухе. Во всяком случае до утра мы...

— Ты это уже говорил, — прервала его Сьюзан. — Дай мне пройти.

К ее удивлению, Малкольм посторонился и даже приглашающе указал на дверь:

— Пожалуйста.

Удерживая его в поле зрения, она пошла к выходу из каюты. Дверная панель услужливо поднялась, и Сьюзан остановилась на пороге. По стенам плясали алые всполохи, а в метре коридор перегораживала полупрозрачная завеса. Сьюзан протянула руку. Пальцы ощутили жар, и кисть онемела, хотя до пульсирующей поверхности оставалась еще пара сантиметров. За спиной раздался тихий смех:

— Я бы не советовал.

Дело принимало серьезный оборот.

— Как ты это устроил? — спокойно спросила она, возвращаясь в каюту.

Малкольм снова рассмеялся.

— Я тут ни при чем. Не уверен, позабавит ли тебя, но в другой каюте, за несколько уровней отсюда, разыгрывается похожая сцена. И звучат те же имена. Ты знаешь, что Ленньер боготворит посла Деленн совсем не в том смысле, как то подобало бы смиренному помощнику? Неразделенная любовь, такая неразделенная... Этот Шеридан просто символ разбитых сердец и порушенных мечтаний.

Сьюзан не отвечала. Выждав минуту, Малкольм заговорил снова:

— Впрочем, ты тоже могла бы попытаться. Больше флирта, случайно расстегнувшийся китель, надетый на голое тело... Неуставные отношения? Подумаешь, тебе не впервой нарушать инструкции и протоколы. Тем более, когда тебя готовы прикрывать все, в том числе начальник службы безопасности.

Происходящее казалось Сьюзан полным абсурдом. Поверить, что к ней явилась тень из загробного мира? Черта с два. Все, что Малкольм говорил, могло быть известно ему из разных источников, не связанных со всяческой мистикой. Все, кроме ее чувств к Джону. Но она подумает об этом после того, как нейтрализует Биггса.

— Так у тебя с Шериданом было или нет? В переходах Ио немало укромных мест, где можно перепихнуться по-быстрому. А может, и мы займемся сексом? Нам же было хорошо, правда? Я прекрасно помню, что тебе нравилось. Уж лучше, чем пустые мечты и холодная постель.

— Заткнись! — прошипела она. — Чертов ублюдок.

— Ну же, не ломайся, Сьюзи, — с глумливой улыбкой Малкольм пошел к ней, протягивая руки. — Когда ты последний раз с кем-то трахалась? Кто может посягнуть на капитана Иванову? Разве что она отдаст приказ юному лейтенанту. А во время действа вдруг представит, как желанный, но недосягаемый для нее мужчина сплетается в страстных объятиях... с омерзительным выродком, мутантом!

Бешеная ярость распрямилась тугой пружиной. Пригнувшись, Сьюзан уклонилась от его объятий и коротким резким движением впечатала кулак ему под подбородок. Вернее — ей только показалось, что впечатала. Ее оглушило, отбросило к столу; задребезжала посуда. Сьюзан нашарила нож, ее пальцы судорожно сжались на рукоятке. Она встряхнула головой, прогоняя застилающий зрение туман, и развернулась к Малкольму.

— О, вот это было зря... — с сожалением в голосе произнес он.

Его силуэт размылся, и в тот же миг множество обжигающих игл вонзилось в нее. В глазах потемнело...

...Каждую клеточку ее тела терзала боль. Сьюзан едва сдержала крик. Вдохнуть. Медленно. Теперь можно открыть глаза. Она обнаружила, что лежит на кровати, Малкольм сидел рядом.

— Очнулась? Теперь полежи чуток. Не стоило дергаться. Видишь ли, на правах мертвеца я обладаю определенной защитой. — Он вздохнул. — А ты совсем не изменилась. Такая же упертая и безрассудная. Лишь все больше морщинок на лице и шрамов на сердце. Но продолжим разговор.

— О чем говорить с... гребаной электромагнитной аномалией...

Он наклонился к ней, и Сьюзан уловила теплое дыхание и слабый, почти забытый, но узнаваемый запах любимого одеколона Малкольма.

— Я не аномалия, Сьюзан. Ты так и не поняла. Но у тебя будет время поразмыслить. Бессонными ночными дежурствами в рубке твоего корабля.

Он провел рукой по ее щеке. Содрогнувшись от отвращения, Сьюзан отодвинулась, и перед глазами все поплыло.

— Пошел к черту, — прошептала она, стараясь дышать размеренно, но не глубоко. — Не собираюсь слушать... твой бред.

— Правильно. Лучше слушать, а главное — слышать, себя. И не путать мост с его отражением в воде. Однако тебе придется еще немного потерпеть меня, — сказал он уже другим тоном.

Слова Малкольма представлялись ей липкими черными каплями. Его голос, подобно лазерному резаку, вскрывал тайны ее души, обнажая то, что ей казалось давно похороненным. То, с чем она справилась. Лита однажды объяснила, как ставить ментальную защиту, но прежде ей не хватало концентрации. Но Сьюзан упрямо напрягала волю в попытке закрыться от него.

… — Итак, у тебя был шанс, но ты его упустила. До За'Ха'Дума. После — нет. Скажи, тебе ни разу не хотелось устроить Деленн несчастный случай? С твоими-то возможностями никто бы ничего не заподозрил.

… — Ради него ты нарушила присягу. И была готова встать перед расстрельным взводом, не так ли?

… — Ты топила горе в алкоголе, когда он умер на За'Ха'Думе. Кстати, ты уверена, что вернувшееся оттуда существо — человек? Разве мог бы человек выжить...

В какой-то момент ей почти удалось заглушить его, остался лишь назойливый шелест. Потом она осознала, что в каюте тихо. Малкольм сосредоточенно смотрел перед собой, его лицо было напряженным.

— Хм. Меня настоятельно попросили передать тебе. Я бы не стал, но эта... это умеет быть убедительным. Не все живое живо, не все мертвое — мертво.

— Что это значит? — разлепила пересохшие губы Сьюзан.

— Как-нибудь сама догадайся, — криво усмехнулся он.

— Кто попросил?

Вместо ответа Малкольм встрепенулся и пробормотал:

— Уже.

Свет зажегшихся ламп показался слишком ярким, Сьюзан зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что она одна в каюте. Веки смыкались. Она вяло подумала, что и связь должна восстановиться. Надо бы вызвать медиков. Но сначала она немного поспит.

***

Из неясного гула возникли голоса.

— Стивен, все-таки что с ней?

— По правде говоря, я в затруднении. Не обнаружено никаких ран, внутренних повреждений или следов токсинов. Но при этом — полное истощение сил. К счастью, в последние часы наметилась положительная динамика...

— Эй... я вас слышу... — Сьюзан удивилась, как тихо и хрипло прозвучал ее голос. Она моргнула, фокусируя взгляд на стоящих над ней Шеридане и Франклине. Вид у них был обеспокоенный, и она сочла нужным добавить: — Доброе утро.

— С возвращением, Сьюзан, — сказал Шеридан. — Ты нас порядком напугала.

— Сколько прошло времени?

— Стандартные сутки.

— Сколько?! — она приподнялась на кушетке и поморщилась: к горлу подкатила тошнота. — Я должна срочно вернуться на «Титан».

— Как глава медицинской службы «Вавилона», я категорически против, — вмешался Франклин.

Он положил руки ей на плечи, удерживая — скорее от падения на пол, чем от попытки встать.

— Стивен, ты сам сказал, динамика положительная...

— ... что еще не повод выпускать тебя отсюда.

— «Титан» тоже оборудован медлабом, — упрямо возразила Сьюзан, ища взглядом свой коммуникатор.

— Сьюзан, — мягко сказал Шеридан. — Твое желание вернуться на «Титан» понятно. Но вряд ли осуществимо в ближайшие дни. С Земли получен срочный приказ, командование временно передано капитан-лейтенанту Хоггарду. Тебя заберут после выполнения задания.

— Да чтоб вас черти взяли! — сквозь зубы выругалась Сьюзан, опускаясь обратно на кушетку.

«Поделом! Нечего было тревожить покой мертвецов!»

— Считаю, что ты попала под воздействие энергетического поля неизвестной нам природы, и отправляться на задание было бы рискованно, — убежденно сказал Франклин, видимо желая утешить ее.

— На станции мы можем затребовать информацию от бракири. Локли подготовила ноту протеста для посла Куленбрака, — к процессу утешения подключился и Шеридан.

Окончательно разозлившись, она буркнула:

— Не надо никаких протестов. Я в порядке.

В дверях показалась медсестра:

— Доктор Франклин, требуется ваше присутствие во втором медлабе.

— Иду, — кивнув им на прощание, Франклин скрылся за перегородкой.

— Злишься, — констатировал Шеридан, присаживаясь на табурет.

— Есть такое, — натянуто улыбнулась Сьюзан и, чтобы сменить тему, спросила: — Еще кто-нибудь пострадал?

— Насколько мне известно, у остальных все прошло менее драматично. А вот в твоей каюте был разгром. Что произошло? С кем ты сражалась?

Сьюзан продолжала бы думать, что стала жертвой галлюцинации, если бы не отдача защитного поля Малкольма, которая до сих пор ощущалась во всем теле.

— Я попыталась пройти через завесу, но мне не удалось, — неохотно ответила она.

Шеридан недоверчиво хмыкнул:

— А поподробнее?

— Больше мне нечего сказать.

— Хорошо, не буду донимать, тебе и так досталось. Отдыхай, — он встал. — Ну, мне пора.

— Проблемы?

— Ты даже не представляешь сколько.

— Все как обычно, Джон?

— И еще сложнее. Но мы справимся, — он усмехнулся, в глазах у него мелькнул прежний задор, впрочем, тут же сменившийся уже знакомой отстраненностью. — Увидимся, Сьюзан.

После ухода Шеридана мысли Сьюзан невольно обратились к тому дню, когда они впервые встретились. Овеянный славой, он приехал выступить перед курсантами Летной Академии. Первое чувство, захлестнувшее ее с головой, и первая горечь несбыточного. И упорная, на протяжении многих лет, борьба. Догадывался ли Джон? Вряд ли. Во всяком случае, он никогда не давал ей повода думать, что между ними что-то возможно.

Джон был хорошим командиром — лучшим из тех, с кем она служила. Она не могла подвести его. Поначалу было тяжело, но она уже привыкла скрывать телепатические способности. Одним секретом больше. Так что... Еще одна дверь в душе закрылась. Со временем горечь переплавилась в светлую грусть. Мимолетные увлечения, встречи и расставания — и негаснущий огонек глубоко внутри. Только За'Ха'Дум заставил ее потерять контроль. Она перестала спать, потому что в ее снах Джон бесконечно падал, падал в пропасть, где клубилась Тьма. И она падала вместе с ним... Но он вернулся — таким, каким и был, что бы там ни говорил Малкольм.

Тогда в глазах Джона еще не было этой отстраненности. Впрочем, она знает, что ее взгляд тоже стал совсем иным. Они оба изменились, что-то неуловимо и безвозвратно ушло, растворилось во мраке космоса. Как президент Шеридан далек от героя только что закончившейся минбарской войны, так и капитан «Титана» Иванова — от юной курсантки.

Сьюзан запомнила престранный разговор с Лориэном накануне битвы за Кориану:

«Это язык рассудка. А что вам говорит ваше сердце?»

«Мы с сердцем больше не разговариваем».

«Да, я заметил».

Сьюзан была безмерно удивлена вопросом и выбранной для разговора темой.

«Только те, чья жизнь коротка, могут вообразить, что любовь может быть вечной... Возможно, это величайший дар, который когда-либо получала ваша раса».

Чем же она привлекла внимание столь древнего и могущественного существа? Почему Лориэн говорил с ней о любви, да еще в такой момент? Что хотел донести до нее? Или предостеречь? Однако война не располагала к самокопанию и размышлениям о сущности бытия и тщете всего сущего. А потом... Известие о пленении Джона было ошеломляющим. Тогда она стиснула зубы: только вперед! До конца, что бы их не ждало. И — ослепляющий удар, вязкое марево боли. Она понимала, что умирает. И, чувствуя, как одна за другой рвутся нити, связывающие дух и плоть, вдруг осознала, что отпустила свою любовь.

Но умереть ей не дали. Сьюзан прерывисто вздохнула. У нее была долгая ночь. А обстановка медлаба вызывала в памяти тот злосчастный миг, когда она очнулась после еще более долгой ночи, ощущая поразительную легкость в теле. Сложная конструкция, фиксирующая шею, почти не позволяла двигать головой, но Маркуса, бессильно навалившегося на кушетку, она увидела сразу.

Если бы она только могла вырвать руку из захвата проклятой машины, оттолкнуть его! Если бы только вновь увидеть его! Она бы высказала ему все, что думает об его поступке. Высказала? Ему не помог бы его вечный сарказм. О, как бы она орала на него! Да как он смел?! Злые слезы вскипели под опущенными ресницами. Вот и ответ. Она отправилась на территорию бракири в надежде встретиться именно с ним. Но к ней пришел Малкольм. Беспощадное зеркало, отразившее смутные стремления самых темных закоулков подсознания. В его словах переплелись чудовищная ложь — и правда, в которой бесконечно трудно себе признаться, да так, что уже не отделить одно от другого. С изощренностью инквизитора он вывернул ее душу наизнанку, выпотрошил, и ветер развеял клочки.

— Поделом, — повторила она.

А послание? Она догадывалась, от кого оно могло быть. Неужели дух Коша до сих пор незримо скитается по «Вавилону»?

«Не все живое живо...»

Что касается слов, то относятся они к ней самой. Под тонкой оболочкой плоти — черный оплавленный камень...

Повинуясь неясному порыву, Сьюзан осторожно села и спустила ноги. Ее форма была аккуратно сложена на тумбочке рядом с кушеткой. Она задержала взгляд на эмблеме вооруженных сил Земли. Одно время она была убеждена, что ей никогда не придется вновь носить ее. Впрочем, мало ли, в чем еще она была убеждена.

Сьюзан подождала, пока пол и потолок перестанут играть в чехарду, затем неторопливо оделась и пробормотала, вставая:

— Все не так уж и плохо...

Снаружи ей попался незнакомый молодой врач. Он взглянул с удивлением, но ничего не сказал. То ли Франклин оставил какие-то указания, то ли врач был просто не в курсе.

«Постояльцев» в отсеке с криокамерами значительно поубавилось после битвы за Землю. Глухая тоска охватила Сьюзан; чуть ли не впервые она ощутила нечто вроде родства с «живыми бомбами». Никто из них не выбирал родиться телепатом или обычным человеком. Игра случая и Старших рас. Никто не мечтал стать придатком корабля Теней. Да и вряд ли кто-то хотел погибнуть, подчиненным чужой воле и увлекая за собой в огненный ад сотни других людей.

«Чтобы победить дракона, надо самому стать драконом — не так ли говорили древние?»

Криокамера Маркуса была в дальнем ряду; тревожное багровое свечение ее индикаторов резко контрастировало с желтовато-зеленым перемигиванием датчиков других камер. Сьюзан дошла до нее и остановилась, переводя дух. Цвет индикаторов означал, что жизненные показатели практически на нуле — криокамера являлась одновременно и гробницей. Возможно, когда-то отыщется способ возвращать ушедших за черту, но вряд ли она дождется этого чуда. Ей пришли на память слова клятвы рейнджеров: «Мы живем ради Единственного, мы умираем ради Единственного». Маркус умер ради нее, но она меньше всего на свете желала этой жертвы.

— Зачем ты это сделал? — прошептала она.

Его присутствие на «Вавилоне» явилось для нее дополнительной сложностью. Личного характера. Будто мало было других проблем, больших и малых бед. Ее скромных телепатических способностей хватило, чтобы ощутить исходящий от Маркуса поток эмоций. Все усугублялось еще и тем, что ее саму влекло к нему. Это вызывало досаду и удивляло. Но она была не готова. Не готова открыться и принять его любовь. Дать шанс ему и... себе.

Да ладно, она просто испугалась силы его чувств и кажущихся неизбежными страданий. И обрекла себя на горшие страдания и пустоту. Малкольм сказал, что она никогда не полюбила бы Маркуса, и ей ничего не оставалось, как согласиться с ним. Разве только под другими небесами.

Что же, всему свое время, и время всякой вещи под небом. Никто не виноват, что им с Маркусом не выпало «их» время. У каждого из них свой путь, сколько бы им ни было отпущено. Ей — ночные бдения на капитанском мостике под равнодушным светом звезд, ему — плыть сквозь вечность в своем ледяном сне. Так почему же так больно там, где уже нечему болеть?

«Ты кое о чем забыла».

Она вздрогнула и оглянулась:

— Посол Кош?

Разумеется, позади никого не было. Сьюзан горько усмехнулась. Разговаривать с умершими — верный способ загреметь в психушку.

«Дотронься».

Пожав плечами, она протянула руку и коснулась крышки криокамеры. Ничего не произошло — да и что могло произойти? Она закусила губы, подавляя рвущееся из горла рыдание, и развернулась, чтобы уйти.

Окружающее на мгновение утратило четкость, будто мимо скользнуло облачко. Сьюзан медленно повернула голову и замерла: индикаторы криокамеры мигнули, ярко вспыхнули, а затем загорелись ровным зеленым светом.

@темы: фанфик, гет, джен

---

Никто не хочет уползти Мартина Идена?

[киса в свитере]

26.06.18
Читаю Д. Лондона "Мартин Иден"
когда-то на даче слушала радиоспектакль по этой книге. Помню, что он покончил с собой.
Сейчас вот читаю саму книгу.
Бедный парень, погнавшийся за миражами "культурной жизни", влюбившийся в "девушку из общества" и заплативший за это опустошением и жизнью, в итоге.

28.6.18
Почти дочитала. Мартин, несомненно, подорвал себе психику недосыпом, изнурительной работой. А тут все вокруг ещё твердили, что он фигнёй страдает, шёл бы карьерой занимался. Он явно с бОльшими духовными запросами, чем большинство- и безразлично, в рабочей среде, или в "культурной", которую он наивно идеализировал в начале истории.
И ещё это книга о том, как парни тоже делают всё, что делают - только ради любви. И как идеализируют своих любимых, не понимая, что те не понимают и не хотят понимать их. Вернее, они это понимают, но игнорируют: Любовь-то выше всего.
А потом оказываются преданными и проданными. И Мартина это сломало вконец.
Его вдохновение разом иссякло, трудоспособность и жажда деятельности исчезли, вкус к жизни тоже. И суицид стал только вопросом времени.
Способ самоубийства - утопился в море - очень даже символический, помимо прочего. Моряков хоронят в море, и в конце он вернулся в свою родную стихию - хотя до того, "вылезя на сушу", похоронил себя, как моряк.
Очень жаль его. Думаю, иначе отнесись окружающие в его исканиям себя и не предай его Руфь - вполне бы нормально он перенёс "пытку славой", и не раздирало бы его то, что "теперь все наперебой приглашают меня на обеды, потому что я стал моден - а когда я голодал, никто меня не пригласил, я был не нужен. С тех пор я ничего нового не написал, и они хвалят то, что раньше отвергали".

Да, вот тоже кандидат в уползание...

@темы: обсуждение

---

Вернуть нельзя оставить

[Мика*]

Название: Вернуть нельзя оставить
Авторы: Хелика, Мика*
Категория: гет
Жанр: романс, мистика
Пейринг: Робер/Марианна
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Статус: закончен
Саммари: с помощью стихии и какой-то гальтарской матери
Дисклеймер: персонажи и вселенная принадлежат автору канона, цитаты – курсивом
Примечание: AU, таймлайн – начало осени 400 г. К. С.

Комната казалось странно знакомой. Странно, потому что вот эта самая комната – парадный зал в гербовой башне замка на Марикьярском холме – не могла быть такой, жилой и торжественной одновременно. Таким это место было, наверное, до маршала Рене, невообразимо давно, когда в замке жили, просыпались и засыпали, ссорились и мирились, праздновали свадьбы и растили наследников, провожали, ждали и встречали, пировали и любили. В последний раз – казалось, вот только что – Иноходец видел это сводчатое великолепие и прочие комнаты, галереи, переходы и лестницы во внушительном чреве древней башни такими, каким и надлежит быть заброшенному несколько поколений назад родовому гнезду. Тёмными, пустыми, пыльными, населёнными во множестве разве что пауками. Крысы с мышами – и те давно покинули погреба, опустевшие ещё более давно.
А потом гордого древнего замка, так и не ставшего снова жилищем любви, счастья и покоя, не стало вовсе. Не его вина, что ошалевшего от горя хозяина принесло именно сюда. Бывший секретарь бывшего же кардинала, явившийся проводить оного кардинала в последний путь на рассвете первого дня осени, был, как всегда, немногословен. «Причину смерти мне установить не удалось, но её факт, к моему глубокому прискорбию, не вызывает сомнений». Клыкастый голубок с вечно опущенным взглядом вещал что-то ещё о воле Создателя и неисповедимости путей Его, но Иноходец не слушал. Милосердный тихоня отнял у смерти Октавия, хотя это казалось невозможным, но не вернул жизнь сестре, потому что эта смерть была неотвратима. Ему не было причин не верить. Последнему Эпинэ больше нечего терять.
Он расплатился за всё. За Ренкваху – потерей отца и братьев и серым отчаянием Агариса. За то, что додумался вернуться домой верхом на голоде, войне и разрухе – новой чередой потерь и неподъёмным тяглом восстановления разрушенного. Он хотел – нет, не отдать последний долг, долг последнего в роду перед ушедшими неоплатен – но сделать то, что порадовало бы отца, Жозину, братьев, может быть, даже деда. То, что делали бы они, за них и за себя – вернуть жизнь и радость под родную крышу. А теперь терять было нечего.
Крыша гербовой башни – источенные временем камни в закатных сполохах, тревожно всхрапывающий внизу Дракко. Минувшей ночью лошадей в этом дворе было много больше, но фыркали они иначе – довольно, умиротворённо. Ещё здесь было много людей. И костров. И надежд. Люди приняли предложение хозяина перебраться под крышу нынешнего жилища Повелителей Молний – оно ведь тоже замок, оно в состоянии принять несколько десятков гостей в придачу к свите Октавия. Оно так долго пустовало и так ждало людей, что теперь примет всех. Костры отгорели к утру, надежды – с появлением Пьетро. Но ещё здесь была молния, услышавшая желание своего так называемого Повелителя. Не привиделась от тюрегвизе натощак – была! Желание сгорело вместе с надеждой. Последний Эпинэ не намеревался сводить счёты с жизнью, в нём просто не осталось ничего, кроме пустоты и боли. И для этой боли не нашлось другого места. Драться. Но не с кем. Требовать ответа. Но не у кого. Обвинять. Только себя. Возвращаться к Марианне было нельзя. Теперь её не вернуть. Намертво сцепленные зубы, до онемения сжатые кулаки, грохот то ли сердца, то ли копыт в ушах, холодная, равнодушная, вечная тьма, проглотившая закатное буйство, перед глазами. Астрапи аммо! Эгда айанэ! Что? Откуда? Набатный гул древней речи разорвал тишину. Тьму разрывает неистовство слепяще-белых молний. Камни оплавляются как свечной воск. На какой-то миг «не противная Создателю» молния на гербе под полувыщербленными зубцами, встретившись со своей небесной сестрой, стала черырёхрогой, демонской, астраповой. Но этого он не видел, и ничего больше не видел. Истошный крик заведённого хозяином в закатную западню полумориска, рвущий в клочья душу всплеск отчаяния и боли, небытие.
А теперь вокруг столько алого и золота, что впору ослепнуть или свихнуться. В богоугодном бесцветном Агарисе он продал бы Леворукому душу за клочок дерзкого буйства родовых цветов. Сейчас они казались ненужными и едва ли не раздражали. Шпалеры с охотничьими и батальными сценами, золотистые свечи в причудливых канделябрах, пылающие алым бархатные шторы, перехваченные золотыми шнурами, бархатная же обивка и золотистое дерево мебели, паркет и ковры – всё это было роскошным, неимоверно новым, но вполне реальным. Потрогай, осмотрись, пройдись, живи не хочу. Он не хотел. Просто не хотел, ещё до того, как в ушах зазвучал гулкий, ровный, нечеловеческий в своём спокойствии голос.
– Это другая башня. Ты не раз пытался в неё попасть. Теперь она твоя, Повелитель Осени.
Робер шагнул к окну. У «той другой» башни не было даже приличного входа, у этой был целый двор, посреди которого переминался и ошарашено задирал голову… Дракко?! Жеребец увидел хозяина и призывно заржал.
– Славный рыжий. Хорошо, что ты его привёл – в Осенней Охоте других не держат. Осенняя Охота теперь тоже твоя.
Осенняя Охота?
– Та, – голос стал по-менторски зануден, – без которой в Кэртиане, как это ни странно, не наступает и не проходит осень. А также плодится и наглеет без меры всевозможная нечисть, и пропадают без вести в особо тёмные ночи особо незадачливые путники.
Ещё один долг. Что ж, он отдаст его сполна. Но чем скорее, тем лучше, потому что он не хочет ничего. Совсем ничего. Счастье – или любовь, или вечная погоня. Но когда кошка-судьба отнимает не только любовь и надежды, но и любимую, гонять в самой распрекрасной Охоте ради неё самой можно только сдуру. Он, как ни странно, похоже, не сдурел, только бредит.
– Вечная – это слишком, даже для Повелителей. Но от осени до осени ты сможешь отдохнуть, как следует. Чертог Кэртианы ничем не хуже старой доброй Этерны: пиры, увеселения, красавицы. Ваш Коро оказался почти провидцем.
На кой ему пиры и красавицы?! Бред. Это может быть только бредом. В старом замке был пожар, в котором он просто обязан был сгинуть. Но кто-то – Балинт? Пьетро? – за какими-то кошками его вытащил, теперь он валяется и бредит, пугая стонами сердобольного Дювье.
– Не валяешься. Убедись: пол – под ногами, – снизошёл до иронии незримый собеседник. – Хотя мог бы и валяться, благодари змеехвостую. Выпитая для твоей же пользы смертная – не великая плата за внимание астэры. Впрочем, скоро ты сам убедишься, что жизни и силы Повелителей – не то, чем можно разбрасываться в этом мире.
Его жизнь? Его силы?! И выпитая астэрой… Марианна?!! Эпинэ расплатился за всё и не отказывался платить за всё остальное, но не жизнью любимой. Эти… да кошки с ними, без разницы, как называются мнящие себя богами ублюдки, могли бы хоть иногда спрашивать людей, во что те сами ценят свои и не только свои жизни. Повелителей тоже могли бы спрашивать. Тогда, может, жили бы подольше.
Иноходец не ждал пространных объяснений, не задумывался, не сомневался. Он просто знал, что может и сделает. Снова. Во второй и наконец-то в последний раз. Потому что Закатная башня всяко не хуже замка на Марикьярском холме. Даже лучше, пожалуй. В известном смысле. Намертво сцепленные зубы, до онемения сжатые кулаки, грохот то ли сердца, то ли копыт в ушах, холодная, равнодушная, вечная тьма перед глазами. Воздух в комнате сгустился и запах как в степи перед грозой. Тяжёлый бархат уже не пылал цветом – он по-настоящему горел.
– Стой. Стой-стой-стой! – доселе невозмутимый голос пронзила предательская струна если не паники, то раздражения. – Эта резиденция ждала тебя со дня смерти твоего деда, и, признаться, успела несколько поблёкнуть и запылиться. Однако сейчас, как видишь, она сияет новизной. Поскольку буквально накануне одна… не вполне уравновешенная особа уже сподобилась учинить здесь уборку путём испепеления всего, что горит, из соображений… Словом, её соображения были не умнее твоих.
В глазах ещё темно, а в голове – гулко. И снова голос. Другой. Живой. Знакомый.
– Так значит, пиры, увеселения и красавицы? Очень интересно…
Сбегающее по шторе пламя качнулось рыжими лепестками в зрачках женщины, на мгновение делая её похожей на фульгу.
Похожей? Эпинэ сделал шаг навстречу невозможному, остановился. Всё, что он успел здесь увидеть, было настоящим. Даже дотлевающая штора не только дымилась и осыпала паркет хлопьями пепла, но и честно пахла гарью. Но в настоящую Марианну он поверить боялся. Страху идут навстречу и смотрят в лицо, желательно, улыбаясь. Он и улыбался. Не здесь, раньше. Твари, убившей Марианну. И не только улыбался. Бритвой резанул память тихий, ровный голос Пьетро. Смиренный послушник, сменивший платье, но не манеру говорить, тщательно выбирал слова. «Вспомните, не было ли у вас снов, слишком похожих на явь, чтобы им не верить, и слишком… счастливых, чтобы просыпаться, не досмотрев?» Слишком счастливые сны обернулись явью и смертью. Последней смертью «для его же пользы». «Иногда астэры не терпят женщин рядом со своими избранниками. – Тогда казалось, что голубок городит чушь, теперь его слова стоят дюжины Закатных башен со всей их ало-золотой роскошью. – Распознать астэру гораздо проще, чем можно себе представить. Трудно лишь заставить себя усомниться». В следующий раз он улыбнётся, когда будет знать, как убивают тварей. Но кое-что он уже знает.
– Назови. Своё. Имя.
В чёрных глазищах плеснуло недоумение. Чтобы не верить этим глазам, в них можно только не смотреть, но Эпинэ смотрел.
– Марианна, – женщина ответила и сама изумилась. Ещё мгновение назад она не помнила своего имени, оно было ей без надобности, но теперь, когда её попросили, имя снова вернулось к ней.
Сказала. Значит… Если верить умнику Пьетро, это может значить только одно. Астэры не называют себя чужими именами, просто не могут. Каким же он был дураком, что не заметил этого сам, раньше. Теперь Иноходцу было безразлично, на каком он свете. Он только вспомнил, что они на этом свете и в этом зале не одни. «Кхм… – приличные гости просят хозяев представиться сразу, а не когда припечёт. Впрочем, кто-то только что говорил, что хозяин здесь – он. – Любезнейший, вас не затруднит ненадолго оставить нас наедине?»
– Разумеется, – в гласе бесплотном то ли снова скользнула, то ли послышалась ирония. – Насколько это вообще возможно в моём случае.
Не заметив, как, оказаться рядом. Сжать в объятиях спрятавшую лицо на его груди женщину, молчать и хотеть, чтобы это никогда не заканчивалось. Молчать – сейчас? Сказано – дурак.
– Из-за чего ты… им тут всё сожгла? – и вопрос дурацкий.
– Захотела и сожгла, – Марианна нахмурилась, но быстро справилась с лицом. – Не беспокойся, это в прошлом.
– Тебе здесь не нравится?
В её глазах только недоумение и растерянность, да и что ещё может в них быть сейчас? Но хотя бы что-то он знать должен.
– Нет, – тихо ответила Марианна. Смысла врать нет, и всё же… она видит, какими становятся глаза у Робера после её слов. Прикоснуться рукой к щеке, успокоить, почти бессознательно. – Но ты пришёл, и здесь для меня сейчас лучше, чем где-либо ещё.
Стоять у открытого окна, глядя в негаснущий закат и забыв, что глядеть в него – не к добру, хорошо, но не тогда, когда и без заката голова кругом. Диван у стены оказался тоже настоящим.
– Один… умный сказал, что я не мог сюда не прийти. А ты? Как ты здесь оказалась? – Не разговор негаданно встретившихся влюблённых – допрос. Но теперь у них будет время для молчания. Много времени. Только не сейчас.
– Я бы ответила, если бы могла, – теперь у неё были силы на то, чтобы улыбаться, – но я не помню. А это важно?
Допрос и есть. Иноходцы ещё только манриками не становились. Или моренами.
Эпинэ обвёл взглядом роскошный зал. Всё-таки, странно видеть то, что построено много столетий назад, такое огромное и грубовато-торжественное, со вполне нынешними отделкой и мебелью. Зря он надумал перебираться в старый замок. У старого замка было собственное лицо, в нём жило навсегда ушедшее прошлое – глупо и пошло отбирать всё это. И не диво, что замок воспротивился и сгорел. В этих стенах не было времени, и лица у них, похоже, не было, только сменяемые перед приходом очередного хозяина маски. Зато у зала имелись двери – ведут ли они куда-нибудь?
– Наверное, это будет важно, если мы захотим отсюда удрать. Но, может, сначала посмотрим, что здесь есть?
– Попробуем, – Марианна осторожно огляделась, не решаясь пока что-либо брать или пробовать.
Пол по-прежнему был полом, и по-прежнему – под ногами. И длинный церемониальный стол в дальнем конце зала, похоже, не пустовал. Узкогорлый серебряный кувшин оказался тяжёлым, полным. В стенку бокала ударила золотистая струя, пахнущая одновременно горечью, сладостью и осенью. Вкус оправдал запах: вино. Похоже на какие-то «слёзы», но не «слёзы». Иноходец наполнил второй бокал и вернулся к дивану.
– За то, чтобы… – Лэйе Астрапэ! Он наконец заговорит по-человечески, или так и будет мямлить чушь?! Вот только, глядя на Марианну, говорить не хотелось и не получалось.
– Иди сюда, – Марианна мягко забрала из рук мужчины бокалы и, оглядевшись, поставила их на пол. Дальнейшие действия, казалось бы, были очевидны.
Впрочем, для Иноходца очевидным было: когда не знаешь, что говорить, по крайней мере, возьми женщину на руки.
– Если я ошибаюсь, – сосредоточенно выдавил он уже в дверях, – то убираться отсюда надо немедленно. – Но в той, другой башне это было этажом выше.
– Другая? Их здесь две? – изумилась женщина
– Другая осталась на Марикьярском холме, – хорошо, что слова наконец соизволили складываться в фразы. Так проще идти, и есть шанс дойти, а не скатиться по лестнице вместе с бесценной ношей. – Или не осталась, а сгорела. Но эта очень на неё похожа.
– Я бы хотела посмотреть на ту, другую, – лестницы казались бесконечными, и Марианна не могла не отвлекать Робера, пока они поднимались, то проведя ладонью по плечу, то подув на шею, хотя и понимала, что так они оба рискуют свалиться вниз.
– Непременно, – заверил Эпинэ, мысленно считая до шестнадцати и обратно. – Мы вернёмся туда и отдадим должное почтенным руинам. Особенно если в этой повелительской обители спальни такие же… гербовые, как зал. – Он не предполагал, что подобное возможно, но оно случилось – глаза начали уставать от всех оттенков алого.
– Посмотри на меня, – поймав взгляд и не дав времени на ответ, Марианна поцеловала Иноходца в губы. Алый почти всюду ей тоже не нравился, но если они снова могут быть вместе, какая разница, какого цвета стены у их дома?
Лестница под ногами сменилась ровным полом, дверь, открытая пинком, не оскорбилась, и спальня оказалась спальней. Не алой, бронзово-охристой, определённо предназначенной хозяину в единственном числе – ну да, а какая ещё может быть в гербовой башне? Или в Закатной. Повелители, устав от безделья и одиночества между Охотами, отправляются в этот, как его, чертог. Эпинэ в чертог не собирался – ни сейчас, ни когда-либо после.
– Ты так и будешь держать меня на руках? – шепотом спросила Марианна, – мне очень приятно, но...
Теперь договорить не дали ей.
Последнее, что Эпинэ помнил наверняка: дверь он всё же закрыл. И мысленно понадеялся, что здешний вездесущий глас не имеет привычки просачиваться сквозь стены туда, где его совсем не ждут.
Одежда оказалась одеждой и, как ни глупо это звучит, это тоже радовало. Выпутываться из всего того, что люди за какими-то кошками на себе носят, и что только у астэр исчезает без следа в мгновение ока. Марианна справлялась с костюмом Робера не так проворно, как он – с её платьем. Пальцы дрожали, дрожали от волнения, от слишком сильного желания. Ведь увидеть его живым, почувствовать, быть вместе, было надеждой, которую она ни на минуту не отпускала от себя с тех пор, как они расстались.
Иноходцу же вовсе не казалось, что чудеса неуклюжести здесь являет женщина. Ему вообще ничего не казалось, он был уверен, что это он до следующего Излома не одолеет казуистики шнуровок, крючков и завязок, которых в женской одежде больше, чем псалмов в Эсператии. А если ещё и смотреть не только на шнуровки, не одолеет вообще никогда. Поэтому, когда последняя кружевная напасть, обиженно прошуршав, упала на ворох всего остального, он уставился на неё в совершенно искреннем недоумении, даже не заметив, что женщины перед ним уже нет. Сзади не слишком сильно, но настойчиво дёрнули за руку, и недоумение Иноходца покинуло. Равновесие его покинуло тоже.
– Не ожидал? – лукаво спросила Марианна, она не могла вести себя по-другому, потому что в противном случае просто расплакалась бы от вернувшегося к ней счастья.
– Даже не надеялся, – признался Эпинэ обо всём сразу – об этой встрече, этой башне, этой комнате, о том, что кровать в закрытой спальне всё же лучше, чем узкий изящный диванчик в огромном зале, и о том, что он впервые за много дней снова чувствует себя живым и знает, что всё это – на самом деле.
После его слов, так точно выражающих то, что и она сама думала, и о чём не решилась бы сказать, Марианна расплакалась. – Прости, пожалуйста. Это сейчас пройдёт.
Как же по-разному плачут женщины. И целуют их тоже по-разному. Сцеловывая мокрые, солёные дорожки с лица той единственной, которой не желаешь больше никаких слёз, немудрено забыть не только все слова разом, но и всё вообще. Даже то, что целуешь уже не лицо, а плечи, а это кому – всё ещё трепетно, а кому – уже щекотно.
Счастье не было полётом во сне и сном наяву. Оно вообще не было никаким сном и не пыталось им казаться. Оно просто было и утверждало себя, впечатываясь в сознание каждым мигом, звуком, запахом, вкусом, ощущением. Потому что зачем нужны сны, когда жизнь остаётся жизнью, люди – людьми, а любовь – любовью даже здесь, за всяческими пределами бренного мира?
Сны и прочее забвение теперь не нужны точно. Спать Иноходцу не хотелось даже после того, как блаженство страсти перетекло в блаженство покоя. Но это – спать. Немного остыв от любовных ласк, Марианна осознала, что чувствует не только приятную усталость, но и довольно неприятный голод. Решившись прогуляться вниз за едой, она вынырнула из-под одеяла, поёжилась и тут же нырнула обратно. Странно: с вечера в этой комнате было почти жарко. Как же холодно, должно быть, сейчас на лестнице.
– Подожди. – Было неимоверно жаль прятать свернувшуюся восхитительно тёплым калачиком женщину под толстым одеялом, но, похоже, придётся. Мысленно помянув кошек, Чужого и недоброй памяти "гальтарские" наряды, Эпинэ обмотался покрывалом, как ни попадя, лишь бы не свалилось, и отправился вниз. На столе в зале, помнится, было не только вино.
Было и никуда не делось. Вино, мясо, хлеб, какая-то зелень, оливки, сыр и ваза с виноградом. Нет, в ближайшие полчаса здесь ещё вполне можно жить, а там посмотрим.
Ожидание было мучительным, пусть даже Робер отлучился на какие-то минуты. Марианна уже была готова сама спуститься за ним, когда дубовая, украшенная какими-то странными бронзовыми зигзагами дверь распахнулась. Женщина подняла глаза и прыснула. Да уж, Эпинэ на её месте наверняка ржал бы. Потому что еда в зале была, и много, но ничего, похожего на корзину или хотя бы поднос, разумеется, не было. Корзиной, точнее – узлом стала бывшая туника, она же – покрывало, а часто ли Повелители Осени разгуливают средь этих стен в первозданном виде, знают, наверное, только сами стены.
– Тебе очень идёт это наряд, – Марианна подмигнула Иноходцу и, пока он стоял, остолбенев, забрала у него принесённую еду. На каминной полке сдержанно и тускло поблёскивала внушительных размеров чеканка: некий пейзаж в бронзе с одной стороны, тонкая дощечка с другой. Всё это вместе вполне могло бы послужить подносом, хорошо, что Робер уходя, не догадался, а то такое зрелище бы пропало. Обустроив своеобразный столик на двоих, женщина принялась за еду.
– Вкусно, намного вкуснее того, что мне предлагали, – обронила она фразу, и сразу замолкла, этого сообщать любимому мужчине она не хотела.
– Кххх... акой гадостью тебя хотели накормить? – Эпинэ наконец исхитрился оторвать кусок ветчины зубами, после чего выглядел, как ему казалось, достаточно свирепо. – Расскажи, – попросил он уже более мирно, прожевав и проглотив. – Хорошо бы понять, почему и насколько сильно мне не хочется здесь оставаться.
– Это не совсем еда. Знаешь, как астэры поддерживают свои силы? Я теперь знаю, и не хотела бы подобного. Но забудь об этом, я надеюсь, теперь они не повторят свое предложение. – Марианна старалась есть медленно, насколько это возможно, всё же хотелось выглядеть красивой, а не безумно оголодавшей. – И тебе тоже не хочется здесь оставаться? – она внимательно посмотрела на Робера.
– Этот... – Эпинэ закашлялся, поперхнулся и снова закашлялся, – решил, что ты... – А что совсем недавно решил ты сам? – Нет, теперь точно не хочется. И потом, – Иноходец окончательно справился с голосом и уставился на женщину с невыразимой нежностью. – Ты – это ты, а значит... «Силы небесные» не знают, что такое толпа двуногих жеребят даже в одном замке, а тем более, в одной башне. А я знаю. Башне конец.
Башне, в самом деле, конец. Потому что никакая высшая воля не угонится отстраивать её раз за разом от фундамента до зубцов. Это не выгоревшую обстановку в одном зале сменить. Выгоревшую? – Послушай, так вот за это ты устроила им «уборку путём испепеления»? А как? Совсем не помнишь?
– Нет, не помню, – вздохнула Марианна, – к тому же, после я почувствовала огромную усталость. Пожалуйста, не думай обо мне лучше, чем я есть. Меня возмутил не способ питания, а то, как его нужно было добывать. После тебя одна мысль о близости с кем-то другим стала мне противна, – во время своей речи женщина сама не заметила, как взяла Робера за руку.
Как-как... олух, а кто орал с крыши? И чего хотел? Ты же её сюда и притащил. И, похоже, водворение в эту башню не проходит бесследно ни для кого. Остаётся принять к сведению, что отныне любимая женщина, расстроившись, может что-нибудь поджечь. Как впрочем, и ты сам. Хотя дома странная способность может и исчезнуть, хорошо бы, у обоих. В необходимости вернуться домой Эпинэ теперь не сомневался. Но что он вот сейчас нёс... нет, не олух – хуже.
– Прости, – Робер взял так и не отпустившую его ручку в ладони, стараясь согреть и успокоить. – Я наговорил лишнего. По крайней мере, преждевременного. Про толпу.
– Я не в обиде на тебя, нет. Может быть, посмотрим в окно и узнаем, где мы? Одна я боюсь, вдруг там ничего нет?
Они смотрели. И могли бы радоваться, если б ещё и верили. Закат успел смениться ночью, ночь истаивала в рассветной дымке. Пунцовая полоса на горизонте всё отчётливее обрисовывала пологие холмы, рощи, виноградники, речную излучину. Всё такое знакомое. И такое фальшивое. Уж лучше бы за окнами башни полыхал вечный закат.
– Если выйти во двор, – понял Иноходец, – увидишь ещё, что это не одинокая башня, какой ей полагается быть на самом деле, а весь замок. Старый замок на Марикьярском холме, которого на самом деле там больше нет. Зачем?!
– Для иллюзии настоящей жизни? – вглядываясь в темноту ночи, проговорила женщина. – Но, послушай, даже если это не вполне жизнь, а лишь иллюзия, я готова разделить ее с тобой.
Эпинэ обнял любимую. Руками, превратившимся в плащ одеялом, хотелось бы ещё и сердцем. Ещё хотелось молчать и долго-долго вот так смотреть вдвоём в одну и ту же ночь, но нужно было говорить, и говорить внятно.
– Знаешь, если я так уж нужен здесь, и никто другой их не устроит, пусть будет так. Но не сейчас. Солнце как-то садится, и осень наступает уже много Кругов подряд. Думаю, они подождут ещё. Совсем немного, одну человеческую жизнь.
Марианна молчала. Она не была уверенна в том, что сможет уйти отсюда вместе с Эпинэ, в том, что жива, жива по-настоящему, а не только в этом пугающем месте.
Иноходец подозревал, что участь Повелителя, удумавшего дезертирство, едва ли завиднее участи обычного дезертира. Но в ушах уже нарастал знакомый гул.
– Отойди, – он выпустил женщину из объятий, меньше всего желая, чтобы она отступила хотя бы на шаг. – Подальше.
Марианна и не подумала послушаться. Наоборот, ухватившись за его руки, вернула их на прежнее место. А приближавшееся докатилось и грянуло. На сей раз не пришлось даже скрипеть зубами. Астрапи энид! Ветвистая молния вспорола бутафорский рассвет и ослепила, на миг превратив всё в одно сплошное невыносимое сияние.
– Что это было?
Женщина мелко дрожала и говорила с большим трудом, а мужчина ещё не видел её, только ощущал и слышал.
– Не знаю. Я не хотел тебя отпускать. Никогда и никуда. Наверное, оно и было.
Когда-то, в прошлой жизни, меньше месяца назад, Робер порой умудрялся заменять Марианне камеристку. Теперь он честно старался вспомнить, как это ему удавалось. Справился не бог весть как, зато потом долго и заворожёно смотрел, как женщина расчёсывает волосы. Это тоже когда-то было, и это будет, всегда. Шпилек в повелительской спальне не водилось, ну и кошки с ними. Как бы то ни было, в парадный зал они спустились при всём возможном официозе.
– Почтеннейший, – Иноходец поморщился от перспективы вновь призывать глас дипломатическим покашливанием и понадеялся, что глас услышит и так. – Вы нам нужны. – Левия бы сюда. Или Балинта – алат, рубака, но ведь посол. Маленького кардинала больше нет, Карои – в Эпинэ, свыкается с мыслью гостить под крышей, а не с табором в руинах, как хотел вначале, эти переговоры придётся вести самому. Робер усадил женщину в кресло, встал рядом и приготовился обращаться к причудливым позолоченным доспехам у противоположной стены. Какая разница, куда говорить, если собеседник вездесущ и бесплотен? Глас действительно услышал. И даже особо не мудрил с приветствиями.
– Слушаю.
Вначале, – вспомнилось Эпинэ самоотверженное менторство Инголса, – вопросы, которые сбивают с настроя, потом насмешка и как завершение – козырь из рукава, пусть и небольшой. Все вместе ломает самую крепкую линию…
– Праздное любопытство, не более, – Иноходец попытался представить себя разряженным в персиковое, завитым и с пузом. – Вам не надоедает скитаться от башни к башне ради смены пейзажа? Одну окружает вечная осень, другую – зима, и так далее. Людям достаточно просто жить, чтобы видеть всё это в свой черёд.
Повисла тишина. Собеседник размышлял? Досадовал? Смеялся? Да кошки его знают. Но, когда глас послышался снова, он звучал несколько сипло.
– Если допустить, что тебя это действительно интересует, то моя участь ещё более утомительна: я вижу все башни сразу, и не только их. А живущие в башнях видят то, к чему привыкли. Как правило, именно зиму, весну, лето и осень, сменяющие друг друга в свой черёд. Что же касается твоих настоящих желаний, – глас снова затих, но ненадолго. – Ценю твои усилия, но вынужден тебя огорчить: заветный козырь вовсе не в твоём рукаве. И не в моём, как ни странно. Поэтому дальше я намерен говорить исключительно с эрэа.
Марианна всё ещё молчала, размышляя. Не нужно быть великим дипломатом, чтобы понять, насколько важны будут сейчас её слова. А когда не знаешь, что говорить, пусть первым начнёт собеседник.
– Я вас слушаю.
– То, что посмертие присутствующего здесь... Повелителя принадлежит этому месту, вы, полагаю, уже поняли?
– Вполне, – в своё время Звезда Олларии отучилась вертеть что-либо в руках во время разговора, но как же теперь хотелось вернуться к давно позабытой привычке.
– Однако сейчас вы хотите отсюда уйти, но не уверены, что, в отличие от него, сможете вернуться в человеческий мир живой. Я вас правильно понимаю?
– Да, понимаете вы правильно, – ровным голосом произнесла Марианна, по-прежнему ожидая неприятностей.
– В таком случае, будьте внимательны, потому что сейчас у меня нет ни причин, ни желания, ни даже возможности вас обманывать.
– Я бы с удовольствием вам поверила, но не могу, – Марианна прикрыла глаза рукой, говорить с невидимым собеседником так было гораздо легче.
–Тогда просто слушайте, – бесстрастно заключил голос и продолжил. – Живы здесь и будете живой там как раз вы. Повелитель Молний добился именно этого, должным образом обратившись к своей стихии в первый раз. "Молнии, верните, во имя жизни" – и Молнии вернули вашу жизнь вам. Другое дело, что обращаться к стихии ему следовало бы в другом месте. Марикьярский холм слишком любим Молниями, а Молнии зачастую слишком сумасбродны. Услышав, что их Повелитель наконец-то обрёл голос, они на радостях учинили настоящую, простите, свистопляску. В результате не менее сумасбродный Повелитель, по меньшей мере, угорел в дыму и сломал себе несколько рёбер. Повторюсь – по меньшей мере. Собственная стихия не может убить его, в смысле – сжечь, но и только. Вернуть что-либо ему он, заметьте, не просил. Таким образом, это не вы, а он оказался привязанным жизнью к этому… скажем так, месту. Вы меня понимаете?
– Понимаю, – только и смогла ответить женщина, сейчас смотревшая на Иноходца. Все слова как будто оставили её. Разве у неё есть сила эориев? Сможет ли она попросить за Робера так же, как он просил за неё? И всё же, рискнуть стоило. – Как я могу забрать герцога Эпинэ из этого места?
– Вам не нужно ничего говорить и никого ни о чём просить, – продолжил незримый собеседник всё так же монотонно. – Герцог Эпинэ уже наговорил предостаточно. Поэтому опустим вопиющее недоразумение, когда эта комната едва не выгорела во второй раз, меньше, чем за сутки, и перейдём к главному. Этой ночью Повелитель обратился к стихии снова. И снова едва ли осознал, что творит. На сей раз, он попросил, а точнее повелел «соединить», желая, вероятно, связать свою жизнь с вашей и опасаясь за последнюю. Молнии, разумеется, соединили. Но в результате не вы живы и будете живой там, где жив он, а он жив рядом с вами.
– И мы можем уйти отсюда, когда захотим? – всё это время Марианна продолжала смотреть на Робера, не веря своему счастью.
– Если захотите, – уточнил голос с нажимом на первом слове. – Если вы этого захотите. Но прежде чем ответить, прошу вас вновь сосредоточиться и выслушать меня до конца.
– Я вас внимательно слушаю, – разве она не хочет уйти отсюда вдвоём с Робером всем сердцем?
– Недавний печальный опыт Скал показал, что сосредоточение наибольшей силы стихии в руках одного рода и одного человека стало опасным излишеством. Поэтому можете не рассказывать мне о том, что вам необходимо вернуться, чтобы дать жизнь новым Повелителям Молний и вырастить их подобающими стихии, ещё раз простите, раздолбаями. Повелителей в Кэртиане больше не будет.
– Допустим, – очень спокойно сказала Марианна, она пришла сюда не ругаться, а разговаривать, – но ведь это не мешает герцогу Эпинэ вернуться назад, как обычному человеку?
– Обычному? Судите сами, – ответствовал собеседник таким тоном, что, если бы у него были плечи, он бы ими, очевидно, пожал. – Вернувшись, ваш герцог уже не сможет ничего приказать стихии, даже если овладеет древней речью в совершенстве. Но кровь мироздателей можно истребить, только убив их смертных потомков, а убивать будущего Повелителя Осени – не в моих интересах. Сила стихии у него будет, но не больше, чем у любого из его кровных вассалов. Я имею в виду истинных вассалов Молний. Попросить – возможно, поклясться кровью и в случае нарушения клятвы получить дымящиеся руины на месте оставшегося замка – несомненно, слышать и чувствовать стихию – да, приказывать ей – нет. Там – не сможет, здесь – сколько угодно.
– И, заметьте, – продолжил голос после весомой паузы, – пока речь шла только о нём, теперь поговорим о вас. Не припоминаю, чтобы Повелители когда-либо обзаводились… постоянными спутницами. Откровенно говоря, такого прежде не случалось вообще. Но вы здесь, и как-либо препятствовать этому я не могу. Хотя бы потому, что вернувшие вам жизнь Молнии – часть меня. Вы здесь, и ваш герцог с вами. Здесь никого не интересуют ваше происхождение и ваше прошлое, потому что таких понятий здесь нет вообще. Вы отмечены Молнией – это единственное, что имеет значение. Здесь вы можете забыть об опасностях, лишениях, болезнях, старости, предсмертных муках. Он, кстати, тоже. Вы оба уже бессмертны. По-настоящему бессмертны, а не бродите по миру зелёными и без тени.
Голос затих, то ли размышляя, что бы ещё сказать, то ли полагая, что сказано уже достаточно.
– Я понимаю всё, о чём вы говорите. Но я уже выбрала для себя. Болезни, опасности, старость вместе, жизнь, – от волнения Марианна заговорила быстро-быстро.
– Для себя и для него? – уточнил собеседник. И Марианне почему-то показалось, что если бы у него сейчас обнаружилось лицо, оно было бы лицом графа Килеана. Возможно, ещё и зелёным.
– И для него, если герцог Эпинэ желает того же, – диктовать Роберу свою волю она не имела права, но в его выборе не сомневалась.
Глас затих, видимо, исчерпав достойные внимания аргументы. Марианна негромко вздохнула и сложила руки на коленях.
– Скажите, – вопросила она через минуту те самые доспехи, к которым перед началом переговоров присматривался Иноходец. – Здесь есть мёд?
– Разумеется, – голос звучал меланхолично и непонимающе.
– И малина здесь тоже есть?
– Есть, – меланхолии становилось меньше, недоумения – больше.
– А цветёт ли здесь в начале лета липа?
– Здесь всё растёт и всё цветёт, – несколько раздражённо заверил собеседник, вероятно, начинавший подозревать, что имеет дело с банальной наседкой, вдруг озаботившейся домашними запасами на зиму.
– Но вы говорите, – уточнила женщина по-прежнему ровным голосом, – что здесь не болеют. И это значит, что Повелитель, проведя всю осень в седле под открытым небом, ни разу не вернётся домой с сильной простудой. И я не смогу поить его липовым отваром с мёдом и малиной и говорить ему всё, что думаю, без риска... словом, без риска? Так к чему тогда эти ваши мёд, малина и липа?
На сей раз безмолвие грозилось стать вечным. А когда голос зазвучал снова, он больше всего напоминал лязг металла – далёкий, но приближающийся.
– Иными словами, – было похоже на то, что собеседник сейчас очень тщательно подбирает эти самые слова, – если я попытаюсь переубедить вас... действием…
– Иными словами, если вы нас не выпустите? – уточнил Иноходец, к волеизъявлению которого тут уже не раз апеллировали.
– Именно.
– В этом случае, – Эпинэ рассеяно обозрел дважды палёный интерьер, – вам, по меньшей мере, скоро надоест тушить вашу башню. Повторюсь, по меньшей мере, ведь Молнии так сумасбродны. Вероятно, мне лучше даже не знать, насколько.
Почувствовав, что сейчас произойдёт, Марианна поднялась с кресла, встала ближе к Роберу, взяв того за руку.
– Хэксо та риафти! – оставшийся безымянным глас, оказывается, тоже владел древней речью, что, впрочем, не удивительно. Наверное, он даже точно знал, что имеет в виду.
Она проснулась от холода. Спина болела с ужасной силой, и, осмотревшись, женщина поняла, почему: кто-то решил уложить её спать прямо на пол, и пол этот был земляным, да и само помещение, где она оказалась – тесное и тёмное, никто в здравом уме не решится провести в таком ночь… Не комната, нет. Яма? Землянка? Незатейливый крестьянский погреб? Однако, несмотря на такие странные обстоятельства пробуждения, на душе у женщины было спокойно, как будто ей приснился хороший сон. Отряхнув одежду, баронесса как можно быстрее выбралась наружу и осторожно выглянула из обступивших её укрытие зарослей. Надо было найти графиню Савиньяк, Пьетро, Джаниса, пусть объяснят, в чём дело. Но поблизости не было и следа её вчерашних спутников. Решив, что дальнейшие поиски небезопасны, мало ли, кого можно встретить, Марианна благоразумно вернулась. Разумеется, не на прежнее место, а в дом, точнее, домишко. Маленький и невзрачный, но именно он – женщина теперь вспомнила – дал вчера кров и ночлег беглецам из Олларии. С тревогой посмотрев в сторону города, она заметила, что дыма там больше нет. Но самым удивительным была погода: позднее лето вдруг обернулось осенью. Надо было куда-то идти, узнавать новости, достать себе еды, как-то решать свою дальнейшую судьбу, но Марианна сидела на пороге дома и почему-то просто боялась отходить от этого места слишком далеко. Надежда на то, что её отсюда заберут, была глупой, но такой горячей, что не верить было нельзя. За ней придут, надо только подождать.
Пропавшего герцога, как оказалось, нашли быстро. Стемнело в первый день осени тоже на удивление быстро, но безумствовавшие над Марикьярским холмом молнии освещали ошарашенную землю так, что не заметить человека, лежавшего ничком у самого рва, было невозможно, особенно, когда рядом бродит кругами и не переставая ржёт, почти кричит, рыжий полумориск. Нашли, вернули под родной кров и даже отмыли, поскольку закоптился герцог изрядно. Наутро герцог был бы абсолютно уверен, что вечером кто-то слишком щедро угостил его кошачьим корнем, и он проспал всю ночь не только без снов, но и беспробудно. Был бы, если бы на него не косились как на выходца. В любом случае, выживший обязан проводить ушедшего. А Левий ушёл. И его провожали.
– Уратори Квани-и-и, – дребезжали певчие. Бедняги честно затвердили гальтарские слова, но выговорить их правильно не могли. – Ти устри… пентани ме-е-е нирати-и-и…
Пентани – пентани… В висок назойливо стучалось ещё что-то, такое же тягучее и непонятное, причём стучалось изнутри. На выходе Иноходец протиснулся к подпиравшему створку входной двери Пьетро и отвёл его в сторону.
– Это может показаться странным, – севший от кадильного дыма голос оказался таким хриплым, будто его хозяин всю церемонию проспал стоя, и теперь ещё не вполне проснулся. – Но не могли бы вы перевести с гальтарского? Прямо сейчас.
– Если это так необходимо, – свёл белёсые брови послушник.
– Да. Думаю, это не займёт много времени. Правда, произношение у меня не лучше, чем у наших певчих.
– Ничего, я постараюсь понять.
– Хэксо тариафти. Кажется, так.
– Убирайтесь, откуда пришли. Причём, в весьма грубой, можно сказать, бранной форме.
– Откуда пришли? Буквально? Речь только о том самом месте?
– Да.
Его нашли у старого замка. То есть, бывшего замка. И поначалу были уверены, что нашли труп.
– Пьетро… сразу после похорон я попрошу вас очень подробно объяснить мне дорогу к тому месту… где вы в последний раз видели баронессу.
– Я провожу вас туда.
– Вы только вчера с дороги. И, кажется, все последние сутки провели на ногах, – запротестовал Эпинэ.
– Я провожу вас.
Послушник не предлагал, он утверждал, и Робер не нашёл в себе сил отказаться. В витражах церковных окон дробилось и смеялось солнце. Слишком тёплое для осени, достаточно живое для надежды.

@темы: фанфик, гет, Отблески Этерны, PG-13

---

С днюхой, наше любимое соо!

[киса в свитере]

Всем нам и нашим любимым уползённым героям - вкусный тортик за счёт заведения!

@темы: у стойки